Ракетчики

— Эй, мужик, это моя ополонка! Отойди. Тут я рыбу ловлю.

«Что ему нужно!? Неудачно как! Обидно, ничего не получается!»

— Скоро полночь, какая рыба? Где ваш топор или ледоруб?

— Мне для тебя и рук хватит.

Неказистый мужичок подошёл совсем близко.

— А вы уже протрезвели, я смотрю?

— Хаа-аа.

Удар в солнечное сплетение Петрович провел безупречно. Присел, взял «брёвнышко» за ноги, взвалил на плечо и понёс к берегу. Тут как раз и подъехал Христенко.

— Клади в мою машину, и садись рядом для контроля. Потом за своей вернёшься. Через минуту Журавлёв вновь обрёл дар речи.

— Куда вы меня везёте?

— В пункт психологической реабилитации.

— Выпустите меня!

— Сиди, не дёргайся, а то реально в дурку сдадим. Будут из тебя овощ выращивать.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем вы мне помешали?

— Тебе правду или чтоб поверил?

— Куда мы едем?

— А куда тебе хочется?

— Не знаю, ещё недавно — на тот свет, а теперь — не знаю. Домой — не могу, на работу — не хочу.

— Пить будешь?

— А, давай!

Молчавший Петрович решил вставить свои три копейки: «Мартыныч, может в «Укулус»? Там работает администратором одна разведёнка…»

— О работе думать надо! А не о х-х… разведёнках! Ладно, «Укулус», так «Укулус».

Это ночное кафе на своём проспекте Ломоносова Журавлёв знал. Пару раз даже заходил. С дочкой ели мороженое.

— Эй, военный, шапку одень, вон на сиденье лежит!

— А? Да, спасибо.

Одна половина помещения кафе была выделена под видеозал, стояло четыре телевизора, и сейчас шёл какой-то американский боевик. Незнакомец повёл его в другую половину. Было сильно накурено, но сейчас это Журавлёва не занимало. Начался отходняк: чуть-чуть морозило, наверно нервное, появилась резкость движений, захотелось с кем-то подраться, ну хоть с тем вредным Петровичем, который его стукнул в живот. Второй ему ничего плохого не делал, неудобно как-то, а Петрович задержался на улице. Зачем?

— Официант!

— Дать меню?

— Нет, давай по-нормальному. Литр водки, только средней какой-нибудь. Сильно дорогую не надо, но и не «палёнку».

— У нас нет «палёнки».

— Ты меня услышал? — взгляд Мартыновича потяжелел.

— Да, я понял, ответил официант просевшим голосом.

— Смотри. Сразу же какую-нибудь быструю закусь. Готовых салатов два-три вида и побольше, колбасы какой-нибудь по-быстрячку нарежьте. А потом давай что-нибудь горячее: плов или картошку с мясом.

— Есть борщ.

— Устроит. На троих.

— Понял.

Ну, что тут сказать? Иван Мартынович оказался мировым мужиком. Говорили весь вечер, да нет, какой вечер, всю ночь. Впрочем, на часы я и не смотрел. На четвёртой рюмке, наверно, я заметил Петровича, который больше молчал. Материализовался он, что ли? В морду бить его уже перехотелось. Он наливал, общался с официантом, расплачивался, отходил поболтать с какой-то тёткой. Хотя, это мне — тётка, а ему, может, и женщина. Ага, ещё он машину вёл, вроде бы. Голова немного болит, но это нормально. Я пить не привык, хотя спирт «для протираний» у нас есть, да и посидели мы вчера сильно.

Мартыныч оказался бывшим военным. Даже сталкивался по службе с парой дальних знакомых. Говорили о бабах, о политике. О футболе не говорили. Вместо него говорили о службе. Он тоже из флотских. Только с Чёрного моря. Теперь он гражданин СССР. Впрочем, почему: «теперь»? У него старый советский красный паспорт. Свежей выдачи, ну так он же до этого бегал с военным билетом. Это я поменял гражданство на российское. Гражданин дружественной страны. А чё, и правда, дружественной. Слышал, они наших детей бесплатно оздоравливают. В Крыму, в других местах. Даже в Артеке. Хороший мужик. Да и Петрович. Хотел морду ему набить. А ведь, он меня спас. Реально. Экая глупость!? Топиться! Как мы с Иван Мартынычем смеялись! Ногами лёд хотел пробить. Дурак! Мороз — двадцать градусов. Там уже сантиметров 10–15 толщина льда. Никак не пробил бы. Ногу сломать мог бы. Пятка, кстати, слегка болит. И сушняк. Воды надо выпить. Ой, вертолётики.

