Раненая ласточка

— Так мы же не в ауле живем, — сказал Сай­бун.

Он чувствовал себя неловко от этой материн­ской ласки, от похвалы, которой, верно, не заслу­живал.

Надо сказать, что с недавних пор он вообще стеснялся, когда мать ласкала его или называла «солнышко». Вырос он, стал мужчиной, а мать вро­де бы и не замечает этого, по-прежнему считает его малышом.

Не желая обидеть мать, он не отстранялся от нее. А она глядела на сына преданно и нежно, и глаза ее выдавали ту великую любовь, которая наполняла ее целиком, не оставляя места ни для кого другого.

— Надо идти, а то опоздаю в школу, — заторо­пился Сайбун.

Он не глядел на мать. Не мог глядеть. Не лас­кай она его, не хвали, он бы отмахнулся от этой истории с будильником. А сейчас исчезнувшие было угрызения совести нахлынули вновь. Да хватит ли у него смелости и твердости свалить всю вину за испорченные часы на кошку?

Был момент — мать стояла еще в прихожей, — когда Сайбун решил во всем признаться. Ведь все­го-то пять слов и надо сказать: «Мама, я хотел починить часы, но у меня ничего не получилось». И мама бы простила. Но эта мысль сверкнула, словно молния, и тут же погасла, ушла. А сейчас признание казалось уже ненужным, поздним. Сей­час остался лишь один выход: свалить все на кого-нибудь другого — на мастеров, к которым обраща­лась мать, на кошку. Пусть уличают, пусть ругают как хотят, он будет стоять на своем.

Мать отпустила Сайбуна. Она отправилась на кухню, и скоро в комнату проник приятный запах жареного мяса.

Прислушиваясь к шагам матери на кухне, Сай­бун тревожно посматривал на будильник, прикры­тый платком. Он встал, освободил часы от платка. Не нужен этот платок, он только внимание к бу­дильнику привлекает. И вообще зря Сайбун трево­жится: как раньше часы не ходили, так и теперь не ходят. Ничего ведь не изменилось! И у матери нет повода сию минуту касаться этого дела!

Сайбун наскоро пообедал, собрал книги и тет­ради и, сказав Хадиже-Ханум «до свидания», по­бежал в школу.

Первые два урока прошли спокойно. Сайбуна не вызвали. И это было счастьем, потому что, за­нявшись будильником, он так и не сделал ни одного домашнего задания.

«Все обойдется», — решил Сайбун, и это успоко­ило его.

Третьим уроком была геометрия. Учитель ма­тематики, Махмуд Мирзоевич, как всегда, нетороп­ливо полистал классный журнал, сделал в нем не­сколько пометок. Потом поднял голову и обвел вни­мательным взглядом учеников.

— Ну, кто посмелее, прошу к доске...

Сайбун тотчас же поднял руку. Так обычно по­ступали те, кто отлично знал урок или совсем не знал его. В этом была своя хитрость. Если слабые ученики поднимают руку, значит, на сей раз они готовы к ответу. А Махмуду Мирзоевичу, мол, нужно поймать тех, кто не готов...

У Сайбуна уже были две отметки по геомет­рии — тройка и четверка. Но несмотря на это, он решил обезопасить себя. Руку он поднял механически, будто заведенный. Поднял и тут же захотел опустить ее. В конце концов, хватит хитрить! На­доело! И с будильником схитрил, и теперь хитрит...

Однако менять решение было уже поздно.

Махмуд Мирзоевич как раз остановил свой взгляд на Сайбуне, и тот, не выдержав этого взгля­да, опустил глаза.

«Все! — пронеслось в голове. — Сейчас вызовет!»

— Что с тобой, Сайбун? — спросил учитель. — Все лицо у тебя горит. Не заболел ли?

— Голова у меня какая-то тяжелая и жар, — выдавил Сайбун.

— Тогда отправляйся домой, — сказал Махмуд Мирзоевич. — Иди, иди...

В коридоре Сайбун притронулся к голове: дей­ствительно горячая. И потная. Может, он и вправ­ду заболел?

От этой глупой истории с будильником голова не только заболит, но и расколется...

