Распутье Воронов

— Будь добра, вытри. У меня руки заняты.

— Ну, мы сделали всё, что можно было сделать. Остаётся только ждать. Но я надеюсь на лучшее. Организм молодой, к тому же ведьмак. А уход ему тут обеспечен прекрасный, я в этом убедилась… У нас с вами отлично получилось, уважаемая жрица. Замечательно. Дай сюда этот спирт.

— Меня зовут Нэннеке.

— Очень приятно. А я — Враи Наттеравн. Целительница.

— Первосортная целительница, добавлю. Истинная наставница.

— У меня была первосортная помощница. Я здесь останусь, с вашего позволения, ещё на несколько дней. Посмотрим, что будет, когда спадёт отёк.

— Погости у нас, мы будем рады. Как я догадываюсь, ты хорошо знаешь ведьмака?

— Я с ним знакома, он оказал мне услугу, я ему обязана. Подвернулся случай оказать ему ответную услугу. Я предпочла бы, чтобы обошлось без этого, но что поделаешь, случилось то, что случилось. Я этого опасалась. Этот ведьмак притягивает неприятности, как магнит.

— Хорошо сказано.

— Нэннеке…

— Слушаю.

— То, что ты использовала… Этот отвар… Наперстянка, бузина, ландыш, что-то ещё? Что это было?

— Ведьмацкий эликсир. Называется Чёрная Чайка.

— Вы его готовите? Здесь, в храме?

— Конечно. После нашего совместного медицинского приключения ты мне нравишься, Враи. Но рецепт я тебе всё равно не дам.

Иногда ему казалось, что он умер. А потом боль возвращала его к жизни.

А потом приходило завтра, и всё начиналось сначала.

Глава двадцатая

Не все погибло: сохранен запал

Неукротимой воли, наряду

С безмерной ненавистью, жаждой мстить

И мужеством — не уступать вовек.

Джон Мильтон, Потерянный рай

В воздухе пахло снегом. Ведьмак вздохнул глубоко, втянул воздух. Впечатление было такое, словно он получил удар ножом в лёгкое.

Всё ещё холодно, подумал он. Март, снега тают, но всё ещё холодно.

Он закутался в толстый плащ, сначала это была единственная мужская одежда, какой располагал храм. Неизвестного происхождения плащ нашёлся в закутке подвала. Он был не в лучшем состоянии. Выглядел он так, словно несколько лет служил пологом на угольном фургоне, а потом ещё пару лет — подстилкой в собачьей будке. Но его удалось почистить, он подошёл по размеру и неплохо защищал от холода.

От его собственной одежды не осталось практически ничего. Почти всё, в том числе его прекрасную куртку с серебряными накладками и голенища кожаных сапог пришлось резать ножницами в сентябре прошло года, когда он в плохом состоянии попал на стол в лечебнице храма. Немало времени прошло, прежде чем жрицы приодели и обули его, купив всё необходимое в городке. Некоторые из них умели шить и подогнали то, что не подходило. У них было много времени для этого. Ведьмак стал кое-как вставать с постели только в середине декабря. А потом потянулись долгие недели возвращения к здоровью и былым навыкам.

Кое-что из того сентября и последовавших за ним недель он не хотел помнить, хотел стереть из памяти. Боль, унизительная неподвижность в шинах, лубках и повязках, невозможность самому удовлетворить простейшие потребности. Начиная с самых простых, как кормление с ложки и поение через трубочку, и кончая менее обычными, но ещё более унизительными, когда Нэннеке или какая-нибудь из жриц брала его за член, чтобы аккуратно направить оный орган в стеклянную посудину с горлышком. Он не хотел помнить пробуждений с сухими, словно картонными губами, языком, словно осиновый колышек, и слюной, словно засохший столярный клей. Он не хотел помнить агонии переворачивания со спины на живот для лечения пролежней.

Потом он часто выходил наружу не только для оздоровительных упражнений. Он не хотел и не мог без отвращения смотреть на ложе, на котором провёл тринадцать самых ужасных недель в своей жизни.

Тающая изморозь капала с веток.

