Рассказы серого ворона
Шрифт:
Кенис обиделся:
– Здесь тебе не Самарканд. С нашими так не разговаривай.
“Конферансье” поднял раму, держа кота вниз головой. Публика ликовала. В широко раскрытых глазах кота были только дикая ненависть и злоба, ни намёка на страх и боль. Это обозлило толпу ещё больше. Да уж, степных котов здесь не любили.
Приговорённого положили на землю, мордой кверху, и не спеша, под одобрительные вопли толпы, одну за другой отрубали остро заточенной штыковой лопатой все четыре конечности. Начали с задней перебитой лапы. Сложно описать поведение кота. Ни одной секунды он не показал слабости, прямо смотрел в лицо палачу широко раскрытыми желтыми глазами, полными жгучей ненависти и злобы.
Во втором акте предстоял бой между волком и собакой.
– Кенис! Зачем убивать волка? К утру он сам сдохнет. Он что, в детстве под грузовик попал? Жертва радиации семипалатинских ядерных взрывов? Такого хищника убил ваш алабай? Как у живой твари конечности могут быть такими зигзагами? Вы где взяли такого?
– Тот волк нормальный был, сильный. А этого щенком охотники нашли в логове. Всем волчатам скрутили ноги проволокой и оставили там. За предъявленные лапы убитого взрослого хищника дают премию, а за ноги волчат премия маленькая. Щенки растут с завязанными проволокой лапами, родители не бросают их, кормят. Волчата становятся почти взрослыми, а сами охотиться не могут, родители продолжают носить им мясо. Когда волчатам будет девять – десять месяцев, придёт тот самый охотник, который связал им ноги, и убьёт калек, а за их лапы он получит премию, как за взрослых хищников. Может быть, удастся выследить и родителей волчат, к тому времени они будут совсем ослаблены, ведь нужно питаться самим и кормить пять – восемь взрослых детей: калеки не могут охотиться и находить себе пищу.
Казах кивнул в сторону арены:
– Этот урод всю жизнь жил с завязанными ногами. Алабай его убьёт, а его лапы сдадут и получат деньги.
– А ваш находчивый охотник – рационализатор понимает, что волки не смогут прокормить взрослый выводок, добычи не хватит, от голода и бессилия они потеряют страх, и вынуждены будут нападать на домашнюю скотину? А потом будут говорить, что волков развелось слишком много и что хищники обнаглели?
На мир Кенис смотрел одним глазом, он не был плохим человеком и воспринимал всё так, как есть, вопросы гуманизма и нравственности не беспокоили сознание приятеля.
– Я тут при чём? Я охотнадзор? У меня баранов нет.
Привезли собаку. Было пять – десять минут, чтобы осмотреть алабая, пока его будут выгуливать перед боем. Волкодав оказался выше всех моих ожиданий, именно как волкодав, а не как алабай. Внешне он был несколько простоват, серой масти, к низу буро-палевые подпалины, белые грудь, конечности и морда. Но как великолепна эта простота! Четырёхпудовая собака двигалась на удивление легко и свободно, создавалось впечатление, будто кобель высоконогий, но грудь его была опущена ниже локтей, излишней сырости сложения не было, «азиат» был костист, с грубым костяком, ещё и из – за этого создавалось впечатление, будто собака худа, общий вид дополняли небольшой подгрудок и подвес. В необычной обстановке пёс был собран и напряжён, к тому же, он наверняка учуял запахи волка и крови казнённого кота – злейших и ненавистных врагов.
Собаку выпустили на ограждённую арену. К восторгу толпы, зрелище обещало быть омерзительным, но волкодав разочаровал публику, никто не ожидал того, что произошло дальше.
Он вышел в ринг, ощущая всю силу мышц и мускулов, эта сила давала лёгкость, прямоту и уверенность в себе. Вышел, легко касаясь земли, и ощущая всю свою мощь. В бою с врагом ярость только усилит его мощь и силу, он вышел победить и убить зло и силу зла, убить волка – убийцу.
