Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

В тот же вечер столь же таинственно исчезли с пикника еще два студента и один гимназист, но отсутствия их никто не заметил. Веселье шло своим чередом. Была уже полночь. Луна стояла высоко. Костер догорал. У большинства мужчин головы кружились от вина. Языки развязались: теперь уже все чувствовали себя совершенно непринужденно. Подали шампанское, стали провозглашать тосты за науку, за генерала, за Россию, за процветание края, за уральскую горную промышленность. Кто-то из молодых инженеров предложил тост за народ, и он был встречен дружными аплодисментами и криками "ура".

VIII

К Конюхову среди шума несколько раз прокрадывался какой-то рыжий, невзрачный молодой человек, в коротеньком сюртучке, и таинственно докладывал ему о чем-то. Конюхов говорил с ним вполголоса, по обыкновению отвернувшись в сторону, что-то приказывал, и молодой человек так же незаметно исчезал.

– - Ну?
– - спрашивала Анна Ивановна, озабоченная встревоженным видом мужа.

– - Прозевали!-- отвечал он, хмуря брови:-- Захватили народищу тьму, а депутацию проморгали. Ищут теперь, дурачье, по всему лесу... ослы!..

– - Какая досада!..

– - Забрали сейчас одних болванов, да не тех... Жалоба должна быть у Барсукова, а его-то и нет... Подлецы!.. распугали народ, шуму наделали... кособокие!.. Вообще выходит безобразие!..

– - Ну, ничего... не волнуйся... Бог даст, устроится...

– - И это называется: негласно... тьфу!.. вот наши дурацкие порядки!.. До генерала дойдет -- сущий скандал!

– - Этого не может быть!.. А если бы и так, то что ж? Мы тут ни при чем, мало ли производится дознаний и прочее. Наше дело сторона.

Снова откуда-то вынырнул рыжий молодой человек и, почтительно переждав разговор, подошел к Конюхову.

– - Осип Павлович вас просят,-- доложил он:-- туды-с.

– - Хорошо,-- сказал Конюхов и пошел за ним.

В укромном местечке их поджидал Осип Павлович, тучный, упитанный человек, с бритой головой и красным лицом, затянутый в мундир.

– - Здравия желаю!
– - проговорил он хриплой октавой.-- Многая лета!..

– - Здравствуйте. Ну что?

– - Слава богу... Готово-с

– - А бумага?

– - Готово-с.

– - Дайте-ка мне.

– - Невозможно. Она там... приобщена к делу.

– - Но мне нужно непременно. Что написано? Кто писал?

– - Писали господин Кленовский.

– - Как?!

– - Студент-с, а не господин лесничий, конечно-с.

– - Ага!.. Вот мерзавец!.. Я так и знал.

– - Уже и они... ау! До свиданья!..

– - Когда? Что вы толкуете! Я сейчас его видел.

– - Никак нет-с... ау-с!.. изъяты из обращения.

– - Туда и дорога!.. А жалоба мне нужна...

– - Да вы не беспокойтесь, Петр Саввич: она приобщится к делу и дальше не пойдет, а другой, надеюсь, не напишут... Нет, уж теперь погодят... Если угодно, я копию сниму.

– - Пожалуйста.

– - С полным удовольствием. Имею честь кланяться. Многая лета!..

Конюхов вернулся к обществу, все такой же деревянный, но проницательная Анна Ивановна заметила, что настроение его изменилось.

– - Ну, что?
– - спросила она шепотом.

– - Все хорошо. Накрыли.

– - Видишь, я говорила. Слава богу.

Молодежь между тем снова образовала хор. Мало-помалу к ним присоединились и старшие. Ожегов, по-мужицки схватившись за голову, пел с большим чувством. Пел Веретенников, пели инженеры, и песня всех хватала за сердце, будя золотые воспоминания о минувшей студенческой жизни. Даже Конюхов, вытянувшись, как жердь, подтягивал козлиным тенорком:

Волга! Волга! Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля...

Когда запели "Забытую полосу" и дошли до куплета: "и шагает он в синюю даль", то всем до слез стало жаль неизвестного пахаря, идущего по Владимирке "за широкий, за вольный размах" и вспоминающего свою заброшенную полоску.

Голос Светлицына покрывал весь хор.

– - Какой чудный бархатный бас!-- заметил генерал.-- Не споет ли молодой человек что-нибудь один?

Тотчас же все приступили к Светлицыну с тою же просьбой. Он согласился и, поднявшись на небольшой камень, как на эстраду, шутливо раскланялся с публикой. У ног его, точно алмазная пыль, светилась роса, покрывавшая бугры седого мха, а внизу, в глубине пропасти, сквозь синеватую мглу темнела река и серебрился кустарник, отбрасывая от себя короткие черные тени. "Надо что-нибудь мощное, смелое",-- подумал он и запел "Утес".

Е-есть на Волге уте-ес...--

начал он и заробел, чувствуя, что голос его, не имея опоры, бессильно расползается в пространстве. Он прибавил звука, и, когда пробудилось дремавшее в горах эхо и запело вместе с ним, голос его окреп и зазвучал уверенно и могуче.

Ему много и дружно аплодировали и требовали повторения, но он отказался и сошел вниз. Потом еще пели "Проведемте, друзья", "Вперед без страха и сомненья" и другие песни. Генерал находился в самом благодушном настроении.

– - Меня в особенности трогает, господа, ваше дружное, согласное общество,-- говорил он:-- Вы как будто, одна семья, связанная кровными узами. Это так редко и потому так приятно. Я вижу здесь не начальников, не подчиненных, а добрых товарищей одного большого, общего и полезного дела. Это хорошее товарищеское отношение, говорят, распространяется и на младших сотрудников ваших -- на рабочих, и я этому охотно верю, потому что вообще допускаю такую возможность... Я верю в дружеский союз тружеников, ибо в единении сила. Я поднимаю свой бокал, господа, за единение, за силу союза и его благие результаты...

– - Ура-а!-- диким голосом закричал Ожегов и полез к генералу целоваться.

– - Урра!.. Урра-а!-- дружно подхватили восторженные голоса.

– - Ах, ваше превосходительство!.. Как вы хорошо сказали! Как выразили... Мы в самом деле, как одна семья... кровная, задушевная семья!-- захлебываясь, говорил Ожегов.-- Ей-богу! Мастеровые -- наша семья. Живем, слава тебе господи... ладно живем. Наш меньшой брат -- товарищ, сотрудник -- совершенно верно...

– - Могу засвидетельствовать, что для населения делается все возможное,-- также очень растроганный, сказал Конюхов:-- князь не щадит средств... Придите на помощь, дайте нам железную дорогу, и тогда мы оживем...