Ралли

Брось мяч. И посмотрим, куда он упадет.

— Куда мы пойдем ужинать? — спросила мама, роясь в сумочке и доставая тюбик губной помады. — Я не уверена, что хочу идти в центр города. Я бы предпочла пойти куда-нибудь в тихое место, где мы могли бы поговорить.

— Я тоже. — Папа присел в изножье их кровати. — Может, пиццу?

— Я знаю одно местечко. Закусочная. — Я проглотил комок в горле. — Но прежде чем мы уйдем, мне нужно с вами кое о чем поговорить.

— Что-то не так? — Мама закрыла колпачок на губной помаде. — С учебой? Или с футболом?

— Ни с тем, ни с другим. — Я оперся локтями о колени и уставилась на абстрактный узор джинсово-синего ковра.

Затем, в потоке слов, которые едва ли имели смысл, я сказал своим маме и папе, что скоро они станут бабушкой и дедушкой.

Папин грузовик уже пять минут стоял на стоянке возле закусочной «У Долли» с выключенным двигателем. Мы все еще сидели внутри в тишине, все еще пристегнутые ремнями безопасности.

Никто из нас не двинулся с места, чтобы выйти. Казалось, никто из нас так же не знал, что сказать.

Так что мы просто сидели здесь, втроем, потрясенные моим заявлением.

Теперь это стало реальностью. Не то чтобы это было нереально раньше, но теперь, когда мои родители узнали о ребенке, о Фэй, это стало реальностью.

Я собирался стать отцом.

И когда я взглянул на своего собственного, то почувствовал невыносимую боль в ноздрях и жжение в горле. Я не собирался плакать. Но, черт возьми, мне хотелось плакать. Я не мог вспомнить, когда в последний раз плакал, но я боролся с этим с тех пор, как мы выехали из отеля.

— Мне жаль вас разочаровывать, ребята, — прошептал я.

— О, Раш. — Мама всхлипнула с заднего сиденья и потянулась вперед, чтобы коснуться моего плеча. — Не говори так.

— Мы так гордимся тобой. — Папа посмотрел на меня слезящимися глазами. — Это просто… неожиданный поворот.

Любимым видом спорта папы был бейсбол. Он любил смотреть, как я играю в футбол, но бейсбол был его страстью. В самые трудные моменты моей жизни, когда папе было чему меня научить, аналогии с бейсболом всегда были частью урока.

И эта логическая аналогия была именно тем, что я хотел услышать.

— Я не знаю, что это значит для будущего, — сказал я, поворачиваясь, чтобы поговорить с мамой.

Она промокнула уголки глаз салфеткой.

— Это значит, что у нас будет другой повод, кроме футбольного матча, заехать в гости.

— Фэй на третьем месяце беременности? — спросил папа, и, боже, я готов был обнять его за то, что он не запнулся ни на одном слове в этом вопросе. Ни на «беременности». Ни на имени Фэй.

— Да. На третьем.

— Тогда, я думаю, нам пора познакомиться. — Он уверенно кивнул мне, затем взял ключи и открыл дверцу.

В кабину грузовика ворвался воздух, свежий и прохладный. Мы просидели в гостиничном номере так долго, что на Мишн уже опустилась ночь. Горы вдали казались почти черными на фоне угасающего голубого неба, а последние лучи солнца исчезли по дороге в закусочную.

Я сделал глубокий вдох, задержал его в легких, затем потянулся к дверной ручке.

Возможно, сделать объявление и познакомить их с Фэй было слишком для одного вечера. Возможно, утром я пожалею об этом. Но мама и папа нечасто приезжали в Мишн. И прежде чем они уедут, я хотел, чтобы они узнали Фэй. Я хотел, чтобы они увидели ее лицо и, возможно, даже ее застенчивую улыбку.

И, возможно, я хотел, чтобы она тоже увидела их.

Она должна знать, что у меня были хорошие родители. Добрые родители. Люди, которые были лучше меня. Люди, которые поддержали бы и ее.

Они не спросили меня, уверен ли я, что она точно беременна. Они не спросили меня, делали ли мы тест на отцовство.

Либо они доверяли мне.

Либо это не приходило им в голову. Они уже выдали Фэй презумпцию невиновности.

— «У Долли». — Мама, выпрыгивая из грузовика, оглядела вход в закусочную. — Боже мой.

— Что?

Она посмотрела на папу, протянула ему руку и рассмеялась.

— Я как-то забыла об этом месте.

Папа усмехнулся.

— Я тоже.

— Правда?

Она кивнула.

— Да. Я даже не заметила, что она еще открыта.

— Как ты думаешь, блинчики такие же? — спросил ее папа.

— Уверена, что да. — Мама выдохнула с таким громким и полным облегчения вздохом, что я не мог не почувствовать этого тоже. Она протянула другую руку, взяв мою. — За все годы, что мы приезжали к тебе в гости, нам ни разу не пришло в голову пригласить тебя сюда позавтракать. Я воспринимаю «У Долли» как добрый знак. Все будет хорошо.

Я надеялся, что она права.

Когда мы подошли к двери, я придержал ее, чтобы они могли войти первыми. Они осмотрели все это, и ностальгия расплылась в их улыбках.

Мама и папа познакомились в Мишне, когда учились в колледже, и их любовь к «Штату Сокровищ» стала одной из причин, по которой я решил поступать сюда. Мне предлагали стипендию более крупные учреждения. Я мог бы участвовать в более масштабной программе с большей известностью в СМИ и возможностями спонсорства. Но я был Диким котом с самого рождения.

Это был мой университет в той же степени, в какой он принадлежал маме и папе. И пока ранчо было моим домом, Мишн всегда была для нас вторым домом.

— Все выглядит так же, — наклонившись прошептал папа маме на ухо.

Если они и замечали потертую плитку на полу или сколы на столешницах, то, похоже, их это не волновало. Черт возьми, может, это действительно выглядело так, как двадцать с лишним лет назад.

Сегодня в столовой было больше народу, чем обычно. Может, это был обычный субботний вечер? Дасти, должно быть, зарабатывала большую часть своих денег по выходным, потому что я никогда не видел столько народу в «У Долли». Почти половина столиков была занята.

Вращающаяся дверь распахнулась, и вышла Фэй, держа в руках по три тарелки с омлетом и золотистыми картофельными оладьями.

Ее карамельные глаза остановились на мне, стоящем в дверном проеме, и на ее губах мгновенно появилась улыбка.

Обычно, когда я входил в дверь, она краснела или слегка махала рукой. Но эта улыбка?

Эта улыбка была причиной того, что я приходил в «У Долли» при каждом удобном случае.

У меня в груди все сжалось так сильно, что я чуть не задохнулся.