Радуга

По свидетельству Тамошюса Пурошюса, эти силы тогда были жестоко истерзаны и оправились лишь благодаря Вам на утянском мировом суде, когда, объединившись со сторонниками графа Карпинского и возглавляемые г-ном Мешкяле, они нанесли смертельный удар полчищам работяг, упрятав их главаря, счастливого отца Миколаса Валюнаса на восемь лет в каторжную тюрьму.

С тех дней, смеем утверждать, в кругах кукучяйских босяков жива традиция антиполицейского, антиправительственного бунта, как жива и здорова по сей день жена Миколаса Валюнаса Веруте (теперешняя незаконная сожительница фельдшера Аукштуолиса), как жив и здоров сын Миколаса Валюнаса Андрюс, ученик четвертого класса, известный своими странными рисунками и загадочной разноцветной мазней. Последняя картина Валюнаса, по словам Тамошюса Пурошюса, появилась после страшной ночи и, по свидетельству его Габриса и прочих видевших ее детей и взрослых, вселяет невероятную, леденящую сердце тревогу, поскольку изображает великана мужчину — лежащего на спине и совсем зеленого, словно долина или луг — с огромными будто озера глазами, из которых пьют воду радуги, похожие на красочных кобылиц с изогнутыми шеями, или жирафов... Черт знает. На груди этого великана стоит дыбом черный, как черт или цыган, баран. На крутых рогах этого барана — не то лохматая туча, не то синебородый монах Еронимас. В одной руке у него желтый череп, а в другой — красный платок Фатимы Пабиржите, будто развеваемый ветром большевистский флаг... С него капает кровь. Где упадут капли, там на груди великана вырастают красные маки. А в воздухе, дескать, устрашающее кровавое сияние, бегущее по всему небу розовыми кругами от платка Фатимы...

А внизу под этой картиной якобы написано: «Содом и Гоморра».

Что это? Фантазия болезненного ребенка или сознательно нарисованная картина, вдохновленная нелегальным отчимом последнего? Мы склонны придерживаться второй версии, потому что из-за этой картины юного Валюнаса, по докладу Пурошюса, в кукучяйском обществе уже начались волнения: Розалия Чюжене говорит, что бедный сирота тоскует по отцу и чувствует его близость на земле и в небе. Мало того, знаменитые двойняшки городка Розочки, единомышленницы и ясновидящие, головой ручаются, что во время вышеописанного митинга они заметили цыгана, очень похожего на Миколаса Валюнаса. Поджог сеновала пашвяндрского поместья и убийство г-жи Шмигельской, без всякого сомнения, дело его рук. Теперь, дескать, настанет очередь Мешкяле, Анастазаса, г-на Крауялиса и всех прочих, которые свидетельствовали против него на суде, в том числе и тогдашнему следователю господину, Кезису, составившему уголовное дело! А после этого — жене его Веруте и Аукштуолису.

А потом уже горбатый Йонас Кулешюс перенял эстафету у сестер Розочек, весьма образно объяснив, как Миколас Валюнас с работягами устроит головомойку да повесит кукучяйских ксендзов и мирских монашек (за то, что позволили Веруте, его любимой жене, жить в незаконном браке с фельдшером), как подожжет костел, настоятелев дом, богадельню, волостную управу и весь городок, как с погорельцами-работягами уйдет в Жемайтию на поиски подрядчика г-на Урбонаса, и тогда уже будет резать всех господ и работодателей поголовно, вдоль и поперек обходя Литву, поджигая поместья, костелы, монастыри, большие и малые города... Вот так и придут на землю Содом и Гоморра...

