Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

– - Ты меня не любишь -- вот что!
– - прошептала Анна Ивановна.-- Ты разлюбил меня?

– - Не знаю... не в этом дело.

– - Нет, в этом, в этом!.. Я не верю тебе... Ни одному твоему слову!.. Чем здесь нехорошо? Чего еще надо?.. Ты можешь сделать карьеру... Скука... но везде скука. Может быть, где-нибудь в Париже... но и там скучают. И что это за вздор: воздуха нет? Какого воздуха?.. Нет, нет! Никуда ты не поедешь!.. Куда? Зачем?.. Как это глупо!.. И не отпущу я тебя, так и знай!..

– - Будто? Но к чему тебе меня удерживать?.. Место мое недолго останется пустым, я и теперь тебе почти не нужен.

– - Нет, нужен, нужен...

Светлицын пожал плечами. Анна Ивановна неожиданно заплакала.

– - Я без тебя жить не могу...

– - Какой вздор!.. Перестань, что за новости!..

– - Нет, не вздор... не вздор!.. Милый!.. Прости меня. Ну, я виновата... ну, я винюсь перед тобой... чего же еще! Ах, эти идут сюда, противные!.. Отойди от меня... шляются, шляются -- нет ни минуты покоя!.. Но видеться нам необходимо сегодня же...

– - А где ж его превосходительство?!
– - пыхтя, как паровик, кричал, поднимавшийся в гору заводский лекарь Ожегов. За ним тяжело тащился земский врач Веретенников. Оба были уже на втором взводе.

– - Эки чертовы горы!
– - пробасил Веретенников и плюхнулся на землю в совершенном изнеможении.-- Уф!.. больше не могу!.. ноги подкашиваются... сердце стучит, как молот... А где же генерал и прочие?

– - Впереди. Мы идем на вершину камня.

– - Добре, добре!.. А мы с Иваном Осиповичем клад искали... черт знает! И ведь не нашли!.. И свечку видели, и солдата на часах, а клада нет как нет!.. Отложили до другого раза.

– - Да, не везет нам,-- вздохнув, подтвердил Ожегов и сел рядом с Веретенниковым.-- Ну и хорошо же, черт побери!..

– - Вы не пойдете дальше?
– - спросила Анна Ивановна.

– - Нет, куда тут!.. Сердца у нас с Иваном Осипычем не в порядке...

– - Ну, тогда до свидания. Идемте, Иван Петрович.

– - Опять воркуют голубки,-- сказал Ожегов, когда Светлицин и Анна Ивановна скрылись.

– - Да... лафа этому парню... как сыр в масле... даже зависть берет... Приехал на практику, да вот и застрял... второй год околачивается... и ведь место хорошее, подлец, занимает. Рожа смазливая и ловкач!.. Что значат бабы-то, а?

– - Да, брат, бабы -- они того... имеют свое значение... А барынька объяденье!.. Ай люли!.. И умна же... проведет и выведет. А тот пентюх ничего не видит... А впрочем, черт его разберет!.. Ты не смотри, что он истукан... тонкая штука!..

– - Ну, где там!.. Просто осел!.. Ну-ка, не осталось ли еще пороху в пороховнице?

– - Есть!

– - Дав-ай! Выпить на чистом воздухе да при этакой декорации -- это, брат, я тебе скажу, целая поэма... Ишь, луна-то, черт ее побери! Хоть письма пиши... Небось, оттуда стянул?

– - Само собой. Как ушли, я сейчас -- цап! Черта ли на них смотреть! Не ихние, заводские денежки плачут. На генерала три тысячи ассигновано. Хо-хо!.. По крайней мере на свободе с приятелем выпить... черта ли!.. При публике-то оно не того... важничают... терпеть не могу!.. И генерал этот... чучело гороховое.

– - Шут с ним! Ему важничать можно: генерал да еще с особыми полномочиями.

– - Изобиходят его в лучшем виде!

– - Конечно!.. Вокруг пальца обернут. Ну-ка, еще по единой... Эка благодать-то, а?.. Посмотри вон там... фу-ты, какая роскошь!..

