Расплата
Шрифт:
— Отпускай, — раздался голос Филиппа. — Не хочет — не надо. В казарму ее.
— Филипп! — возмутился маркиз. — Я столько бегал за этой девкой, чтоб достать ее тебе! Ну да, дурная, но не губи ты слету! Дай мне пару деньков — я ее шелковой сделаю!
— Адриан, я не собираюсь ни за кем бегать и никого упрашивать. Тем более, эту пигалицу. Я сказал в казарму — значит, в казарму. И вообще, что-то ты сегодня слишком много перечишь — прекращай, а! Если такой умный и жалостливый, пусть потом то, что останется от нее, принесут на денек в зал — авось, другие впредь думать будут, а не рот свой раскрывать. И вообще, рыжих мне больше не приводи. Завтра утром жду тебя, а сейчас отведи ее в казарму — порадуй своих солдатиков.
— Ну Филипп!
— Это приказ. Не зли меня, Адриан.
Филипп резко развернулся и пошагал прочь из зала, оставив друга чертыхаться за спиной.
— Ну что, допрыгалась, гордячка? — не без досады проговорил маркиз, выпуская пленницу из рук. — Да ты ему не больше, чем на пару раз нужна была б, а теперь…
— Что теперь? — не унималась девчонка, пока еще не понимая, не осознавая, на какую участь ее обрекли спокойным тихим приказом. — Выслужиться перед ним хотел, да? Девственницу ему нашел? Ах какая досада! Так тебе и надо! Сказала, что не лягу под него, значит, не лягу!
— Тебя солдатне отдали, дура, — рявкнул маркиз.
Девушка замолчала, а потом, подумав немного, все же вскинула гордую головку:
— Уж лучше так, чем ему.
— Да ты и впрямь умом не блещешь. Тебе приговор только что вынесли. Смертный.
Смертный? Это что ж они делать с ней будут? Что могут делать солдаты с отданной им молодой, красивой девчонкой? Вот теперь воображение не поскупилось на краски… От одного отказалась — а там их сколько будет? Да небось жадные до женщин с таким-то королем! Девушка притихла, насупилась, мелкая дрожь пробежала по позвоночнику. Нет, не лучше! Совсем не лучше! Да только страх ее ни Филиппу, ни прихвостню его видеть не нужно. Только что делать-то теперь? Гордость отступила, будто и не было ее вовсе; рыжевласка робко подняла перепуганные глазки на Адриана в слабой надежде: помоги…
— Ну что? Что смотришь мышонком? — не выдержал маркиз. — Сама виновата! Говорил же тебе, дай, что просят! Пошли уже…
Он схватил девушку за руку и поволок из зала. Жалко ее, дурную… Хороша девка, такая и самому б пригодилась… А теперь что? Такое добро да солдатне? Тьфу ты… Зла не хватает!
— Куда ты меня тащишь? — задрожал, не выдержав страха, тихий ее голосок, а глаза не сумели скрыть лихорадочный блеск.
— Куда-куда… Сама знаешь куда!
— Н-н-нет! Пожалуйста, не надо! Я не пойду никуда! — заверещала она и попыталась вырваться.
— Не пойдет она… — усмехнулся Адриан, силком волоча девчонку. — Куда тебе теперь деваться?
— Нет! — от страха силы ее удвоились; девушка вдруг вырвалась из цепких лап и бросилась на колени, давая волю слезам. — Пожалуйста, не надо! Отпусти меня! Ну на что я вам сдалась? Что я сделала вам?! Прошу тебя! Если есть в тебе хоть что-то человеческое, не отдавай меня им!
— Встань.
Он попытался поднять девчонку, но та намертво вцепилась в грубую ткань его штанов, наивно умоляя не исполнять приказ Филиппа. Ха! А что ж прикажешь делать-то с тобой? Разве не предупреждал? Разве не упрашивал? Глупый несмышленыш! Не могла потерпеть разок-другой, а теперь… Глупая. Глупая, упрямая гордячка!
— Да отцепись ты от меня! Встань.
Попытки поднять девушку силой с треском провалились — забилась пуще прежнего, зацарапалась, даже укусить попыталась! Бешеная. Наложницы Филиппа притихли и теперь с любопытством наблюдали за развернувшейся на их глазах драмой. А что с ней делать, с бестолковкой? Не отпустит же Филипп. И ему голову заодно оторвет, если вдруг вздумает за нее заступиться.
— Да встань же ты, поздно слезы лить, — вздохнул Адриан, опускаясь к девушке.
— Не пойду! Не пойду никуда! — шепотом закричала пленница, цепляясь теперь уже в его плечи. — Лучше убей меня! Убей прямо сейчас! Пожалуйста… Убей меня, только не надо солдатам!