Увидев вышедшего на арену алабая, волк – калека судорожно задёргался, неловко поднялся на покалеченных лапах и, приволакивая задние конечности, проковылял несколько шагов в сторону, подальше от собаки. Жалкий, горбатый, с выпирающими рёбрами и позвоночником, волк – заморыш не желал умирать, за свою жизнь инвалид решил драться. Калека приподнял и
прислонил заднюю вислозадую часть тела к арматурной решётке и упёрся в неё для устойчивости. У него не было силы и ловкости алабая, не было ничего, кроме желания жить, сильных челюстей и надёжных клыков – кинжалов, превосходящих в размерах собачьи клыки. Жалкий инвалид на глазах стал походить на какое – то подобие хищника.Волкодав не нашёл в ринге убийцу и смертельного врага. В противоположной стороне, на скрюченных лапах, прислонив обвислый зад к решётке, стоял заморыш, пытающийся изображать из себя волка. Клацая зубами, урод показывал крупные белые клыки осматривающему его «азиату». Пёс был сбит с толку, шерсть на загривке улеглась, напряжение мышц спало. Это враг? Вот это? Кобель ещё раз подошёл к скалившемуся инвалиду и с сомнением оглядел его.
Хищник ждал атаки. Только бы была секунда! Был бы миг! Полоснуть клыками по горлу! Резануть по животу, по бедру, по плечу!
Желая спровоцировать начало поединка, один из зрителей толкнул прислонившегося к решётке калеку сапогом в зад. Волк упал бедром на землю, подвернув в бок искривлённые задние конечности, а широко расставленными передними лапами опёрся о землю.
Это жалкое зрелище окончательно отбило у собаки желание драться. Смущение, брезгливость, сомнение и растерянность были в глазах «азиата». Отойдя несколько шагов в сторону, пёс помочился на решётку. Обрызганные им зрители, стоявшие толпой у ограждения, отпрянули с руганью и проклятиями. Затем волкодав искал выход из ринга. Алабай не желал убивать беспомощного калеку.
Толпа разочарованно галдела.
– Э – э – э, не хочет драться, когда вокруг много людей – прокомментировал ситуацию мой спутник.
– Да нет, Кенис, просто он не хочет быть похожим на ваших охотников. Таких собак я уже встречал, а о таких волчатниках слышу впервые. Все мы такие, какие есть.
Грех.
Намучаюсь я с этой собакой. Зачем я согласился его забрать? Знал же, что намучаюсь, но согласился, уж очень красивый был «азиат». А как было не согласиться, пожалел его, убили бы рыжего. А убил его я сам, взял ещё один грех на душу. Сколько раз зарекался, и опять, вляпался.
Совершенно незнакомая женщина попросила уделить ей десять – пятнадцать минут, где – то она слышала, что я занимаюсь собаками. Через четыре дня она уезжала в Германию, и ей обязательно нужно было отдать своего трёхлетнего кобеля. А куда его девать? Взять его с собой она не могла.
Пристроить собаку – дело обычное. Почему не помочь людям? Я не предполагал, во что мне обойдётся четверть часа общения с этой женщиной, я даже не помню её имени.
Жили будущие германцы в квартире, на первом этаже панельного дома. Как и у многих других самаркандских квартир первых этажей, в задней части дома, прилегающий участок земли пять на пятнадцать метров, огородили арматурной решёткой, и в этот палисадник соорудили выход из лоджии. Снаружи ограждение маскировала ровно подстриженная высокая живая изгородь. Здесь – то и жил трёхлетний рыжий кобель – «среднеазиат». Был он даже не рыжий, а какой – то красивой темно – медной масти. Ограждение палисадника было глухое, калитки не было, выйти на улицу можно было только через квартиру. Хозяева разрешали собаке спать в лоджии, но входить в комнаты не позволяли. Через полустеклянную дверь хозяйка показала мне своего алабая, в это время её сын в палисаднике следил за тем, чтобы Рыжий не подходил к двери, собой загородил проход и отгонял собаку.
Да… намучаюсь я с ним. Злобный, недоверчивый, вон как зыркает, глаз с меня не спускает. Не сомневаюсь, не будь хозяйки и четырнадцатилетнего мальчишки, разнёс бы он дверь, достал бы меня. Но эффектно смотрится, сукин сын… Это я за три дня должен наладить контакт с этим кобелём и подыскать для него вольер? Хорошо, если он начнёт доверять мне через две – три недели. Но для этого нужны будут хозяйка и мальчишка, а их не будет. Но, хорош, собака. Квартира уже продана, не заберу я его, так через два – три дня он станет трупом, его пристрелят, конечно. Зачем новому владельцу такой чёрт в квартире?