Рабыня Дома Цветущей Сакуры

Я действительно отличаюсь от стандартов красоты. Потому стараюсь прикрывать волосы, чаще смотреть под ноги, а не в глаза.

Ведь хоть моя мама и обладала темно-русыми волосами, но вот мне передала густые золотистые вьющиеся локоны. И голубые глаза, очень светлые, совсем не похожие на те черные озера, которые воспевают в песнях и стихах.

Это произошло из-за того, что моя мама родилась далеко от империи. Она попала сюда во время Семилетней войны. Ей было одиннадцать. Мама не знала, что случилось с ее родителями и домом, но ее забрали в плен, а потом продали как живой товар. Она долгое время была служанкой, а потом в нее влюбился мой отец и выкупил из рабства.

Моей маме повезло попасть в нормальную семью и стать помощницей по хозяйству. Повезет ли так же мне?

– Идиотка!
– отчим взмахивает руками, все еще проклиная меня.
– Кто будет следить за домом и садом? Кто будет готовить жрать? Ты вообще чем думала? Как мы теперь будем платить за жизнь?

Я вновь сжимаю губы. Хочется напомнить Чжану, что он живет в доме моего отца. Что я не его бесправная рабыня, какой он меня всегда считал.

Мне хочется залепить ему пощечину в ответ, пока я чувствую как пульсирует и горит след на моей щеке. Но он сильнее меня. И если сейчас я продолжу спорить, то он схватит мокрое полотенце и палку.

А мне хочется только побыть с братом.

– Я смогу выплатить долги за дом, - произношу смиренно. Мне просто хочется, чтобы Чжан отстал от меня.
– Этот год, пока меня не будет в городе, его не заберут у нас. А потом я все выплачу, вернусь и снова смогу работать.

Отчим недовольно пыхтит. Но аргумент насчет дома его успокаивает. Он осматривает меня всю, затем сплевывает на деревянные доски и разворачивается:

– Подай ужин!

Чжан, наконец, скрывается в доме. А я поворачиваюсь к Вилану.

Голубые глаза брата вновь наполняются слезами. Его руки безвольно обвисают, а взгляд становится потерянным:

– Мими? Это правда? Тебя продадут?

6

Пока готовлю ужин и накрываю на стол, брат не отходит от меня. Я пытаюсь успокоить его, заверяю, что все будет хорошо и год это очень мало. Успеют лишь отцвести вишни, и я вернусь. Вилан мужественно пытается сдерживать слезы.

Он ведь мужчина. Мой будущий защитник. Он должен быть сильным.

За столом Чжан с нами не разговаривает. Только несколько раз делает замечание. Что бульон не такой наваристый, как ему хотелось, а капуста горчит. Я молча киваю, искоса наблюдая как мутная жидкость из фарфорового графина перетекает к нему в рюмку, а потом исчезает во рту.

Вскоре он уже не сможет ворочать языком и уйдет спать. Тогда я смогу побыть с братом.

Так и происходит. Отчим поднимается на ноги и, немного пошатываясь, уходит. Не прощается и не благодарит за ужин. Но мне это не нужно.

– Я не останусь с ним!
– вдруг со злостью шипит Вилан. Он гневно раздувает ноздри и пристально смотрит на меня: - Я пойду с тобой! Пусть продадут нас вместе!

Поджимаю губы и встревоженно оглядываюсь. Но Чжан к счастью не услышал слова сына.

– Нельзя, - качаю головой и протягиваю руку, чтобы коснуться волос брата. Но мальчик ловко уворачивается от моего прикосновения. Смотрит на меня, будто я только что предала его доверие. Я удивленно замираю.

– Почему нельзя?
– пальцы Вилана сжимаются в кулаки с такой силой, что кожа на костяшках белеет.
– Почему ты хочешь оставить меня одного здесь? Ты собираешься сбежать?

На последних словах его голос срывается на всхлипы.

– Нет, Вилан, - пытаюсь успокоить его тихим голосом. Все еще боюсь, что мы потревожим Чжана, и он разозлится. Но брат все-таки срывается на крик:

– Я не хочу оставаться в этом доме! Я не хочу оставаться с ним! Я хочу с тобой, Мими!

Он вскакивает на ноги, вытирая слезы, которые все же хлынули из глаз и прозрачными бусинами покатились по щекам. Не глядя на меня больше, он бросается к выходу во двор.

– Что за шум?!
– раздается крик Чжана. Из его комнаты слышится грохот. Кажется, отчим что-то уронил.

На раздумия у меня остается лишь пара секунд. Слышу как распахивается дверь в комнату Чжана. Тогда тоже скорее поднимаюсь, придерживаю подол юбки и бегу за братом.

Выскакиваю за дверь, прямо в носках, позабыв про обувь, сбегаю по ступенькам с деревянной террасы и несусь к отрытой калитке. Сзади доносятся возмущенные крики Чжана. Но я уже не вслушиваюсь.

В один миг ловлю себя на мысли, что я действительно в каком-то роде сбегаю из дома. И с некоторой очень эгоистической, а возможно, глупой стороны, я даже рада этому.

Вилана я нахожу в соседнем дворе. Он сидит под старой вишней на маленькой покосившейся лавочке. Ее смастерил покойный хозяин этого дома.

– Вилли, - я топчусь рядом, боясь подойти. Брат кажется маленькой испуганной птичкой, готовой вспорхнуть с ветки и кинуться прочь, если сделать хоть одно неловкое движение.
– Давай поговорим.

Мальчик хлюпает носом, ковыряет пальцем деревянную лавку, но все же кивает. Я медленно приближаюсь и аккуратно, все еще остерегаясь его спугнуть, присаживаюсь рядом.

– Вилли, мне действительно надо уехать, но этот год пролетит очень быстро. Ты ведь сможешь присмотреть за нашим домом? Он мне очень дорог, ты же знаешь?

– Знаю, - бормочет, не поднимая головы.

– И ты тоже мне очень дорог. Во всем мире нет никого роднее. Знаешь?
– я стараюсь заглянуть брату в глаза, но он упорно отворачивается.

– Знаю.

– И я никогда не брошу тебя! Я ухожу только для того, чтобы выплатить долг.

– Но это ведь из-за меня… - он еще сильнее горбится, будто хочет сжаться и исчезнуть. Но я нежно касаюсь его плеча:

– И из-за тебя тоже, - чувствую как тело мальчика вздрагивает под моей рукой, но чуть сильнее сжимаю пальцы: - Теперь ты будешь знать, что воровать плохо. И за это последует кара. Тебе целый год придется жить с Чжаном. Ты выдержишь такое наказание?

Вилан, наконец, поднимает голову. Его губы мелко дрожат, а во взгляде скользит сомнение.

– Вилли, ты должен быть сильным!
– напоминаю ему.
– Тебе придется дождаться меня! Я погашу долги, а возможно, смогу и немного заработать, если попадутся хорошие хозяева. А когда я вернусь…