Когда он подошёл к конюшне, Плотва, как обычно, встретила его громким фырканьем. Геральт похлопал лошадь по шее, по вздрагивающим под кожей мышцам. Лошадь вернулась к нему через неделю после того происшествия, накануне осеннего Эквинокция. Тройка бандитов вообще-то увела кобылу вместе со всем геральтовым добром, но через неделю каштанка вдруг объявилась у ворот храма без седла и прочей сбруи, только с оборванной верёвкой вместо недоуздка. Ведьмак, в ту пору прикованный к постели, узнал об этом гораздо позже, когда Плотва уже стояла в храмовой конюшне и угощалась храмовым овсом. Что случилось, что она пережила и каким чудом вернулась к воротам, так и не удалось узнать.

Радость от возвращения Плотвы сильно смягчила печаль Геральта из-за потери мечей и медальона, а также лошадиной сбруи вместе с вьюками, в особенности же ведьмацких эликсиров. Жрицы обещали воссоздать в храмовой лаборатории всю шкатулку ведьмака, все до единого эликсиры. Они трудились над этим целый месяц и, как уверяли, успешно. Геральт не имел причин не верить им.

Потеря мечей и медальона была чувствительна.

Он пошёл к мыловарне по аллейке среди голых деревьев. Несколько послушниц работали среди кадок, здесь витали запахи ромашки, розмарина, ландыша и прочих душистых мыльных ингредиентов, которые ведьмак не смог опознать. За работой послушницы весело щебетали и смеялись. Атмосфера в храме, как ему показалось, была бодрой. Согласно официальной версии, власти приняли во внимание ухудшающееся состояние здоровья матери Ассумпты из Ривии. Согласной неофициальной, это был результат вмешательства маркграфа Верхней Мархии, мнение которого было сообщено местным властям комендантом службы охраны Мархии Еленой Фиакрой де Мерсо. Кроме того комендант де Мерсо разогнала общественные пикеты, окружавшие храм, и, как говорили, строго запретила властям организовывать их в будущем. Она посетила храм, подробно расспросила о том, как идёт лечение Геральта, пожелала здоровья матери Ассумпте и с удовольствием приняла подарок в виде ящика фирменного мыла.

Он услышал за спиной покашливание. Обернулся. У жрицы Нэннеке было, как обычно, весьма суровое выражение лица, более подходящее кому-либо значительно старше её неполных тридцати лет. У Геральта было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этому.

— Что, холодно?

— Теплеет.

— Но медленно. Пойдём внутрь. Мне надо поговорить с тобой.

— Потихоньку теплеет, — начала она, как только они вошли. — Снег почти совсем растаял. Дороги проходимы. Я воспользовалась этим и побывала в Спынхаме. Догадываешься, у кого?

Геральт догадался, но молчал.

— Госпожа Пампинея Монтефорте, — продолжала жрица, позволив себе чуть заметную улыбку, — вспоминает тебя добром, я бы даже сказала, что хранит твой образ в благодарной памяти. Чем же ты заслужил такую благодарность, а? Ха, Геральт, молодые барышни из «Лорелеи» — это одно, но завоевать, гм… Завоевать симпатию самой хозяйки, особы с многолетним опытом, ну, ну.

Геральт не отреагировал, почуяв провокацию и хитрость. Он не верил, что Нэннеке узнала правду. Госпожа Пампинея очень настаивала на сохранении тайны и взяла с ведьмака клятву, что он никогда никому даже словечка не скажет об их милом секретном приключении.

Нэннеке ещё раз изобразила особу прекрасно информированную, но тактичную, такую, которая много знает, но мало говорит. Геральт даже глазом не моргнул.

— А вдобавок, — жрица не сдавалась, — наставница Враи Наттеравн, спешащая тебе на помощь на крыльях магии и спасающая тебя своим медицинским искусством. Как я догадываюсь, ей ты тоже когда-то оказал какую-то важную услугу. На будущее вот тебе добрый совет, дружок. Держись подальше от чародеек. Чем дальше, тем лучше, поверь мне.

Геральт и на это ответил равнодушным молчанием. Нэннеке явно огорчилась.