На первый взгляд это кажется чистой бессмыслицей, которая выеденного яйца не стоит. Однако мы с Вами, досточтимый государь, не только стражи государства (хотя простолюдины зовут нас фараонами, собаками и прочими презрительными кличками), но и опытные практики-философы, умеющие во всем разглядеть смысл куда более глубокий, чем может увидеть обыкновенный глаз. Надеемся, вы согласитесь с нами, что в данном конкретном случае существует явная связь между легендами о Тадасе Блинде, разбойнике Рицкусе, Миколасе Валюнасе и этой кровавой ночью, картиной сына Валюнаса да сплетнями, плодами необузданной фантазии; все это вместе взятое выражает извечную мечту наших босяков смести с поверхности земли этот полный «несправедливости» мир и создать новый, более справедливый. В данном смысле кукучяйские босяки не являются исключением. Они выливаются во всемировой поток оборванцев, идейную суть которого довольно внушительно раскрывают две строфы из старой коммунистической песни, которые Тамошюс Пурошюс еще в прошлом году, в ноябре мес., сорвал с двери кутузки и сейчас нам вручил. Позвольте привести Вашему Превосходительству одну строфу:

Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим, Кто был ничем, тот станет всем.

(См. «Дело Фатимы, приложение № 14.»)

Что ж! Ни добавить, ни отнять, как говорится. Остается нам, поборникам и защитникам этого мира насилья, сложить руки и спокойно ждать своей кончины. Но мы, увы, не из этих слюнтяев. Даже философски относясь к вышеупомянутым явлениям, тесно связанным с «Делом Фатимы» на общем фоне полевения всего мира, мы героически исполняем свои служебные обязанности, лишний раз настойчиво спрашивая самих себя, каково главнейшее задание в данном конкретном случае и лишний раз без колебания отвечая — хоть тресни арестовать Пятраса Летулиса, который, вырвавшись из рук правосудия с ореолом мученика и защитника интересов работяг, успешно влился в шайку местных преступников, вызвал трагические события ночи накануне дня святого Иоанна и, таким образом, с течением времени, удачно укрываясь или даже околев в безвестности, может заслужить в глазах черни славу вечно живого, светлого и достойного жалости героя, который еще вернется и поведет босяков на смертный бой кровавый с виселицами и прочими атрибутами революции. Это образно показывает судьба Миколаса Валюнаса. Если помните, сей отъявленный преступник, во время доставки его после суда в паневежскую тюрьму, сбежал вместе с цыганом-конокрадом, убив полицейского. Они тоже тогда будто в воду канули. Две или три недели. К счастью, г-н Мешкяле, отличающийся исключительной интуицией, организовал, опять же с Анастазасом Тринкунасом, засаду шаулисов и полиции, и до тех пор дежурил ночами в саду Валюнасов под окнами молодухи Веруте, пока не дождался обоих преступников. Увы! Усталость и продолжительная бессонница не пошли на пользу этой хорошо задуманной операции. Оба головореза ускользнули из западни, после погони, длившейся целый день, раненые, добрались до польской границы и, укрывшись в непролазных болотах, исчезли. Утонули. Это — факт. (Ради любопытства полистайте шеститомное дело М. Валюнаса, взятое из архива и приложенное к «Делу Фатимы» в качестве приложения № 15.) Но суть не в этом. Суть в том, что наша пресса, обязанная писать только правду, со злорадством посмаковала эту историю, опустила завесу молчания в самом ее финале, и сейчас, как сами видите, мы имеем легенду о союзе Миколаса Валюнаса с цыганом, которую в реальной жизни, благодаря странному стечению обстоятельств, в эту кровавую ночь повторил Пятрас Летулис с цыганом Мишкой, сыном Кривоносого. Не случайно сына Миколаса Валюнаса Андрюса до сих пор ласкательно зовут цыганенком (подчеркнуто нами), его мазня пользуется большой популярностью среди босяков, ей, как Вам уже известно, придается глубокое, мистическое значение, ею, по словам Пурошюса, восхищается даже учительница — член отряда шаулисов барышня Кернюте, всемерно поощряющая мазню юного Валюнаса и пророчащая ему будущность гения нашей нации!..

