Радость и страх
Шрифт:
– Влияние! А сам даже не женился на мне.
Он берет ее за руку.
– Женитьба? Да я бы хоть сейчас, если б мог.
Табита вся дрожит.
– Но, Дик, у тебя даже работы нет. А на уме одни комбинации.
– Ну вот, опять ты меня в чем-то подозреваешь. Конечно, я не могу жениться, пока у меня нет работы. А работа, кстати сказать, уже наклюнулась.
– В самом деле. Дик? Настоящая работа? Но это же меняет дело.
– Еще бы. Вот гляди.
– Он усаживает ее на кочку, садится рядом, сует ей газетную вырезку.
– Читай: "Недвижимость Уотлинга. Требуются агенты".
– Но это замечательно!
–
– И ты в самом деле туда поступил?
– Еще не зачислен, но уже беседовал с членами комитета, и все оказалось даже лучше, чем я предполагал. У них там от квалифицированных бухгалтеров отбоя нет.
– Но тогда почему же...
– Хотел получить твою санкцию. Почем я знал, может, такая работа покажется тебе унизительной.
– Какие глупости, я только и мечтала о том, чтобы у тебя была постоянная работа.
– И, вспомнив о своем влиянии, добавляет решительным тоном: - Постоянная работа - это именно то, что тебе нужно.
– Ну, раз ты так считаешь...
– Лишь бы не опоздать.
– Я сейчас же подам заявление. Тут только одна загвоздка - требуется внести залог, гарантию добросовестности, что ли. Сейчас все солидные компании требуют таких гарантий.
– Да, конечно. А сколько нужно внести?
– Всего пятьдесят фунтов, я боялся, что много больше. Беда в том, что сейчас у меня таких денег нет. Вот я и подумал - как бы отнесся к такой идее братец Гарри? Для него это бы в конечном счете окупилось, а ты была бы пристроена.
– Ой, нет, Гарри не поймет.
– Да, пожалуй. Выходит, значит, что надеяться не на что.
– Дик, помолчи немножко, дай мне подумать. Это так важно, какой-то выход должен быть обязательно. У меня в сберегательной кассе всего шесть фунтов, но есть колечко с жемчугом, и браслет, и, да, еще меховая шубка. За них наверняка что-нибудь дадут.
– Я не хочу, чтобы ты ради меня продала свои вещи.
– Но, Дик, пойми, это же такой пустяк, если ты зато получишь работу. Нужно смотреть трезво.
– Ну что ж, командуй, Пупс. А вещи можно, наверно, и в заклад снести. Тогда ты их не потеряешь, выкупишь, как только мы начнем зашибать денежки.
– И еще есть золотая цепочка. Но, Дик, ты правда решил работать, не упустить эту возможность? Ты понимаешь, что это было бы грешно - вернуться к прежнему, губить себя, губить наше счастье?
– Что я, дурак, по-твоему?
– Милый, я не хочу в тебе сомневаться!
– Мне все кажется. Пупс, не любишь ты меня так, как я тебя.
– Да нет же, люблю, я только очень хочу, чтобы мы были счастливы.
– А мы с тобой всегда были счастливы. Мы созданы друг для друга.
– Он обнимает ее, касается ее колена. Но она в страхе отодвигается, обдергивает юбку.
– Нет, нет, прошу тебя.
Он хмурит брови, и она пытается объяснить: - Понимаешь... Потому что мы решили по-настоящему пожениться... начать сначала...
– Ладно, Пупс.
– Он томно целует ее.
– Отныне командуешь ты. Может, ты и права, что привередничаешь. Ссориться не хочу, это не в моем характере.
– Он отпускает ее царственным жестом, но все еще хмурится.
– Мне пора идти, пора бежать, не то они что-то заподозрят. А знать им еще рано. Они не поймут. Дик, милый, ты веришь,
что я тебя люблю?– Она робко обнимает его.
– Ладно, ладно, Пупси.
– Ты понимаешь, почему мы не должны... пока не поженились? Потом-то конечно. Мне и самой хочется, правда. Ведь тогда я действительно чувствую, что ты меня любишь.
– Это уж точно, Пупс. Мы с тобой неплохо проводили время. Тут, видно, все зависит от точки зрения.
– О господи, уже четыре пробило. До свиданья, любимый, до завтра.
10
На бегу Табите приходит в голову, что понятие о любви у Бонсера более прозаическое, чем у нее, но это ее не оскорбляет, напротив. Ей страшно интересно, она захлебывается: "Просто чудо, что он так сильно меня любит, что я имею над ним эту власть. Он сразу отступился, стоило мне объяснить. Да, в сущности, он хороший человек, такой послушный. Только бы, только бы он не упустил эту работу. От этого зависит вся его жизнь... и моя тоже".
Обокрасть Гарри - что может быть ужаснее? Но именно потому она на это решается: украсть, может быть, загубить свою совесть, свою душу. И она истово молится: "Остави нам долги наши, яко же и мы..."
Сейф, в котором Гарри хранит ее жемчуг, находится у него в спальне, ключ от сейфа - в тумбочке. На следующее утро, пока лентяйка Эдит завтракает в постели, а горничная убирается на третьем этаже, она уже шмыгнула к Гарри в спальню и достает ключ из ящика тумбочки. Дрожа от страха, она успокаивает себя: "Это для Дика, это его спасет". И тут же вздрагивает и бледнеет - в комнату входит Гарри.
– С добрым утром!
– Он целует ее.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Я хотела... пожелать тебе доброго утра.
Оба знают, что это ложь. Они растерянно смотрят друг на друга, потом Гарри, решив, очевидно, что молодые женщины - странные создания, треплет ее по щеке.
– Выглядишь ты неважно. Попринимай-ка микстуру, я тебе пропишу.
Табита убегает к себе. Она чуть не плачет. "Но что мне делать? Нужно написать, объяснить. Когда мы поженимся, когда Дик начнет хорошо зарабатывать, тогда он поймет. И порадуется".
В четыре часа дня, спустившись в прихожую с чемоданом в руке и чутко прислушиваясь, не раздадутся ли где шаги, она замечает на столике надетый на подставку цилиндр Гарри, который он носит зимой по праздникам, и при виде этого цилиндра, такого смиренного, достойного, не подозревающего предательства, с ворсом, стершимся от ветра и снега, ее охватывает раскаяние. На ходу она торопливо наклоняется и целует цилиндр. Потом бежит через сад к калитке, выходящей в проулок. Кэб Бонсера уже здесь. Миг - и она в него вскочила. Она ощущает торжественность этой минуты, ее высокий трагизм для Гарри, для нее самой, для Бонсера.
Но вот кэб тряхнуло, от толчка она падает к Бонсеру на колени, и вдруг ей становится смешно. И Бонсер смеется.
– Нельзя смеяться, Дик. Ведь это очень серьезно. Что подумает обо мне Гарри? Он не поймет, что сейчас все не то, что было тогда. Что ты делаешь? Нет, нет, могут увидеть.
– Да ну тебя, Пупс. Раньше ты не была такой ледышкой.
– Потерпи. Только до завтра, пока мы поженимся.
Она молит и вырывается, и вдруг до нее доходит, что Бонсер в бешенстве. Тут она вспоминает, что все ее влияние держится на его любви к ней, и от этой мысли сопротивление ее слабеет.