Распутье Воронов

— Отворите, добрые госпожи, — надрывно стенала Мериткселл. — Ведьмак истекает кровью.

Засов скрипнул и заскрежетал, стукнула щеколда. Геральт, почти теряя сознание, перебитыми пальцами нащупал в кармашке на поясе амулет — металлический диск величиной с крону. Собрав оставшиеся силы, он трижды нажал на выступ — полудрагоценный камень гелиодор, известный также как золотой берилл.

Заскрежетали петли, створки ворот стали медленно открываться. Мериткселл и Фрик схватились за рукояти мечей.

Вдруг они услышали громкое жужжание, как бы звук некоего насекомого, переходящий в пронзительное крещендо. Перед воротами храма появился сияющий овал, в нём замаячил неясный силуэт. А потом из овала вышла невысокая женщина, одетая по-мужски.

Враи Наттеравн мгновенно сориентировалась в ситуации, поняла, что творится.

Из поднятых рук чародейки брызнул то ли туман, то ли марево, внутри которого роились крохотные искорки, вроде червячков-светляков. Враи прокричала заклинание, и туман окутал, а потом запеленал сначала морды лошадей, а потом головы всадников.

Все три лошади встали дыбом, две сбросили всадников наземь. Между тем мул под Геральтом отчаянно взбрыкнул и обоими задними копытами сильно врезал в пах лошади Борегарда Фрика. Фрик удержался в седле, но вопил, дико извивался, стараясь обеими руками стряхнуть с лица туман и светлячков, яростно нападавших на него, словно обозлённые пчёлы. Наконец, он сдался, повернул обезумевшего коня и с криком поскакал во тьму. Обе лошади без седоков помчались за ним с пронзительным ржанием. Цибор Понти и Мериткселл, лёжа на земле, кричали от ужаса и боли, беспомощно махая руками, отгоняя туман и жалящие их искорки. Наконец, оба бросились бежать, и бежали так быстро, что почти догнали скачущих за Фриком лошадей.

Один раз взбрыкнувши, мул, на котором сидел Геральт, успокоился. Несмотря на это Геральт обмяк и упал бы, если бы Враи Наттеравн не подбежала и не подхватила его, громко призывая на помощь. Ворота храма открылись, появились жрицы.

Но Геральт этого уже не видел. Он куда-то уплыл, далеко-далеко.

Глава девятнадцатая

Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать

Экклезиаст 3:2

Он просыпался во тьме и неподвижности. С горлом болезненно сухим и опухшим.

И просыпался в боли. Боль пронзала его, как копьё, раздирающими, пульсирующими спазмами, проходя от ноги к позвоночнику, в голову, в глаза.

Иногда он приходил в себя. Иногда снова терял сознание, но тогда ему снилось, что он приходит в себя.

Иногда ему казалось, что он умер. Потом он вдруг воскресал и думал, что сейчас умрёт. Ну, может быть, не сейчас, но завтра. Потом возвращалась боль, и он жаждал, чтобы так и было. Чтобы боль прекратилась, хотя бы с его смертью. Чтобы уже было завтра. Уже завтра.

А потом приходило завтра, и всё начиналось сначала.

Он мало что помнил из того утра.

Кто-то громко стонал, захлёбывался стоном. Прошло немало времени, прежде чем он понял, что это он сам стонет. Вокруг происходило движение, он видел это, мелькали тени, мигал дрожащий свет, он чуял чад свечей и воска, заглушаемый резким запахом лекарств и эликсиров. И ароматы благовонного мыла.

Спиной он ощущал мучительно твёрдый стол, на котором лежал. Потом эта твёрдость вдруг исчезала, и он уплывал в глубину, погружался, тонул. Тонул утешительно, потому что боль тогда прекращалась. На минуту.

Вокруг были световые волны. И голоса. Неясные, искажённые отзвуком, эхом, как из-под воды — или поверх воды, словно это он был под водой.

— Да уйдите вы все отсюда, тут же повернуться негде! Пусть останутся только те, кто имеет отношение к медицине!

— Похоже, это я.

— Прекрасно. Остальных дам прошу выйти, будьте добры — вон отсюда.

— Пойдёмте, девочки, помолимся.

— Слушаемся, матушка.

— Как же они его искалечили… И ведь это были люди, не чудовища.

— Потому что этот молодой ведьмак вместо того чтобы сражаться с монстрами, всё время не ладит с людьми. То он их, то они его… Впрочем, это неважно.

— Давай сюда руки, дезинфицируем. Это что, спирт? Отлей немного в рюмку.

— Кровотечений нет…

— Разве что внутренние, потом проверим. Ощупай ему голову. Не чувствуешь никаких вмятин? Ему очень повезло, голова сильно побита, но череп, похоже, не повреждён. Но почему у него судороги?

— Посмотри на его глаза. Зрачки в разные стороны…

— Лёд! Нужен лёд, много льда… Стой! Некогда. Дай мне это ведро, я превращу воду в лёд заклинанием.

— Пульса нет! Проклятье, пульса нет!

— Прислушайся как следует. Это же ведьмак. Для него двадцать ударов в минуту — норма. После эликсира — от десяти до пятнадцати.

— Рана на лбу глубокая, надо зашить. Лучевая кость сломана, со смещением. Я должна вправить. Помоги мне… Молодец. У тебя хорошо получается. Ты когда-нибудь это делала?

— Делала, дорогая наставница, делала. Не раз.

— Что с ним?

— Потерял сознание. От боли.

— Я не успела обезболить… Ну, ладно, всё сделано. Теперь руку надо обездвижить. Шины и бинты тут найдутся?

— Найдутся. Это же лечебница. У нас тут всё есть.

— Пальцы и ладони страшно разбиты, опухают на глазах. Но, кажется, не сломаны… Запястья тоже целы… Но перевязать надо. Дайте мне бинты.

— Что с его ногой? Откуда такая рана? Это укус?

— Да, но железом. Железные зубы, с обеих сторон лодыжки. Я уже видела такие раны. Это был волчий капкан. Большая берцовая кость цела…

— Но малая берцовая сломана. Отёк увеличивается очень быстро…

— Кость не просто сломана. Она раздроблена… Не знаю, удастся ли избежать ампутации…

— Даже не думай об этом! Используй магию. И этот эликсир.

— Что это?

— Не спрашивай, применяй.

— Как пожелает госпожа жрица. Теперь я постараюсь нарастить кость, соединить сосуды и залечить мышечные ткани. Минутку, не мешай мне, я должна сосредоточиться, это трудное заклинание…

— У тебя кровь из носа идёт…