Рассказы Иванова-Петрова
Шрифт:
Однако вслед за разделенным существованием наступает еще более странная стадия. Обычно свободноживущие органы мало договороспособны. Они чуждаются друг друга, иногда – охотятся друг на друга. Однако, в особых условиях, в связи с длительным недостатком пищи, они могут договариваться и объединяться. Чаще всего можно наблюдать различные парные союзы. Нога позволяет руке оседлать ее, рука же делится с ногой результатами охоты. Кишки скрывают в своих петлях затаившуюся свирепую печень. Таких сочетаний множество, иные из них неловко даже описывать, не то что видеть. Тройственные союзы несколько более устойчивы, особенно легко и часто входят в такие тройки какие-то органы чувств – глаза, носы, уши. Это самые компанейские и легко объединяющиеся с другими части тела. Наконец, крайне редко органы объединяются так, что возникает чудовищное создание – собранный, совместный человек.
2010
Котовые истории
Был такой в подъезде. Ничейный. Жил где-то в подвале, кормился вокруг и от жильцов. Здоровый, подратый. Очень мужественный. В руки, ясное дело, не давался – и осторожен, и характер. Не домашняя киса. Окрестных котов бил только так.
И вот он к нам в гости стал заходить. Деликатно. Чем-то ему квартира глянулась, мы его в целом устраивали – и стал заходить. Вынести мусор дверь откроешь – спокойно сидит на площадке, не спеша подойдет к двери и, выжидательно помедлив – согласится зайти. Откушает, что дадут, поспит – и к дверям. Сидит около, смотрит выжидательно – открывайте. Достойно уходит, никогда больше пары часов не сидел – хотя не гнали, конечно.
Сын был тогда маленький, года два с чем-то. Что он вытворял с этим диким котом – это уму непостижимо. Никакая домашняя кошка бы не вынесла. Он его заворачивал в «одеяльце» целиком, от хвоста до головы – «чтобы тепло было». Он на нем ездил верхом. Он прижимал его к полу, садился перед ним и совал в нос листы бумаги – «Смотри, Пашечка, это я нарисовал». Выставка произведений была большая, Пашечке демонстрировались все новые каляки – он тихо сидел, завернутый в одеяло, и не рыпался. Когда он лежал на боку, сын иногда на него садился – как на приступочку. Пашка терпел. Какой областью своего кошачьего мозга он отличал этого огромного глупого котенка – не знаю, но суровый кот, в подъезде шипящий на любого подошедшего ближе метра, кот, который еду из рук не брал никогда – только когда даритель отойдет… Терпел.
Сорвался он всего только раз. Когда сын, шляясь вокруг, случайно наступил ему на хвост. Тут Пашка глухо взвыл, метнулся – и мгновенно надавал сыну пощечин. Самых натуральных, по щекам. Не оставив ни одной царапины.
Сын, захлебываясь слезами, рванулся к маме: «Выбрось, выбрось сейчас же Пашку! Он царапушка! Он меня побил!» Мама вникла, провела разъяснительную работу, указала, что кот был в своем праве – на хвост нельзя… Сын был неумолим – преступника следовало выбросить из рая. Мама решительно отказалась. Постепенно скандал стих… Кот заходил и потом, не обращая внимания на инцидент. Сын поначалу дичился, потом осмелел и снова стал с ним играть – кот по-прежнему терпел охоту на тигра, игру в солдатики и показ картин. Правда, сын теперь относился очень опасливо к его хвосту – совершая все, что угодно, с головной частью, избегал манипуляций с хвостом.
Постепенно у них выработались свои правила. Как-то Пашка объяснил, что надо и что не надо, на что он подписывается, а что – перебор. Лучше всего эту ситуацию характеризует такая реплика. Сын играет с котом. Долго. Раздается сдавленный короткий мяв. Сын звонко кричит: «Мама! Мама! Киса мявит!» Занятая делами мама рассеянно спрашивает: «Что говорит киса?» – «Киса мявит, что сейчас схватит! И надаёт!»
Как Пашка перестал к нам заходить – это уже другая история.
2008
Итак, к нам домой иногда заходил свободный кот Пашка, обитатель подъезда и гроза окрестных котов. Манер он был самых правильных – входил не торопясь, если дверь в квартиру была широко открыта и его настойчиво приглашали, долго не засиживался. Голодный был всегда, но еды не просил: что ставили, то съедал дочиста и заваливался поспать, потом уходил.
А потом я подарил жене персидского котенка, крохотного, полуторанедельного Сильвера. С родословной на сколько-то там поколений, с фирменным окрасом «черный дым» и паспортом, где значилось его дворянское имя «Сильвер-Тэса». С ума сойти. Впрочем, котенок был очень милый. Тонкие длинные усы плавали в молоке, когда он сосредоточенно боролся с огромным блюдцем. Спал он, спрятавшись под теплый бок игрушечного мягкого льва, днем иногда залезал на него и сидел, вцепившись в гриву. Котенок исследовал комнаты, выпадая поспать где придется. Выглядело это уморительно – его звали из кухни кушать, и котенок мчался из дальней комнаты… но уставал на уровне прихожей и обмягшей тряпочкой валился спать.
