Радость и страх

– Ты что, Дик, заболел?

– Да, проказой. Уйди.

Но Табита, дочка врача, не признает шуток по поводу здоровья.

– Может, это инфлюэнца. У тебя голова не тяжелая, суставы не ломит?

– Нет, только с души воротит.

А может, он просто дуется? Нет, едва ли. Дуться не в его характере.

– Может, это начинается ангина? Полосканье тебе заварить?

Ответом был только стон. И Табита, бегая из лавки в лавку, чувствуя, как в ботинках хлюпает вода, все гадает, что это с ним стряслось. Наверно, все-таки инфлюэнца. А раз так, нужно ждать воспаления легких. Или он на нее обижен? "Но я, кажется, не давала повода. Даже в тот раз, когда он меня разбудил. И он не сомневался, что мне было приятно, в этом-то я уверена. И аппетит у него все время был отличный. Да он вообще не болеет".

Так ни до чего не додумавшись, она прибегает домой и застает Бонсера уже наполовину одетым.

– Дик! Тебе стало лучше?

– Нет, хуже.

– Ну вот, не надо было вставать.

– Я сейчас пойду и напьюсь. Надрызгаюсь, как последний сукин сын.

– Но почему? Вчера ты был такой довольный.

– Из этого не следует, что я должен быть довольным сегодня.

– Что с тобой. Дик? Если ты не болен и не сердишься... Или сердишься?

– К закрытию найдешь меня около "Красного Льва". Захвати с собой тачку.
– И уходит.

Теперь Табита не на шутку испугана. Может, он сошел с ума? Помучившись дома, она решает заглянуть в "Красный Лев" и видит: Бонсер стоит у стойки и пьет виски. Его не узнать, такой безысходной тоской веет от всего его облика.

13

В пивной появляются два грузных верзилы и начинают громогласно обсуждать какую-то свою удачу. Можно понять, что они - букмекеры и за день хорошо заработали. Они смеются, хлопают друг друга по спине.

Табита смотрит на них с отвращением и вдруг ощущает толчок под ребра. Бонсер, преобразившийся, шепчет ей на ухо:

– Видала эту пару? Самые продувные бестии на сто миль в округе. А я вот сейчас возьму и всучу им уотлинговских бумажек.

Табита, решив, что у него в голове помутилось от спиртного, стискивает его руку и шепчет в ответ: - Не стоит, уже поздно.

Бонсер стряхивает ее руку и подходит к стойке.

– Добрый вечер, джентльмены.
– Он кивает букмекерам.
– Заработать хотите? Нет, на этот раз не лошадка. Тут дело верное. Вы про покойного лорда Уотлинга слышали? Так вот, поинтересуйтесь.
– Он достает газетную вырезку.
– Кончина маркиза Уотлинга. Кое-какие чудачества. Нет, это не то, что вы думаете. У него были женщины. Целых две. С этого-то и начались неприятности, от которых кому-то очистится не один миллион. Я не шучу, про это в газете написано. Вот: "Состояние Уотлинга".

Букмекеры ухмыляются друг другу, а Табита дрожит за Бонсера. Но он продолжает:

– Не верите? Ну, конечно. Чтобы распознать правду, когда она перед тобой на ладони, надо быть умным человеком. Так вот, у этого лорда Уотлинга был особняк на Итон-сквер и еще мясная лавка в Бермондси, там он называл себя Смитом. Откуда мы знаем, что это было одно и то же лицо? А потому знаем, что между домами есть подземный ход [фешенебельная лондонская улица Итон-сквер и портовый район Бермондси находятся очень далеко друг от друга, к тому же на разных берегах Темзы]. Мы его нашли. Он, конечно, очень старый. Существует сотни лет. Проделан монахами, чтобы попадать к девочкам, которых они держали под замком в женском монастыре у самой реки, там их было удобно топить, если заартачатся.

Теперь букмекеры не смеются, они кивают друг другу, словно говоря: "Про монахов мы знаем. Это уже похоже на дело".

