Раненая ласточка
Шрифт:
— Так мы же не в ауле живем, — сказал Сайбун.
Он чувствовал себя неловко от этой материнской ласки, от похвалы, которой, верно, не заслуживал.
Надо сказать, что с недавних пор он вообще стеснялся, когда мать ласкала его или называла «солнышко». Вырос он, стал мужчиной, а мать вроде бы и не замечает этого, по-прежнему считает его малышом.
Не желая обидеть мать, он не отстранялся от нее. А она глядела на сына преданно и нежно, и глаза ее выдавали ту великую любовь, которая наполняла ее целиком, не оставляя места ни для кого другого.
— Надо идти, а то опоздаю в школу, — заторопился Сайбун.
Он не глядел на мать. Не мог глядеть. Не ласкай она его, не
Был момент — мать стояла еще в прихожей, — когда Сайбун решил во всем признаться. Ведь всего-то пять слов и надо сказать: «Мама, я хотел починить часы, но у меня ничего не получилось». И мама бы простила. Но эта мысль сверкнула, словно молния, и тут же погасла, ушла. А сейчас признание казалось уже ненужным, поздним. Сейчас остался лишь один выход: свалить все на кого-нибудь другого — на мастеров, к которым обращалась мать, на кошку. Пусть уличают, пусть ругают как хотят, он будет стоять на своем.
Мать отпустила Сайбуна. Она отправилась на кухню, и скоро в комнату проник приятный запах жареного мяса.
Прислушиваясь к шагам матери на кухне, Сайбун тревожно посматривал на будильник, прикрытый платком. Он встал, освободил часы от платка. Не нужен этот платок, он только внимание к будильнику привлекает. И вообще зря Сайбун тревожится: как раньше часы не ходили, так и теперь не ходят. Ничего ведь не изменилось! И у матери нет повода сию минуту касаться этого дела!
Сайбун наскоро пообедал, собрал книги и тетради и, сказав Хадиже-Ханум «до свидания», побежал в школу.
Первые два урока прошли спокойно. Сайбуна не вызвали. И это было счастьем, потому что, занявшись будильником, он так и не сделал ни одного домашнего задания.
«Все обойдется», — решил Сайбун, и это успокоило его.
Третьим уроком была геометрия. Учитель математики, Махмуд Мирзоевич, как всегда, неторопливо полистал классный журнал, сделал в нем несколько пометок. Потом поднял голову и обвел внимательным взглядом учеников.
— Ну, кто посмелее, прошу к доске...
Сайбун тотчас же поднял руку. Так обычно поступали те, кто отлично знал урок или совсем не знал его. В этом была своя хитрость. Если слабые ученики поднимают руку, значит, на сей раз они готовы к ответу. А Махмуду Мирзоевичу, мол, нужно поймать тех, кто не готов...
У Сайбуна уже были две отметки по геометрии — тройка и четверка. Но несмотря на это, он решил обезопасить себя. Руку он поднял механически, будто заведенный. Поднял и тут же захотел опустить ее. В конце концов, хватит хитрить! Надоело! И с будильником схитрил, и теперь хитрит...
Однако менять решение было уже поздно.
Махмуд Мирзоевич как раз остановил свой взгляд на Сайбуне, и тот, не выдержав этого взгляда, опустил глаза.
«Все! — пронеслось в голове. — Сейчас вызовет!»
— Что с тобой, Сайбун? — спросил учитель. — Все лицо у тебя горит. Не заболел ли?
— Голова у меня какая-то тяжелая и жар, — выдавил Сайбун.
— Тогда отправляйся домой, — сказал Махмуд Мирзоевич. — Иди, иди...
В коридоре Сайбун притронулся к голове: действительно горячая. И потная. Может, он и вправду заболел?
От этой глупой истории с будильником голова не только заболит, но и расколется...