Домой идти было рано. Сайбун заглянул в парк. Походил по дорожкам. Где-то в нем жила надежда, что он увидит Даштемира. Но Даштемира не было. Тогда он направился к порту. В самый порт пройти было невозможно: его окружал высокий забор, а у проходной стояли охранники. Лет пять-шесть назад, когда Сайбун был еще маленьким, ему не раз удавалось прошмыгнуть мимо них, и он вволю глазел на корабли, на огромные подъемные краны, на сутолоку, на кипы незнакомых товаров. Теперь пришлось глядеть на порт издали. Но и сейчас Сай­бун немало видел. Вон у пирса стоит большой паро­ход с высокой кормой. Над бортом качаются три люльки: маляры, сидя в люльках, красят обшивку. За пароходом чуть виднеется узкий, плоский, буд­то доска, танкер. Вынырнув из-за танкера, идет, вздымая за собой пенные буруны, быстроходный глиссер...

До самого вечера Сайбун гулял по городу.

Явился он домой позже обычного. Дверь от­крыл ему отец.

— Ты из школы?

Сайбун кивнул.

— Меня Махмуд Мирзоевич задержал, — объ­яснил он.

— Это почему же? Что случилось?

— Ничего, — ответил Сайбун. — Так просто...

Отец внимательно посмотрел на Сайбуна и хмыкнул. Видно, его не удовлетворили слова сына, но допытываться правды не стал. Через минуту он уже стучал молотком на кухне — чинил табурет — и словно бы забыл о существовании Сайбуна.

А Сайбун, оставшись в комнате один, устало и безнадежно вздохнул. Что за странная жизнь у не­го пошла! Взялся чинить будильник — и не спра­вился. Домашние задания не выполняет и сегодня вполне мог заработать двойку. Обманул Махмуда Мирзоевича, а теперь отца... Тяжело. И противно. Если дальше так пойдет, он совсем запутается во лжи.

— Вай, Сайбун! — окликнул его отец из кух­ни. — Ты не трогал будильник?

— Не трогал, — быстро ответил Сайбун. — А что?

— Я его случайно зацепил, так он загремел, будто ящик с металлоломом...

«Надо пойти к папе и все ему рассказать!» — подсказал себе Сайбун, но не двинулся с места: не мог двинуться.

Он постоял молча, чувствуя, как с минуты на минуту все сильнее погружается в пучину страха. Нет, видно, если начал врать, нужно уж врать до конца!

— Может, его кошка сбросила на пол? — дро­жащим голосом сказал он.

— Да, наверное, кошка! — живо подхватила мать. — Носится как шайтан... Шарип, — обрати­лась она к мужу, — и что это ты всегда придираешь­ся к Сайбуну? То тебе не так, и это не так. А маль­чик, слава аллаху, учится хорошо, не хулиганит, не грубит родителям, как некоторые другие...

— А что я особенного сказал? — не выдержал отец. — В конце концов, каждый может уронить или зацепить будильник. Вот ведь я же зацепил...

— Ты зацепил, ты с себя и спрашивай! — за­тараторила Хадижа-Ханум. — А будильник этот давно выбросить пора... В мастерской его чинить отказались. Возьму и выброшу и новый куплю!

— Покупай, — миролюбиво согласился отец и снова застучал молотком.

«Вот все и образовалось! — обрадованно поду­мал Сайбун. — Я ведь счастливый!»

Но, как ни странно, покоя в сердце не было. И вечером, когда Сайбун уже улегся в постель, весь этот трудный и неправильный день снова прошел перед его глазами. Он так нехорошо прожил его! Дважды соврал — Махмуду Мирзоевичу и отцу. И теперь эта ложь, словно охранник в порту, сто­ит и не пускает его в завтрашний день. Нет, не мог забыть Сайбун того, что произошло!

«ТЫ ЗАЧЕМ ПРИШЛА, НИНА?..»

Любит Сайбун воскресенье. В воскресенье чув­ствуешь себя свободным как ветер. И еще в этот день можно попросить у мамы и папы деньги на кино или на мороженое — и тебе никогда не от­кажут.

Но это воскресенье началось плохо, наверное, потому, что оно шло сразу же за той трудной и не­правильной субботой, которая запутала Сайбуна во лжи.

Не успел он проснуться, как зазвенел звонок.

— Ах, это ты, дочка! — услышал Сайбун ма­мин голос. — Входи, входи, сейчас я разбужу Сай­буна...