Радость и страх

Тревожит ее одно: Бонсер до сих пор нашел себе только временное дело сообща с одним приятелем. Они провернули сделку с золотом - продали на большую сумму золотых монет фермеру, который немного разбирается в экономике и не доверяет банкам. Эта операция принесла хорошую прибыль. Но теперь приятель исчез, а деньги истрачены.

Бонсер, как убедилась Табита, денег не считает. Он и сам говорит: "Я всегда тратил щедро. Должно быть, это в крови. Для настоящего аристократа деньги - мусор, он просто не способен относиться к ним всерьез". А пока ему нечем заплатить по счету в гостинице. К счастью, после нескольких неспокойных дней он получает письмо от своего дяди, герцога Э., - тот приглашает его и Табиту погостить у него неделю в его поместье Хортон-Тауэрс. Он показывает письмо хозяину, просит сохранить за ним номер, оставляет один из чемоданов в гостиничной камере хранения, расплачивается чеком и отбывает в кэбе с Табитой, вторым чемоданом и ручной кладью.

Но по дороге он, к удивлению Табиты, меняет вокзал Юстон на вокзал Ватерлоо и берет билеты в Брайтон, где снимает комнаты, в пансионе на глухой улочке.

– Но как же, Дик, мы ведь собирались в гости к твоему дяде.

Бонсер расплывается в улыбке.
– Планы переменились, Пупсик. Задержимся на несколько деньков здесь, ради воздуха. Это тебе будет полезно, - он треплет ее по щечке, - перемена климата.
– Он сажает ее на колени и поет: "Плыви, утя, к бережку, мы тебя зажарим". И опыт уже научил ее не портить день бестактными расспросами.

Вечер проходит чудесно, а утром он ведет ее на променад дышать - так он сказал - озоном.

Стоит сентябрь. Солнце греет щеку, а ветер прохладный. В небе ни облачка, море отражает его бледную синеву миллионами синих искр, и почему-то кажется, что они удивительно под стать шуму волн, шаловливо плещущих о железные опоры мола.

Табита слегка опьянела от ощущений, которыми дарят ее море, небо, рука Бонсера, заботливо поддерживающая ее. Она думает: "Как здесь хорошо! В морском воздухе действительно что-то есть. Вот и аппетит у меня появился. Каким пылким был Дик вчера вечером, как он меня обожает - правда, он перед тем выпил много виски".

Ей приятно, что эта догадка ее не смутила, а только помогла осознать, какой умудренной женщиной она стала. Это тоже ее воодушевляет. Между воздухом, морем и ею самой возникает какая-то общность, какая-то радостная гармония, от которой замирает сердце.

Бонсер тоже в отличном настроении, но у него это проявляется так же бурно, как накануне. Он выпячивает грудь, на ходу весь пружинит. Прижимает к себе локтем руку Табиты.
– А знаешь. Пупс, здорово это у нас получилось. Как говорится, чистая работа.

Мужья, как успела обнаружить Табита, любят, когда ими восхищаются. Она видит, что Дик ждет похвал, но что-то ей неясно. Она улыбается.
– Да, Дик?

– Это я насчет вчерашней комбинации. Молодец у тебя муженек, а? Вчера там, а нынче здесь, и ваших нет.

– Ты про нашу поездку? Но я как раз хотела спросить...

Бонсер хохочет.
– Ох, уж эта Пупси! Между прочим, у нас теперь новая фамилия. Мы - мистер и миссис Билтон.

– Новая фамилия? Но почему...

– Потому что тоже начинается на Б.

И вдруг Табита все понимает.
– Мы сбежали от счета в гостинице?

– Заплатить-то мы по нему не могли, верно?

– А твой дядя, он, значит, нас не приглашал?

Бонсер хохочет громче прежнего. Он даже остановился, чтобы всласть посмеяться.
– Ох, какая прелесть.

– Он вообще твой дядя или нет?