А Бонсевр достает еще газетные вырезки и листы, исписанные на машинке якобы выдержки из мемуаров лорда Уотлинга, - и предлагает букмекерам за дальнейшими подробностями обратиться к лорд-канцлеру, если же они хотят увидеть подземный ход, то следует написать лорд-мэру.

– Лорд-мэру, - повторяет один из них с сомнением в голосе.

– Ну да, в его канцелярию, - говорит Бонсер, словно досадуя на неосведомленность провинциала.
– В отдел канализации, он ведает подземными ходами. И надо получить пропуск и оплатить, марку.

– Маржу?

– Да, марку. Такую черную, для пропусков. Вы что, никогда пропусков не получали?

– Да брось, Билл, - говорит второй букмекер, - ты же видел также марки, за шиллинг.

– Ах, гербовые?

– Вот-вот.

Оба букмекера, устыдившись своего неверия, покупают акции, каждый на фунт. Табита дрожит, как в лихорадке. Она сама не знает, негодовать ли ей на Бонсера за эту новую басню или поражаться его нахальству. Она смотрит на него, встречается с нам глазами, и вдруг он ей подмигивает. Чувствуя, что сейчас расхохочется, она поспешно выходит на улицу.

14

Она страдает. Она говорит себе: "Он безнадежен. Он не только лжет и обманывает, он..." Но она не может подыскать слова для этого безумия. А потом ей опять вспоминается невозмутимое лицо Бонсера, его поразительное нахальство, и ее душит смех. Разрываясь между страданием и этим странным весельем, она смеется до боли, до колик, и на глазах выступают слезы.

Выходят Бонсер, у него вид победителя, он берет ее под руку.
– Вот так-то, старушка. Здорово я их уел и тебя рассмешил, а?

– Но зачем это тебе, Дик?
– Она опять смеется, но тут же спохватывается, старается взять себя в руки.
– Этот подземный ход - какая чушь, ты же знаешь, что его нет.

– Конечно. Но каков сюжет! И выдуман тут же, экспромтом.
– Он сдвигает шляпу на затылок и выпячивает грудь.
– Ей-богу, Пупс, экспромтом. Ты их лица видела? Я сам чуть не расхохотался.
– И продолжает с довольным смешком: - Проглотили как миленькие. Два самых прожженных мошенника во всей Англии. Да что там, Пупс, я, если понадобится, сумею продать булыжник Английскому банку.

– Да, а если они узнают? Ведь это такая явная ложь.

– Но в этом-то вся и прелесть. Чем невероятней, тем лучше. Сейчас объясню почему.
– Бонсер прижимает к себе ее локоть, его переполняет гордость артиста.
– Когда люди слышат настоящее вранье, они думают: "Не посмел бы он такое сочинить, значит, это правда". Вот и ловишь их, как мух в паутину. Дураки, между прочим, тоже клюют. Но с дураками и стараться не надо. Те сами лижут тебе руку и клянчат: "Бери все как есть, дружище. Сейчас у меня больше нет, а будет - тоже тебе принесу". Для дураков выдумывать враки - только зря стараться. А эти двое - они хитрющие. Потому я им и наплел про подземный ход - для пущего эффекта. И про монахов. Ты заметила, как они слушали про монахов? Этим я их доконал. Так всегда бывает. Хочешь, чтоб уши развесили, - пускай в ход монахов, все знают, что это была за публика. Монахи и попы. Тут не промахнешься, какие-то струны да заденешь. Ну, теперь, пожалуй, можно и кутнуть, заслужили.
– Он тянет ее в другой бар.

– Не надо. Дик, пожалуйста.

– А я говорю - надо.

– Неужели ты не понимаешь, что губишь себя?

– А ты думаешь, легко было всучить уотлинговские бумажки этим двум крокодилам?

Он входит в бар, выпивает. Выражение у него мрачное, он молчит. После закрытия идет, шатаясь, по улице и взывает к домам: - Она меня в грош не ставит!

– Но, Дик, я же не говорила...

– Конечно, я себя гублю. Мне бы надо быть в парламенте, я бы их там всех вокруг пальца обвел.