— Да встань ты. Встань! — добавил он чуть тише. — Раньше думать надо было. Разве я тебя не предупреждал? Ты кому перечить надумала? Филиппу?
— Убей меня, — всхлипнула девушка, повторяя, как заведенная. — Только не надо солдатам…
— Дурная. И откуда ж ты только на мою голову взялась?
Адриан ласково коснулся
щеки пленницы. Девчонка мигом присмирела — со страхом, надеждой и мольбой смотрела в глаза мужчины, ища в темных недрах своего палача хоть каплю живого человека. А он, воспользовавшись ее замешательством, одним явно привычным движением хладнокровно пережал артерию на шее пленницы, заставляя бунтарку ослабить хватку, обмякнуть и сползти на холодный каменный пол, оставив палачу напоследок лишь немую мольбу в заплаканных глазах. Адриан подхватил девчонку на руки и направился к выходу.И снова липкое, тягучее чувство, корнями плотно угнездившееся в далеком детстве.
Филипп брел по узкой тропе на конюшню, а в голове все стучал и стучал проклятый молоточек, отбивая намертво въевшиеся под кожу слова: «Ненужный… Отверженный… Выброшенный…» Собственной матерью, недоотцом. Всеми ими, испытывающими лишь страх. Страх… Да, именно страх — вот и все, что способен разбудить он в человеческой душе! Ни любовь, ни теплоту, ни нежность — только липкий, до костей пробирающий страх, чуть утихающий, если сдобрить его звоном золотых монет. Но и тогда, что остается в душах тех девиц, что, купившись, выходят из его ложа и запирают за собой двери? Ненависть? Презрение? Перед глазами все стояла извивающаяся в нечеловеческом страхе девушка, визжащая, словно режут ее наживую. А ведь он всего лишь пришел на нее посмотреть. Молодой, богатый, не уродец… Страх. Перед недочеловеком. Ненужным, отверженным, выброшенным… Не заслуживающим любви ни собственной матери, ни женщин, ни своего народа, едва ли не молящегося на призрачного папенькиного отпрыска, о котором они и знать-то ничего не знают! Его не знают, но свято верят, что тот, незаконный, будет лучше его, Филиппа — сына пусть не короля, но королевы, родовитой принцессы. В его венах тоже течет королевская кровь. И он не меньше других заслуживает и теплоты, и ласки, и любви! Но лишь одна на всем белом свете его действительно любила… Всем сердцем, всей душой, как своего родного сына! Герда. Как же не хватает ее теплых рук и тихого ласкового голоса, читающего на ночь добрую сказку… Что ж, пусть будет так. Пусть боятся! Пусть плачут, моля о пощаде. Они ненавидят его, и он отплатит им той же монетой. Он сполна оправдает свое звание Зверя, недочеловека. Не он выбрал этот путь, а все они — мать, отец, его женщины и его народ — сами превратили его в Зверя.
А вот скакун порадовал. Филипп улыбнулся белоснежной морде, сразу же потянувшейся к нему, с первых минут признавшей в молодом мужчине хозяина.
— Ну что, давай знакомиться? — Филипп потрепал коня за гриву и ловко вскочил на мощную спину нового любимца.
Как ни странно, конь и не подумал скинуть с себя шустрого всадника — лишь фыркнул, мотнул головой для приличия и неспешно потопал по мягкой, вспаханной подковами земле.
— Открывай ворота! — приказал Филипп молодому пареньку-конюху, спеша испробовать всю мощь нового друга.
Когда он вернулся на конюшню, Адриан его уже ждал, облокотившись на деревянную ограду загона. Задумчивый, встревоженный… Интересно, а этот парень тоже его ненавидит? Что движет им? Что держит рядом со зверем в человеческом обличии? Тоже страх? Деньги? Статус? Кто он? Друг, или так? Такой же, как и все остальные, только приноровившийся к непростому характеру своего короля? Да и хрен с ним. Покуда не мешает, пусть рядом будет, а там поглядим, посмотрим… Хоть и иллюзия очередная, а не дружба, а все ж и такой человек сгодится — за шкурку свою паршивую трясясь, как верный пес служить будет!
Филипп остановился рядом с маркизом и спрыгнул с коня.
— Отличная животина. Спасибо, угодил.
— Лучшего искал — все для моего короля, — ответил Адриан, пытаясь оценить настрой Филиппа — мрачен изверг, не дай Бог под руку горячую угодить!
— Что с девчонкой? Ты выполнил мой приказ?
«Помнит, зараза…» Нет, не выполнил. И даже дерзнул прийти сюда просить ее для себя. Адриан замялся — и далась ему эта девка? А может, отступить? Соврать, пойти и сделать то, чего Филипп так жаждет?