Тошнит, когда подумаешь, до какого позорного демократизма докатилась сентиментальная провинциальная учительница, идеализируя и прославляя сироту, сына известного головореза. Оказывается, это не случайно. Учительница родом из захолустья Жемайтии, аналогичного нашему Кукучяй. Во времена ее дедов там свирепствовал Тадас Блинда со своей возлюбленной Евой. Будучи поэтессой, уже во второй год своей работы в школе Кернюте поставила рифмованное представление собственного сочинения, переплетенное мотивами истории Миколаса Валюнаса, но названное «О короле Бивайнского леса, отважном лосе Тадасе Блинде». Наперекор исторической истине, она вознесла до небес и изобразила героем этого знаменитого жемайтийского пьяницу, распутника и головореза. Представление пользовалось огромным интересом и имело широкий резонанс. Кукучяйские дети с того времени наизусть знают эту сказку и — как метко заметил Тамошюс Пурошюс — во время коллективных игр ни один добровольно не желает быть шаулисом или полицейским. Все хотят быть только разбойниками и головорезами. Один-единственный сын Пурошюса Габрис твердо идет по пути Кипраса Петраускаса и не презирает ни шаулисов, ни полицейских.

Само собой разумеется, что католики и национально настроенная общественность, поддерживаемая молодым викарием Стасисом Жиндулисом, заботясь о верном воспитании подрастающего поколения, приложили немало усилий, дабы наставить учительницу Кернюте на путь патриотизма и уговорили ее к юбилейному вечеру 16 февраля с.г. написать драму «О Витаутасе Великом и девушке-героине». Увы, и на сей раз учительница осталась верна своим плебейским, антиисторическим принципам, и ее Витаутас Великий не вызвал симпатии даже у зажиточной волостной публики, хотя его играл самый храбрый и представительный мужчина г. Кукучяй г-н Мешкяле. Говоря словами Тамошюса Пурошюса: «за что этого дьявола уважать? Что бедную дурочку обманул, в бабьи одежды обрядился и унес ноги к крестоносцам? Что обрек на смерть ближнего своего?» Хорошо еще, по нашему мнению, что во время сцены казни беспризорный сын добровольца Кратулиса Напалис пустил на сцену белую мышь и, обратив жуткую трагедию в легковесную комедию, спас в глазах кукучяйской общественности хотя бы исторический престиж Витаутаса Великого. Но это не меняет сути дела и нашего отрицательного отношения к тексту данного произведения, которое целиком прочитать советуем Вам в «Приложении № 16».

Мы искренне опасаемся, как бы жестокие события ночи накануне дня святого Иоанна не стали объектом творчества какой-нибудь Кернюте или очередной сенсации для какой нибудь нашей газетенки, где был бы извращен истинный смысл этой трагедии и ее действующие лица обрисованы не такими красками, которые надобны для достойного воспитания подрастающего поколения и нашего общего патриотического дела. Согласитесь, досточтимый сударь, что полиция до сих пор не обладает реальными средствами для борьбы против литературных героев, когда они с письменного стола сходят в книги или начинают бродить по сцене, распространяя неприемлемые для нас идеи. Хорошо таким высокоцивилизованным странам, как Германия или Италия, которые, по нашим сведениям, имеют весьма просвещенную цензуру, как центральную, так и глубоко провинциальную, и могут незамедлительно справиться с негодными книгами, публично сжигая их на кострах, а для перевоспитания писателей, создавших подобных героев, учредили многочисленные специальные лечебницы-санатории на свежем воздухе, где эффектно используется выдуманный еще античными богами метод Сизифа, когда бессмысленным трудом причесывают кудлатых духом людишек, которых у нас все еще по-старинке с почитанием именуют интеллектуалами. Что ж! Нам, литовцам, остается лишь вздыхать от хорошей зависти, поскольку мы имеем лишь один такой трудовой курорт — вышеупомянутый Димитравас и лишь одну центральную цензуру, кстати, тоже лишь... во временной столице Каунасе. Что же делать нам, провинциалам? Ждать, сложа руки, пока в Утяне будет учрежден филиал цензуры? Итак, все наши надежды обращены к Вам, господин начальник уезда, господь наш и судья единственный. Сложив руки для молитвы, просим Вас, во имя наших общих интересов и идеалов, до поры до времени держать в секрете этот служебный рапорт и в определенном смысле философский трактат, строго-настрого запретить кому-либо совать нос в «Дело Фатимы», пока оно не будет завершено и пока каждый из его черных действующих лиц не получит по заслугам.

