Раскол во времени

Грей говорит что-то о том, что хочет снять еще одну веревку с ног жертвы, чтобы определить, зажаты ли они в таком положении. Это заставляет меня снова наклониться вперед, все еще безуспешно. Я вижу колени, которые подтянуты вверх. Я прищуриваюсь, пока не могу различить веревку, обмотанную вокруг лодыжек жертвы. Значит, он не окоченел сидя. Это было бы сложно — ему нужно было умереть сидя и каким-то образом не упасть со стула. Трупное окоченение — это временное состояние, которое начинается примерно через шесть часов после смерти и проходит примерно через сорок восемь часов.

Да, возможно, я не ходила на свидания уже больше года, но я хорошо знакома с принципами криминалистики, проведя слишком много ночей в обнимку с учебниками, надеясь, что когда-нибудь это поможет мне попасть в отдел убийств.

Когда Грей разрезает веревку, он держит ее ровно, а я качаюсь вперед, желая предупредить, что на ней остаются отпечатки его пальцев. Или анализ отпечатков пальцев еще не в ходу? Я не изучала историю криминалистики, не видя в ней практической пользы.

Что ж, жизнь научит.

Грей перерезает веревку, ноги жертвы остаются в том же положении, что указывает на окоченение. Он массирует одну, затем другую.

— Смерть наступила не менее восьми часов назад и не более тридцати шести. Я позволю Аддингтону измерить температуру ядра — он справится с этим.

МакКреди бормочет что-то нелицеприятное, предположительно, опять о коронере. Это будет коронер? Медицинский эксперт? Или просто врач с базовыми знаниями в области патологии?

— Скажите Аддингтону, что вам пришлось перерезать веревку, чтобы переместить его, — говорит Грей. — Я оставлю руки на месте.

Я вновь вглядываюсь, чтобы разглядеть руки жертвы, но МакКриди загораживает верхнюю часть тела.

— Перья целы? — спрашивает Грей.

Перья?

— Их было больше, — говорит МакКриди. — Отвалились, когда мы переносили его.

— Хмм. Думаю, их количество неважно. Не знаю, что они означают, но вам придется это выяснить. Крови нет, значит их тоже вставили после смерти.

Вставили? Перья? Я едва могу оставаться на месте, и твержу, что ко мне это не имеет никакого отношения. В этом мире, который надеюсь завтра покинуть, я — горничная.

Забудь о перьях, клювах и трупах в странных позах. Меня это не касается, и, вслед за Греем, я буду считать это обычным преступлением. Неинтересно. Не стоит моего внимания.

Так почему же я встаю на цыпочки, пытаясь рассмотреть тело?

— Пока хватит, — говорит Грей. — Аддингтон скоро будет здесь, не надо, чтобы он знал, что тело осматривали. А утром я тщательно исследую его.

— Не хочешь узнать, кто он?

— О ком ты?

— О бедолаге на твоем лабораторном столе.

— Ты его знаешь?

— Арчи Эванс. Приехал из Лондона несколько лет назад. Мнил себя корреспондентом. Писал о преступлениях для «Ивнинг Курант».

— Почему же, черт побери, ты сразу не сказал? Это может иметь значение.

— Я уже подумал об этом, Дункан. Эванс, возможно, освещал не ту историю. Слишком глубоко копнул там, где не следовало. Но это не имеет никакого отношения к способу смерти.

— Перья — голубиные. Голубь приносит сообщения. Писака распространяет новости.

— Было также одно перо ворона, — Маккриди достает часы из кармана. — Ох, видели сколько времени? Я должен спешить на встречу с доктором Аддингтоном.

— Не смей сейчас уходить, Хью. Где было это вороново перо?

— О, не беспокойся о таком неинтересном убийстве, Дункан. Я уверен, что у тебя есть головоломки получше, чтобы увлечь свой мозг. Я пошел.

Маккриди выходит из комнаты, а я перебегаю обратно в свое укрытие и слышу, как его ботинки топают по полу, а Грей шагает за ним, громко кипя.

— Не забудь оставь дверь отрытой к нашему приходу, — весело говорит Маккриди. — И не нужно нас дожидаться. Увидимся завтра.

МакКреди уходит. Грей следует за ним, все еще спрашивая о вороньем перышке. Я должна совершить побег сейчас. Уйти, пока есть возможность. Но даже когда я устремляю свой взгляд на заднюю дверь, мои ноги приводят меня к двери «лаборатории».

Я крадусь к двери, из которой вышли мужчины. Она плотно закрыта. Проскальзываю в лабораторию и подхожу к столу, чтобы взглянуть на тело.

Я видела растерзанные трупы, утопленников и другие зрелища, которые заставили меня пожалеть, что я уже позавтракала. Но этот ужасает совершенно по другой причине. Здесь нет крови. Ни следа крови. Нет даже ножевых ран.

Грей назвал это опорой. Вот на что это похоже. Реквизит из какого-то авангардного перформанса, призванного передать бог знает какое послание. Только в искусстве это не было бы настоящим телом. Вот откуда ужас.

Молодого человека поставили так, чтобы он был похож на птицу. Ноги связаны, ступни сломаны в позу насеста. Локти широко расставлены. Руки прикреплены к туловищу так, что руки образуют крылья.

Кажется, все сделано посмертно. Это вряд ли имеет значение. Это все равно гротеск.

Ряды перьев торчат из плеч молодого человека. Их проткнули через рубашку и вставили ему в плечи.

Тогда есть клюв. Похоже на маску из старой пьесы. Под старым я подразумеваю старомодное в том смысле, что оно вырезано из дерева, а не из пластика, напечатанного на 3D-принтере. Есть шнурок для крепления, но когда я подталкиваю клюв костяшкой, он остается зафиксированным. Приклеен? От этого меня бросает в дрожь, с другой стороны я, мрачный вурдалак, могу придумать куда более худший способ прикрепить клюв к лицу человека.

Это то, за что цепляется мой детективный мозг. То, что заставляет мои руки инстинктивно тянуться к моим несуществующим карманам за моим несуществующим телефоном, и мне не терпится сделать снимок для последующего изучения. Я вижу дальше гротеска постановки и должна нехотя восхищаться изобретательностью и отсутствием увечий. Я выросла в эпоху таких фильмов, как «Пила», я ее представитель. Я люблю ужасы и я ненавижу пыточное порно боди-хоррора. Убийце здесь удалось уловить суть этого, воздерживаясь от настоящей бойни.

Это не значит, что я восхищаюсь убийцей. Был убит молодой человек. Парень едва выглядит на двадцать, и, да, смерть кого угодна трагична, но я всегда буду чувствовать дополнительный укол горя по жизни, оборвавшейся так быстро.

Что сказал Маккриди? Эванс был репортером в криминальном отделе? Этот мальчик что-то совершил, и теперь он лежит в похоронном бюро. То, что с ним сделали, только усугубляет ситуацию. Это насмешка. Использовать его тело как холст, использовать его смерть как послание, как будто его жизнь ничего не стоила.