На полушаге – как умер. Поспав минут десять, просыпался и устремлялся в далекую кухню есть.Мою жену эти засыпания на полдороге страшно пугали, и она мне звонила на работу – котенок умер, какое горе, кошмар и ужас. Я принимался неуклюже утешать, но каждый раз был прерываем радостным воплем – он ожил, проснулся и уже бежит к мисочке!
Пашка, когда пришел впервые после этого вселения – остолбенел. Долго изучающе смотрел на крошечный черный дым. Котенок, разглядев, пошел знакомиться – и Пашка глухо рявкнул. Котенок помедлил и издал слабый писк. Пашка устало обмяк плечами и равнодушно пошел мимо малыша к блюдцам, заваленным недопотребленным кормом. Вычистив все, улегся спать – и тут настороженно следивший котенок решил играть. Пашка слегка фыркал, но терпел. Его теребили за уши, залезали на спину и кусали за хвост. Иногда фырканье Пашки становилось более грозным, ошарашенный котенок надолго замирал и во все глаза смотрел – что это было? Но, не поняв, снова принимался тиранить Пашку.
А тот понял – в квартире завелся другой кот. И приходить стал много реже. Почти не задерживался – ел и отправлялся к двери: открой. Однако окончательное его исчезновение сопровождалось событием особенным.
По весне Пашка женился. Однажды, открыв дверь, мы обнаружили на лестничной клетке Пашку с махонькой кошечкой, почти котенком. Подруга была совершенно декадентского вида. Страшно тонкая, лапки-ниточки, крохотная и какая-то обкуренная, не очень сознающая окружающее. Когда мы приглашающе открыли дверь, Пашка стал приглашать жену в дом. Киска мялась у дверей, неуверенно делала шажок и отступала… В отличие от Пашки, людям позволяла что угодно – до того не то что дотронуться, подойти было нельзя, а эта – и о ноги лениво терлась, и гладить позволяла сколько угодно. Но с отрешенностью. Не подсовывала голову, не активничала – казалось, не особо и сознавала – то ли ее касаются, то ли нет. И в дверь зайти не то чтобы боялась – скорее, не очень соображала, чего делать-то.
За жену все решил Пашка. Он деловито подпихнул ее носом к двери, когда она очередной раз у самого порога пошла в сторону – подправил курс и так, подпихивая носом и плечом, провел ее фарватером коридора на кухню. Черная змеевидная дамочка растерянно стала шататься по стенам – солидный Пашка вздохнул и деловито запихал ее к блюдцам. Она, казалось, и есть не будет – растерянно зависла над едой, нюхнула, воззрилась в пространство… Пашка еще пихнул, ткнул носом в корм – и сам устроился сбоку. Постепенно она разошлась – видимо, все же была голодна. Съев, получили добавки, умяли и это, и Пашка, пугнув вертевшегося вокруг серым комочком Сильвера, повел супругу отдыхать – на большое кресло.
И вот тут у них и произошло недопонимание, сказалась разница культурных кодов. У них – то есть у моей жены и Пашки. Пашка запрыгнул в кресло и стал умащиваться. Его черненькая худосочная, с первого раза не запрыгнув, едва обозначила прыжок и неуверенно уставилась в пространство, явно потеряв представление, что делать и где она находится. Пашка развернулся, спрыгнул, снова пихнул плечом, почти подсадил в кресло. Залез следом, помог неуверенно стоящей на кресле – что тут делают-то? – кошке выбрать место – усадил в середине. Она томно изогнулась и села, слегка напряженно… Пашка облегченно вздохнул, плюхнулся рядом… То есть он хотел рядом. Но размер-то у него был раза в два больше кошечкиного. Короче, Пашка плюхнулся задницей прямо на черную изящную кошечку и стал с увлечением вылизывать себе яйца.
И вот этого хамства моя жена не снесла. Так ее поразила эта картина – декадентка беспомощно выглядывает из-под огромной пашкиной задницы, Пашка по-крестьянски игнорирует дамский пол… Жена схватила Пашку за шкирку и выбросила за дверь. Он, кажется, настолько этого не ожидал, что даже не сопротивлялся. Видимо, и боеготовность котов имеет пределы.
Понимаете? Свободного кота, который ни разу не дал себя погладить, который приходил только когда хотел и входил в дом по особому приглашению, достойного дворового кота – за шкирку, как незнамо кого, женщина выбрасывает на лестничную клетку… Пашка, не мявкнув, немедленно удалился. Моя жена попыталась обиходить оставшуюся декадентку, но та была какая-то нежизнеспособная – сидеть в кресле отказалась, хотя жена ее там укладывала и гладила – думая: мужлан ушел, пусть дама отдохнет… Но дама потихоньку вылазила из рук, неуверенно шатаясь, подобралась в прихожей к двери и издала едва слышное мяканье. Кажется, громче она говорить была просто не способна. Жена, еще раз попытавшись ее соблазнить едой, вынуждена была отступить и выпустила на площадку.