Рассказы

– Здравствуй, Михеевна, - сказал я.
– Что, Елизавета Фадеевна дома?

– Нету барышни дома, - прогудела в ответ Михеевна, - нету.

– А где же она?

– Не ведаю, батюшка, не ведаю.

– И не сказала куда ушла?

– Да кто ж мне сказывать-то будет, батюшка! Не сказала, как есть, ничего не сказала!

– И когда вернется, не сказала?

– Не сказала, батюшка!

Я потоптался и сказал:

– Ладно, бывай здорова, Михеевна!

– И ты не хворай, батюшка!

– А как вернется барышня – скажи, что приходил.

– Непременно, батюшка, непременно скажу!

В досаде я спустился на улицу и на виду апрельского солнца стал думать, как быть дальше.

С Лизой я был знаком два года и считал ее своей невестой. Она была из хорошей семьи, образована и чрезвычайно мила. Одним словом, хорошая партия для будущего врача. Между собой мы сговорились, что пока я учусь, я не буду претендовать на ее свободу больше, чем имею на это право в моем положении неофициального жениха, а она, со своей стороны, не станет искать удовольствий выше тех, которые я в состоянии ей предложить. И все шло хорошо, пока в ее поведении не возникла неопределенность, выражавшаяся в том, что она стала часто отсутствовать дома без видимой причины. Я приходил и не заставал ее, а потом, когда просил объясниться, слышал в ответ невразумительные доводы в пользу ее постоянства и терпения.

Чувствуя сердцем недоброе, я не знал, тем не менее, что делать и как изменить положение. И вот сегодня, очутившись в очередной раз в покинутом состоянии, я решил не на шутку объясниться с Лизой и, если потребуется, внести окончательную ясность в наши отношения – просить у родителей ее руки.

Едва я собрался двинуться обратно к Невскому, как увидел, что в мою сторону, осторожно ступая на камни мостовой, приближается молодая дама. Насколько она была молода, я судить не мог из-за шляпки с густой вуалью, но, судя по движениям и фигуре, речь шла о девушке 20-25-ти лет.

Вначале я подумал, что ее путь направлен в мою сторону случайно, но девушка подошла ко мне совсем близко, остановилась и сказала:

– Вы, наверное, ждете Лизу?

Я несколько растерялся и ответил:

– Кто вы и почему вам нужно это знать?

– Я знаю, где она сейчас и могу вас туда проводить, - напряженным, как мне показалось, голосом, отвечала девушка.

– Но кто вы и что вам нужно? – произнес я с беспокойством.

– Вы хотите знать, чем она сейчас занимается? – настаивала незнакомка.

Я почувствовал, как заныл шрам у меня на затылке. В словах и тоне незнакомки скрывалась какая-то ужасная тайна, к которой было страшно приблизиться.

– Что вы имеете в виду? – выговорил я непослушными губами.

– В конце концов, вы мужчина или нет? – выкрикнули из-под черной вуали так, что она на какой-то момент вздулась.

Я достал платок и вытер пот с лица.

– Да… да, я хочу ее видеть. Сейчас же.

– Тогда пойдемте.

Не говоря больше ни слова, девушка развернулась и напряженной походкой устремилась в сторону Невского. Я за ней.

По Невскому в оба конца грохотали коляски, повозки, телеги, конки, кричали люди, ржали лошади, радовались весне воробьи, расклевывая конский помет. Воздух пах жареным луком и гнилым картофелем. Девушка шла быстро, изредка оборачиваясь, чтобы видеть, следую ли я за ней. Я следовал, не спуская глаз с ее спины. Ужасное предчувствие овладело моими мыслями.

Наконец девушка остановилась на углу Михайловской улицы. С бьющимся сердцем я приблизился к ней.

– Ваша Лиза в данный момент находится в Европейских номерах наедине с мужчиной! – безо всякого вступления резким голосом сказала незнакомка.

– Что вы такое говорите! – прошептал я, чувствуя, как немеют мои пальцы.

– Если хотите, то можете в этом убедиться сами. Номер тридцать три.

– Откуда вам это известно? – сказал я, чувствуя, как подо мной качается земля.

– Этот мужчина… - девушка сделала паузу, и, превознемогая себя, закончила, - …мой муж.

Я сделал шаг в сторону дома, чтобы опереться на его стену.

– Этого не может быть, чтобы Лиза… – произнес я бесцветным голосом.

– Вы готовы защитить вашу честь и мою тоже? – твердым голосом спросила молодая женщина.

– Что защитить? Как защитить?.. – пробормотал я.

– Скажите, что вы готовы, и я вам помогу.

– Да, готов, - ответил я, внезапно ожесточаясь. Тайна Лизы открылась мне, наконец, во всей ее отвратительной наготе.

– Тогда держите.

Женщина достала из сумочки револьвер и протянула мне.

– Спрячьте, – велела она.

Я машинально сунул револьвер в карман моего сюртука.

– Ступайте. Номер тридцать три.

Я повернулся и пошел в сторону Европейской гостиницы.

Человек на входе, когда я проходил мимо него, изобразил поклон.

– Скажи, любезный, где здесь номер тридцать три? Меня там ждут, - произнес я совершенно спокойно.

– На втором этаже, будьте любезны!

Я вошел внутрь и немного поплутав, нашел нужный номер.

Остановившись у дверей, я нащупал револьвер, чувствуя, как рвется из груди сердце. Подождав немного, я собрался с духом и свободной рукой постучал в дверь.

– Кто там?
– спросил мужской голос.

– Шампанское, как велели! – сказал я осипшим голосом.

– Наверное, ошибка какая-то! Мы не заказывали! – ответил мужской голос.

– Никак нет, ваши друзья прислали! – врал я, испытывая страх, что мне не откроют.

За дверью возникло молчание, затем ключ повернулся, дверь открылась. На пороге стоял наскоро одетый мужчина средних лет.

– Какие еще друзья… - начал он, но в следующую секунду я резко толкнул его в жирную грудь и шагнул в номер.

На мятой постели в белой ночной рубашке, прикрывшись по пояс простынею, сидела Лиза. Ее глаза при виде меня сделались огромными, она побледнела и прошептала:

– Петенька…

Не говоря ни слова, я выхватил револьвер и выстрелил в мужчину, который уже оправился от изумления и готовился мне помешать. Мужчина рухнул на ковер. Я направил револьвер на Лизу. Она завизжала и, как щитом, прикрылась простыней. Я выстрелил. Руки с простыней упали, Лиза откинулась на спину и затихла. Опустив руку с револьвером, я стоял и смотрел, как на белой рубашке расползается красное пятно.

Как долго я так стоял - не знаю, но, наконец, пришел в себя и огляделся. Пороховой дым тянулся в сторону приоткрытого окна, в ушах звенело, шрам на голове сходил с ума. Я вышел из номера и, плохо соображая, направился к выходу. Видимо, я так и нес револьвер в руке, потому что встречные шарахались или замирали, прижавшись к стене и закрывая лицо руками. Я был уже близок к выходу, когда сверху отчаянно завопили: