Рассказы о Дзержинском

– Помогите доставить задержанных в ВЧК, - сказал Иван Дмитриевич.
– Я болен и ничего не соображаю.

Человек в солдатской шапке и в гражданском пальто, замотанный шарфом, отрядил двух красногвардейцев в помощь Веретилину, похлопал его по плечу, сказал: "Ничего, браток, еще не то бывает", - и свернул в переулок, а Иван Дмитриевич, едва переставляя ноги и уже совсем ни о чем не думая, пошел опять на Лубянскую площадь.

– Что за контрики?
– спросил красногвардеец у Веретилина, кивая на спины идущих впереди.

– А?

– Что за контриков, спрашиваю, ведем?

– Я прилягу!
– ответил Иван Дмитриевич.
– Я тут прилягу и посплю. Дядя починил сапог, и теперь все в порядке.

– Сыпняк!
– сказал другой красногвардеец.
– Это уже не он говорит, это болезнь в нем говорит. Нет, товарищ дорогой, не приляжешь ты здесь, пойдешь ты с нами, и сдадим мы тебя твоим друзьям, чекистам. Давай, друг, шагай с нами!

И, держа винтовку правой рукой, красногвардеец левой обхватил Веретилина и заставил идти рядом.

– Шуба на тебе богатая!
– сказал он.
– В такой шубе и болеть жалко.

– Казенная небось!
– сказал тот, что был помоложе.
– Наверное, для больных выдают. Вот нашему Харченко, как заболел, выдали полушубок.

Слово "шуба" дошло до сознания Веретилина.

– Да, да, все дело в шубе!
– быстро заговорил он.
– Именно в шубе. Они попались на шубу, как на крючок. Енот, хорек, каракулевая шапка, а? Теперь я лягу! Пора!

Трое задержанных сидели на скамейке - у двери. Осокин дышал в озябшие пальцы, Симбирцев покусывал усы, обдумывая положение, вихрастый парень дремал. Ему было все равно - наняли, он и работал. И мамашу кормил параличную. Что же, бросить ее, чтобы помирала с голоду? Иван Дмитриевич, укрытый роскошной шубой, лежал на коротком диване и тихонько бредил.

Комиссар Павел Федорович Швырев угрюмо посматривал то на Веретилина, то на арестованных.

– Допросить их, что ли?
– шепотом спросил Вася Свешников.
– Чего они тут расселись?

Швырев подошел к Симбирцеву, спросил спокойно:

– Вас почему задержали?

– Не могу знать!
– коротко, с достоинством ответил Симбирцев.

Павел Федорович смотрел на него молча, холодными светлыми глазами.

– Так-таки и не знаете?

– Не знаю, товарищ начальник.

– Гражданин начальник, - поправил его Швырев.

– С той минуты, когда меня арестует человек, отвечающий за свои действия, вы для меня станете гражданином начальником, - спокойно и ровно сказал Симбирцев.
– Пока же я не могу лишить себя удовольствия называть вас товарищем!

Павел Федорович крепко сжал челюсти. На щеке у него задрожал мускул.

– Значит, вы ни в чем не виноваты?

– Вы все равно мне не верите!
– сказал Симбирцев.
– Зачем же мы теряем время?

– Нас задержал человек, находящийся в состоянии бреда, - раздраженно заговорил Осокин.
– Теперь мы почему-то должны отвечать за его действия. Согласитесь сами, все это дико.

Вихрастый парень проснулся, утер рот ладонью и зевнул со стоном.

– Проверьте наши документы, обыщите нас, обыщите наши квартиры, наконец, - сказал Симбирцев, - но зачем же эти издевательства? Мы все трудовые люди; вот, пожалуйста, я лично работаю на почтамте, этот товарищ, - он показал на бекешу, - железнодорожник, а вот Евгений - он истинный пролетарий, сын дворника, погибшего в бою за власть Советов... Так, Евгений?

– А чего ж!
– сказал вихрастый.
– Ясное дело.

Павел Федорович проверил у задержанных документы - все оказалось в полном порядке. У Симбирцева, "случайно", в удостоверение была вложена характеристика, где Симбирцев назывался украшением почтамта, преданным работником, образцом старого специалиста, сочувствующего строительству нового мира. Товарищ Осокин - так бекеша именовалась в документах - тоже был преданным товарищем, и ему (судя по бумажке с подписями и печатями) в связи с его работой на транспорте следовало выдать разрешение на хранение оружия. У Евгения же в кармане была большая бумага, в которой он просил зачислить его в героическую Красную Армию, чтобы мстить за своего отца, а наверху косо была резолюция: "Отказать ввиду младшего возраста".

– Что значит - ввиду младшего возраста?
– пряча улыбку, спросил Павел Федорович.

– Видимо, это значит, что товарищ не подошел по возрасту!
– мягко и дружелюбно ответил Симбирцев.

Все шло гладко, и через несколько минут их бы отпустили, но это был час, когда Дзержинский обычно обходил своих работников, и Павел Федорович нарочно затягивал разговор с задержанными, надеясь, что придет Дзержинский и тогда все окончательно решится.

– Пусть проваливают!
– шепотом сказал Вася.

В это время широко растворилась дверь, и вошел Дзержинский. Он был в шинели, накинутой поверх суконной солдатской гимнастерки, и в руке у него дымилась махорочная самокрутка, вставленная в деревянный мундштук.

– Это что же за шуба такая шикарная?
– спросил он, глядя на диван, кто это у вас такой щеголь?

– Тут такое дело, - медленно начал Павел Федорович, - ваше решение требуется.
– Он глазами показал Васе на задержанных и на дверь.
– Одну минуточку, товарищ Дзержинский.

Вася вывел задержанных в коридор. Дзержинский сел и плотно закутался в шинель. Павел Федорович рассказал все, что ему было известно.

– А патруль где? Те товарищи, которые доставили сюда и Веретилина и этих... господ.

– Да они ничего не знают, товарищ Дзержинский. Их Свешников отпустил.

– Вздор!
– резко ответил Дзержинский.
– Почему же они тогда доставили сюда всех четырех? Значит, Веретилин был еще в сознании? Ведь это он вел их в ЧК? Немедленно разыщите и приведите ко мне обоих красногвардейцев.

– Есть!
– И Павел Федорович вышел.

Дзержинский посидел еще, подумал и подошел к Веретилину. Пульс у Ивана Дмитриевича был плохой - частый и слабый. Одной рукой держа запястье Веретилина, другой Дзержинский погладил его по голове и тихонько окликнул. Веретилин смотрел на Феликса Эдмундовича широко раскрытыми, мутными глазами.

– Товарищ Веретилин!
– еще раз позвал Дзержинский.
– Не узнаете меня?

– Узнаю, товарищ Дзержинский...
– слабым шепотом сказал Веретилин.

– Ну и прекрасно, что узнаете. Вы вот троих тут задержали и привели сюда...

– Я тут лягу, полежу, - быстрым шепотом перебил Веретилин.
– Крутится все. А вы их ведите! Ясно?

Он опять бредил.

Дзержинский поправил на нем шубу и прошелся по комнате из угла в угол, напряженно о чем-то думая. Когда вернулся Павел Федорович, он сказал ему жестко и твердо:

– Задержанных не отпускайте. Уверен, что тут серьезное дело. Кстати, откуда у Веретилина эта шуба и шапка? И нет ли здесь какой-то связи между новым обликом Веретилина и этими господами? Вы сказали, что один из них работает на почтамте? Кстати, кто ведет дело этих жуликов на почтамте, помните, дело Баландинского почтового отделения?