– - Да, брат... и погода кстати пришлась... для генерала-то... еще одно приятное впечатление.

– - Хе-хе!.. А и верно. Сегодня утром его в больницу ко мне привезли... для приятного-то впечатления. Хо-хо!..

– - Ну и что же?

– - Ничего. Бутафория у нас чудесная: блеск, чистота, паркет, простыни, ореховая мебель... Умилился: "Превосходно, говорит, но почему же так мало больных?" Время, говорю, такое, ваше превосходительство.

– - Значит, больные-то все-таки были?

– - А как же! Нарочно для этого случая приспособили... долго ли!.. Живым манером. "Какой, говорит, у них здоровый вид!" Выздоравливающие, говорю, ваше превосходительство. А у них и дощечка, и скорбный лист -- все как следует!..

– - Молодцы! Умеете товар лицом показать.

– - Мы мастера на это. Ну-ка, остатки сладки, допивай, а пустую бутылку к черту! Что в ней, в пустой-то?.. Терпеть не могу!..

Описав в воздухе полукруг, бутылка с жалобным звоном покатилась вниз. Приятели долго прислушивались к ее падению.

– - Ну, а воинство зачем?
– - помолчав, спросил Веретенников.

– - Какое воинство?

– - Как же!.. Разве ты не заметил?..

– - Не знаю... должно быть, на всякий случай... мало ли... кляузный у нас народ, озорной. Генерала охраняют... а впрочем, не знаю... дело не наше.

– - А не пойти ли нам к студентам? Песни больно хорошо поют, шельмецы.

– - Что же, к студентам, так к студентам. Песенки-то они воспевают, да и еще кой-чем занимаются... да-с... известно об этом, известно-с...

VII

Об ужине решено было известить гостей пушечным выстрелом. Медная пушка, странной формы, с раструбом, стояла заряженная, наготове. Около нее, весь в поту суетился кучер Антон. Ему подали сигнал к выстрелу

– - Ну, братцы!-- закричал он, вытаскивая из костра раскаленный прут: -- Конченное дело! Шабаш!..

Публика с криком брызнула в разные стороны и с замиранием сердца, щуря глаза, стала ждать выстрела. Порох вспыхнул, раздался выстрел. Звук его, жидкий и слабый, не оправдал общих ожиданий, все разочарованно смотрели на белый дымок, расползавшийся в воздухе над обрывом. Вдруг с неожиданной силой выстрел отгрянул в горах, и вся окрестность всполошилась от грома перекрестной пальбы. Казалось, сотни бомб летели с невероятной силой, ударялись в горы, отскакивали, разрывались на части и снова летели. Отголоски уходили все дальше, замирали, делались едва слышными, сливаясь в странную гармонию, замолкали и снова неожиданно откликались уже откуда-то из страшной дали, пока не замолкли совсем. Ошеломленная публика молчала, все еще ожидая чего-то.

– - Фу-ты!
– - воскликнул Ожегов.-- Чудеса в решете!.. Вот оказия-то!..

Публика стала шумно выражать свой восторг. Архипу приказали снова зарядить пушку, но в суете потерялся порох, и его никак не могли найти. На выстрел со всех сторон начали стекаться проголодавшиеся гости.

Когда прогремел пушечный выстрел, Светлицын и Катя одни сидели на краю обрыва.

– - Все так, Екатерина Павловна,-- говорил Светлицын, и слова его звучали для Кати, как музыка: -- это ясно, как день... Но к чему все-таки этот суровый аскетизм? Зачем жертвы? Зачем это оскопление души? Неужели, кроме долга, нет никаких других радостей? И почему эти радости запретны? Зачем добровольное отречение от самого себя?.. Этого я не понимаю. Все люди имеют право на жизнь, полную и всестороннюю. Имеем его и мы. Посмотрите, как хорошо кругом, как хороша природа, как хороша наша молодость!.. Неужели все это не говорит вам ни о чем, кроме мести и печали?..