Домой идти было рано. Сайбун заглянул в парк. Походил по дорожкам. Где-то в нем жила надежда, что он увидит Даштемира. Но Даштемира не было. Тогда он направился к порту. В самый порт пройти было невозможно: его окружал высокий забор, а у проходной стояли охранники. Лет пять-шесть
назад, когда Сайбун был еще маленьким, ему не раз удавалось прошмыгнуть мимо них, и он вволю глазел на корабли, на огромные подъемные краны, на сутолоку, на кипы незнакомых товаров. Теперь пришлось глядеть на порт издали. Но и сейчас Сайбун немало видел. Вон у пирса стоит большой пароход с высокой кормой. Над бортом качаются три люльки: маляры, сидя в люльках, красят обшивку. За пароходом чуть виднеется узкий, плоский, будто доска, танкер. Вынырнув из-за танкера, идет, вздымая за собой пенные буруны, быстроходный глиссер...До самого вечера Сайбун гулял по городу.
Явился он домой позже обычного. Дверь открыл ему отец.
— Ты из школы?
Сайбун кивнул.
— Меня Махмуд Мирзоевич задержал, — объяснил он.
— Это почему же? Что случилось?
— Ничего, — ответил Сайбун. — Так просто...
Отец внимательно посмотрел на Сайбуна и хмыкнул. Видно, его не удовлетворили слова сына, но допытываться правды не стал. Через минуту он уже стучал молотком на кухне — чинил табурет — и словно бы забыл о существовании Сайбуна.
А Сайбун, оставшись в комнате один, устало и безнадежно вздохнул. Что за странная жизнь у него пошла! Взялся чинить будильник — и не справился. Домашние задания не выполняет и сегодня вполне мог заработать двойку. Обманул Махмуда Мирзоевича, а теперь отца... Тяжело. И противно. Если дальше так пойдет, он совсем запутается во лжи.
— Вай, Сайбун! — окликнул его отец из кухни. — Ты не трогал будильник?
— Не трогал, — быстро ответил Сайбун. — А что?
— Я его случайно зацепил, так он загремел, будто ящик с металлоломом...
«Надо пойти к папе и все ему рассказать!» — подсказал себе Сайбун, но не двинулся с места: не мог двинуться.
Он постоял молча, чувствуя, как с минуты на минуту все сильнее погружается в пучину страха. Нет, видно, если начал врать, нужно уж врать до конца!
— Может, его кошка сбросила на пол? — дрожащим голосом сказал он.
— Да, наверное, кошка! — живо подхватила мать. — Носится как шайтан... Шарип, — обратилась она к мужу, — и что это ты всегда придираешься к Сайбуну? То тебе не так, и это не так. А мальчик, слава аллаху, учится хорошо, не хулиганит, не грубит родителям, как некоторые другие...
— А что я особенного сказал? — не выдержал отец. — В конце концов, каждый может уронить или зацепить будильник. Вот ведь я же зацепил...
— Ты зацепил, ты с себя и спрашивай! — затараторила Хадижа-Ханум. — А будильник этот давно выбросить пора... В мастерской его чинить отказались. Возьму и выброшу и новый куплю!
— Покупай, — миролюбиво согласился отец и снова застучал молотком.
«Вот все и образовалось! — обрадованно подумал Сайбун. — Я ведь счастливый!»
Но, как ни странно, покоя в сердце не было. И вечером, когда Сайбун уже улегся в постель, весь этот трудный и неправильный день снова прошел перед его глазами. Он так нехорошо прожил его! Дважды соврал — Махмуду Мирзоевичу и отцу. И теперь эта ложь, словно охранник в порту, стоит и не пускает его в завтрашний день. Нет, не мог забыть Сайбун того, что произошло!
«ТЫ ЗАЧЕМ ПРИШЛА, НИНА?..»
Любит Сайбун воскресенье. В воскресенье чувствуешь себя свободным как ветер. И еще в этот день можно попросить у мамы и папы деньги на кино или на мороженое — и тебе никогда не откажут.
Но это воскресенье началось плохо, наверное, потому, что оно шло сразу же за той трудной и неправильной субботой, которая запутала Сайбуна во лжи.
Не успел он проснуться, как зазвенел звонок.
— Ах, это ты, дочка! — услышал Сайбун мамин голос. — Входи, входи, сейчас я разбужу Сайбуна...