Рассказы о русском подвиге

не идти.

Догоняет Суворов заднюю из колонн. Делает вид, что не замечает солдатской

усталости.

— Богатыри! Ребята! — кричит Суворов. — Орлы! Да за вами и конному не

угнаться! Так, верно, молодцы — шире шаг: отдавите передним пятки.

Догоняет Суворов среднюю из колонн:

— Богатыри! Братцы! Неприятель от вас дрожит. Вперед! Вперед! Нога ногу

подкрепляет — раз, два, левой, левой... Рука руку усиляет — раз, два, левой, левой!

Шибче! Шибче! Задние пятки отдавят!

Догоняет Суворов первую из колонн:

— Дети!, Орлы! Неприятель без вас скучает. Вперед! Вперед! Теснее ряд, выше

голову, грудь навыкат! Ух, махни, головой тряхни, удаль солдатскую покажи!

Барабаны! Музыка! Песни!

Затрубили трубачи и горнисты, ударили барабаны, разнеслась над войсками

песня. Повеселели, подтянулись солдаты. Сбилась от четкого солдатского шага

дорожная пыль столбом.

Едет впереди своих войск Суворов — доволен. Не остановилась русская армия —

движется. Забыли солдаты про ссадины на ногах и усталость. Идут колонны одна

за другой, совершают стремительный переход.

СПОР

Как-то между солдатами начался спор — прав или неправ Суворов, утомляя

войска быстрыми переходами. Спор вели капрал Пенкин и рядовой

Кривокорытов.

— А что, — говорил Пенкин, — прав Суворов. В быстроте вся сила. Быстрота

и натиск решают дело.

— Так-то оно так, — соглашался Кривокорытов. Но тут же начинал свое: —

Так ведь солдатам трудно в походе. И сила людская на это уходит, да и в пути

отстают многие.

— Мало что отстают, — возражал Пенкин. — Пусть лучше десять отстанут, зато

сто победят.

— Ишь ты — десять отстанут! — не унимался Кривокорытов. — А может, эти

десять самые смелые.

— «Смелые»! — усмехнулся капрал. — Кто же это тебе сказал, чтоб смелые —

и вдруг позади!

И другие солдаты поддержали капрала:

— Прав Суворов: лучше устать, но победить!

— Ну, как хотите, — сдался Кривокорытов. — А мне торопиться некуда. Мне

мое здоровье важнее.

И действительно, на всех маршах солдат отставал. Армия уже и закончила

переход и вошла в дело, а бывало, и разбила противника, а Кривокорытов и

другие вроде него еще где-то в пути, обозными клячами тащатся.

— Эх, несдобровать тебе, Кривокорытов! — говорил Пенкин солдату. — Помяни:

отстающего бьют.

Так оно и случилось.

Привел Суворов русские полки стремительным маршем к Рымнику, к лагерю

Юсуф-паши. Прошли солдаты единым махом восемьдесят верст, разгромили

турецкую армию.

Кончился бой. Стали товарищи разыскивать Кривокорытова. Нет солдата.

Принялись ждать. Ждут день, ждут два — не приходит солдат.

На третий день Кривокорытов нашелся. Поленился, отстал, отбился солдат в

пути, наскочил на турецкий разъезд и был насмерть врагами изрублен.

Похоронили солдаты товарища, перекрестились. Эхма, ни за что ни про что,

через глупость свою, сложил гренадер неразумную голову!

ПАЛОЧКИ

Рядовой Пень в боях первым вперед не рвался. Зато после взятия городов был

великий охотник до разной добычи.

Начнут солдаты стыдить товарища.

— А что, — отвечал Пень, — кровь проливаю, себя не жалею. Так уж и взять

ничего нельзя!

Вступили суворовские войска в маленький турецкий городок. Ехал Суворов

по кривым, узким улочкам, видит — выскакивает из ворот соседнего дома солдат,

гусь под мышкой.

— Эй, молодец, — окликнул Суворов, — сюда!

Подбежал Пень.

— Откуда гусак?!

Замялся Пень. Однако солдат был неглуп. Нашелся:

— Так хозяйка дала, ваше сиятельство. На, говорит, служивый.

— Так и дала? — усмехнулся Суворов.

— Дала, дала и еще приходить велела.

Только сказал, а в это время из турецкого дома выбегает старая турчанка.

Видать, поняла бабьим чутьем, что воинский начальник солдата ругает, осмелела,

подбежала к нему и давай вырывать гуся.

Отдал солдат гусака. Убежала турчанка.

— Значит, сама дала и еще приходить велела! — обозлился Суворов.

— Так то не она, другая дала, — стал выкручиваться Пень. — Молодая.

— Ах, молодая! — воскликнул Суворов.

Только воскликнул, а из дома выбегает молодая турчанка и тоже к солдату.

Подскочила, затараторила на своем языке, руками машет и причитает.

Суворов турецкий язык знал, понял, что турчанка говорит о шелковой шали.

Протянул он руку к солдатской пазухе — вытащил шаль.

Потупил Пень глаза, понял, что быть расплате. Крикнул Суворов солдат,

приказал взять мародера под стражу.

Вечером перед воинским строем виновного разложили на лавке и стали всыпать

шомполами.

Врезают солдаты воришке, а Суворов стоит рядом, приговаривает:

— Жителя не обижай — он тебя кормит, не обижай — он тебя поит. Так ему.

Так ему. Еще, еще! — командует Суворов. — Пусть хоть палочки дурь выбьют.

Палочки тоже на пользу, коль солдат нечист на руку. Солдат — защитник жителя.

Солдат не разбойник!

СУП И КАША

Суворовская армия совершала стремительный переход. Остановились войска

ночевать в лесу на косогоре, у самой речки.

Разложили солдаты походные костры, стали варить суп и кашу.

Сварили, принялись есть. А генералы толпятся около своих палаток, ждут

Лушку. Лушка — генеральский повар. Отстал Лушка где-то в пути, вот и томятся

генералы, сидят не кормлены.

— Что же делать? — говорит Суворов. — Пошли к солдатским кострам, господа

генералы.

— Да нет уж, — отвечают генералы, — мы подождем. Вот-вот Лушка