Мы же, в свою очередь, положа руку на сердце, торжественно клянемся оправдать Ваше доверие и сделать отнюдь не меньше, чем позволят наши скромные силы на службе родине и нашему союзу таутининков, которому все труднее управлять нашим маленьким государством, раздираемым внутренними и внешними противоречиями и дезорганизующими силами, не желающими шагать нога в ногу, под такт старого военного марша наших героических праотцов «На горе — овцы, скачут литовцы». Прошу простить нашу плоскую шутку, но мы, господин начальник, как и Вы, — закоснелые вольдемаровцы, мы, как и Вы, ждем возвращения из-за границы своего Аугустинаса Вольдемараса, как ждали возвращения из пустыни Иисуса Христа его тринадцать апостолов. Будем надеяться, что Вы не станете этим проклятым навеки тринадцатым апостолом Иудой ни для г-на Аугустинаса, ни для нас — сумеете соблюдать общие святые тайны, как умел соблюдать Он, Незабвенный, сидевший в нашей утянской тюрьме и не выдавший никого из нас, которые прямо или косвенно помогали Его путчу. Хотя мог!.. Молчим. Аминь. Покамест забудем, о чем говорили, вернемся к делу. Спешим доложить Вам, что, не дожидаясь указаний от Вашего превосходительства, мы составили разумный план поимки живым Пятраса Летулиса, пока он еще не приобрел авторитета защитника бедняков или «уравнителя мира». Для этой цели у нас имеется классическая приманка — его наложница Стасе Кишките, поселившаяся в данное время рядом с кукучяйским кладбищем, в баньке своего бывшего хозяина Яцкуса Швецкуса, которую ей вместе с обязанностями прядильщицы пакли уступила Аспазия Тарулене, выклянчив у глухонемого кукучяйского настоятеля Бакшиса для своего сына Алексюса, бывшего землекопа, место звонаря и перебравшись вместе с ним в приходскую богадельню. На сей раз, учась на тяжелых ошибках прошлого, не станем утруждать ни местную полицию, ни шаулисов. Не будем устраивать ночной засады (слишком много чести для Пятраса Летулиса, если про эту засаду пронюхают босяки). Полагаем, что куда удобнее будет нанять одного постоянного ночного стража, который, заняв удобный для наблюдения пост, стал бы глазами и ушами нашей полиции. Жаль, что до сих пор не удалось найти для этой временной службы подходящей кандидатуры. Дело в том, что в Кукучяй, как и следовало ожидать, укоренился старый вредоносный обычай, что помогать за деньги полиции — дело недостойное, а бесплатно помогать тем, кого преследует закон, — сам бог велел. Даже наш разбитной Тамошюс Пурошюс, в недалеком прошлом вор, и тот, хотя ему господин Мешкяле предложил неофициальную месячную прибавку к жалованью сторожа в тринадцать литов, отказывается, юлит и, боясь обидеть своего начальника, объясняет, что ночная работа не для его здоровья. Что ж — мы рассуждаем, мыслим и ждем Вашей спасительной помощи и твердо убеждены, что сумма в тысячу литов, отпущенных в наше ведение и свободно мною располагаемая, могла бы сыграть решающую роль в успешном осуществлении хотя бы вступительной части разработанного нами рационального плана, а каково начало — таков и конец. Этой благородной мудростью наших дедов мы хотели бы завершить наш, будем надеяться, плодотворный разговор. Желаем Вам светлого расположения духа, успешных трудов и хорошего отдыха на благо нашего уезда. До следующего рапорта! Целуем. Жмем руку.

Ваш Юлийонас Заранка.

Кстати: вышеупомянутые тысячу литов прошу вручить моей жене и общей нашей знакомой Хортензии (Аллея Роз № 13), поскольку мы лично до святого рождества вряд ли вернемся в ее алчные объятия. Придется, следуя чувству долга, сидеть в жуткой глуши.