— Уже встал? А чё за стену держишься? Штормит?

— Есть немного.

— Я чай уже закипятил, пойдём на кухню.

— А где это мы?

— Это офис «Русско-российского общества дружбы», при консульстве. Я тут главный. А куда нам было тебя вчера везти?

— Это да.

— Юрик, ты сегодня никуда не торопишься?

— «До пятницы я совершенно свободен».

— До пятницы, до пятницы… Почему — до пятницы? А-а-а, это ты Пятачком был?

— Да, дочь мультики смотрит, вот, иногда и я.

— Любишь Машу?

— Это я вчера вам про неё рассказал?

— Юрка, да ты чё, ничё не помнишь?!

— Если честно, то — кусками.

— Вот варенье, вот печенье, вот чай. На вопросы отвечай. Видишь я поэт, зовусь… А у меня внучка примерно такого возраста. Пять лет. Вижу нечасто — много работы, но тоже очень её люблю. Маленькое, светлое, невинное неземное существо. Что молчишь, оболтус? Что должна была сказать твоя жена твоей дочке, если бы твой фортель удался? «Папа дурак, утопился, больше его ты не увидишь», — так, да?

— Я об этом не подумал.

— Моё мнение — ты не подумал вообще ни о чём. Просто выключил голову и делал чёрти что. Давай сегодня, раз ты свободен, поговорим за жизнь уже серьёзно. Ты мне вчера рассказал много, но несколько сумбурно. Что, впрочем, и не удивительно. Давай теперь заново.

Удивительно, хотя внешне Иван Мартынович совсем не походил на моего отца, но ощущения были похожие. Не было никакого ощущения неудобства, стыда. Казалось, ему могу рассказать всё, даже как в детском садике у Вовки шнурки вытащил из ботинок. Если бы на руке не было часов, то я бы и не смог определить что мы просидели три часа. Хлопнула дверь, через полминуты на кухне появился старый знакомый — Петрович.

— Где тебя черти носили?

— Дак, у администраторши заночевал.

— Ладно, прощаю, тоже дело нужное.

— Рад стараться ваше высокоблагородие!

— Депремирую.

— Всё, всё, всё!

— Иди к Игорьку, следи за работой, я пока занят.

— Да.

Пока Мартынович разговаривал с Петровичем, Журавлёв осмотрелся. Гостевая комната была уютной. На стене висела репродукция какой-то картины, возможно, Айвазовского. В углу возле окна в большой кадке рос фикус. В другом углу на полу лежал небольшой якорь. Вдоль правой стены стоял высокий, большой шкаф. За стеклом которого стояли всякие сувениры: ракушки, гильзы, открытки, книжки с цветными обложками. Это выглядело аляповато и наивно. С другой стороны, взгляду было на чём остановиться. В центре комнаты стоял круглый стол, чуть ниже столового, но выше журнального. И четыре кресла. В двух из них как раз и сидели люди. Мартынович и я, морячок-неудачник. Даже утопиться толком не вышло.

— И что мне с тобой делать, Юрка? — оторвал от глубоких мыслей председатель общества.

— Да, уже всё нормалёк, Мартыныч. Спасибо тебе. Теперь выкарабкаюсь. Топиться больше не пойду.

— Ты не понял. Не это важно. Жизнь не должна быть пустой. Что ты передашь Маше, даже если Света будет давать вам видеться? Твою разбитую душу нужно собрать, потом мёртвой водой, потом живой и так далее. Иначе ты сопьёшься нахрен.

— Да, спирт у нас есть.

— Не о том речь.

— Да, я понимаю, это я так шучу. Только что делать, где искать точку опоры — не знаю. Работа нравилась, но зачем это теперь, этой стране? Которая сама стала отдавать Западу свои ресурсы? Сами ломаем самолёты и корабли, разоряем свои заводы. Жена предала. В этом мире мне места не нашлось. Спасибо, Мартыныч, что посочувствовал, но что делать — я не знаю.