– И когда ты только поумнеешь, малышка? Да что с тобой? Все у нас хорошо. Я тебе про то и толкую.

Табита отпускает его руку.
– Ты хочешь сказать, что все это жульничество?

Бонсер, посвистывая, сдвинул шляпу на затылок и сверлит взглядом крупную молодую женщину в толпе гуляющих.

– Хороша, ничего не скажешь. Фасад что надо. Весит фунтов сто, не меньше. Люблю таких.

– Раз ты жульничаешь, я должна с тобой расстаться.

– Сделай милость.

Табита, ошеломленная таким результатом своей угрозы - а вернее, ее безрезультатностью, - взрывается: - Какой ты гадкий! Я всегда это знала.

– Какая ты умная! Я это сразу заметил.

Она спешит в пансион и собирает свои вещи. Она думает: "Да, гадкий, гадкий", и от этого ей еще горше. Она чуть не плачет. Точно эти слова ранят ее больнее, чем Бонсера.

Вдруг появляется Бонсер, веселый, в шляпе набекрень.
– Можешь и не уезжать, если не хочется. Я сам уеду.

– Снял бы хоть шляпу.

Он снимает шляпу, снова надевает ее, совсем уж лихо заломив набекрень.
– Будь здорова, умница.

Он запихивает свою старательно сложенную ею одежду в саквояж и выбрасывает его из заднего окна прямо на клумбу. Потом спускается в сад и через заднюю калитку выходит в переулок, где дожидается кэб. Табита видит, как он открывает дверцу кэба. Внутри мелькнула полная женская рука, большое румяное лицо - та женщина с променада. Рука хватает саквояж. Бонсер влезает, захлопывает дверцу, и кэб отъезжает. Табита думает: "Он с ней, значит, сговорился. У него уже есть другая женщина". Но не чувствует ни удивления, ни горя. Столько разных чувств на нее нахлынуло, что осталась только пустота.

Через полчаса является хозяин пансиона и с ним полицейский. Хозяин рассыпается в извинениях, но из Лондона поступил запрос по поводу счета в гостинице. Где сейчас мистер Билтон и настоящая ли это его фамилия?

Услышав от Табиты, что их фамилия - Бонсер и где мистер Бонсер, она не знает, а денег у нее нет, хозяин забывает о вежливости. Он начинает грубить. Зато полицейский - сама любезность. Он просит прощения за беспокойство, однако же обшаривает ящики комода и открывает большой чемодан. В чемодане - старые кирпичи, завернутые в газету.

Табиту доставляют в полицию, допрашивают, хотят узнать, есть ли у нее родные. Она отвечает, что нет. Ее бросает в дрожь при одной мысли, что Гарри и Эдит будут осведомлены о ее безумствах. Но полицейский уже извлек из ее сумочки адрес Гарри. Припертая к стене, она признает, что доктор Баскет - ее родственник, попросту даже брат. Гарри, вызванный телеграммой, приезжает ближайшим поездом.

7

Табита ждет его в полицейском участке и терзается. "Ладно, в крайнем случае покончу с собой". Она боится взглянуть брату в лицо. Но Гарри держится спокойно, с достоинством, хотя на вид как будто постарел. Он ласково здоровается с ней и не задает вопросов. По счету в пансионе он заплатил, и, когда они наконец сели в поезд и едут домой, он спрашивает: "Ну, как ты себя чувствуешь?", и она понимает, что упреков не последует.

– Гарри, какая же я была дура. Но ты ведь понимаешь, тут не только моя вина.

– Бонсер оставил тебя в дурах, это я понимаю, не тебя первую. Но ты бы хоть написала, а то мы беспокоились. Три месяца ничего о тебе не знали.

– И правда, уже целых три месяца.
– Табита поражена, как летит время и какая же она эгоистка!
– Но я честное слово собиралась написать, как только мы поженимся.

– Так вы не женаты?

– Нет, он все откладывал.

– И на том спасибо.