Передайте искреннейший привет и поцелуйте от нас в левое бедро, где родинка... свою милую канарейку, неповторимую г-жу Юрате, и напомните ей о нашем прошлогоднем неофициальном соглашении, что Ваш сват будет и первым претендентом в крестные отцы первого ее младенца, явление которого в сию юдоль плачевную мы, полиция, намерены отпраздновать одновременно с рождением Иисуса Назаретянина в яслях Вифлеемских, Нетерпеливо ждем почетных обязанностей крестного отца, руководствуясь сами и советуя Вам руководствоваться римской мудростью, ставшей международной: „Practa sunt servanda“, что в буквальном переводе на литовский язык означало бы: «Договора мы обязаны выполнять, старых друзей не сердить». Ибо: «Злость — дурной советник». „Vince iram!“ — учат ученые мужи или, говоря попросту, — давайте будем умнее и побережем сердца. Так что до приятной встречи за столом в сочельник. «Господи, не завидуй нашему счастью», — как говорит девушка-героиня из вышеупомянутой сентиментальной драмы учительницы г-жи Кернюте.

Еще раз ваш Юлюс.»

2

Господин начальник уезда Страйжис, прочитав рапорт Заранки, точно белены объелся. Несколько суток не знал, куда глаза прятать, куда руки девать, куда идти, что делать, кого на помощь звать. Взяла да и рухнула жизнь. Рухнуло счастье, которое, как ему казалось, создал он после постылого вдовства с существом дивного облика и души, которое Заранка выбрал для него из компании трех несчастных подружек. Из трех девиц, которые в прошлом году срезались на первом экзамене аттестата зрелости — сочинении по литовскому, вкупе сделавших сто орфографических ошибок, но лишь одна из них обнаружила оригинальный образ мыслей — прелестная дочка аптекаря Малдутиса Юрате — написав, что «богиня Майрониса Юрате совершила смертный грех, с первого взгляда отдавшись простому парню, рыбаку Каститису, вместо того, чтобы хладнокровно оценить всю свою первую любовь и терпеливо подождать, пока к ней посватается кто-нибудь из богов. Юрате ведь все было бы дозволено после божественной свадьбы, Каститис дождался бы ее божественной любви позднее» и т. д. и т. п, пока у господина Страйжиса не закружилась голова от сиплого голоса его старого приятеля Заранки, от цитат сочинения с латинскими комментариями, и он, воздев руки к небесам, не воскликнул: «Ура, сват дорогой! Сдаюсь. Будь что будет. В моем возрасте нужна умная жена! Дай боже, чтоб она не испугалась моих седин!» — «Седина в бороду — бес в ребро, — ответил тогда Заранка. — Будьте спокойны, господин начальник. Невинные девушки в этом смысле обладают прекрасным нюхом. Главное — седых ее родителей сломить. Она — поскребыш. Самая любимая». — «Попробуй, господин Заранка. Мы уж в долгу не останемся». — „Alter alterius auxilli eget“, — «другому помогай, себя не за бывай!» В тот же вечер, ужак проклятый, прибежал, запыхавшись, и произнес слова, принесшие несчастье Страйжису: «Veni, vidi, vici! [17] Они согласны! Она ваша! Поздравляем!!» И выклянчил в долг тысячу литов, которые и не думает возвращать. И ему еще мало?! Значит, господин Страйжис обманут, околпачен, выставлен на посмешище. Значит, глава полиции государственной безопасности Утяны, закоснелый холостяк господин Кезис был прав, когда перед свадьбой зашел к нему в кабинет и бил себя кулаком в грудь, уверяя, что Заранка — известный растлитель гимназисток, а Юрате — последняя... жертва Заранки, которую он хочет поскорее сплавить, потому что в Каунасе завел любовницу сподручнее — жену высокого чина департамента государственной безопасности и через нее метит на пост Кезиса... Ах, почему господин Страйжис был глух к голосу рассудка? Ах, почему он столько лет верил клевете Заранки, что господин Кезис страдает профессиональной манией подозрительности и неизлечим?.. Даже живот сковало от страха, когда господин Страйжис осознал реальность: в его постель змеей заползла потасканная беременная наложница Заранки. Мало того — прислуживающая ему шпионка, выдавшая первый же секрет семейной жизни о посещении квартиры Страйжиса братом Вольдемараса и о лояльности хозяина предстоящему заговору и духовному его патрону, принудительно отбывающему за границу, но не теряющему надежды вскоре вернуться и разделить портфели министров между идейными товарищами.

17

Пришел, увидел, победил! (лат.)