Рассказы
Шрифт:
– Кто говорил? – рванулся я к нему, но тут неожиданно понял, про кого он говорит.
– Ты урод, Леха! Это дядя Миша, наверное, был! Мой папа музыкант, и они с ним репетировали, а потом он его пошел провожать! Он всегда так делает!
– Ре-пе-те-пи-ти-ро-ва-вали! – противно засмеялся Леха, показывая на меня пальцем.
Я задергался у Данилы в руках:
– Пусти, гад! Пусти, урод! Я тебя убью, Леха! Данила, сука, пусти!
Данила держал крепко. Леха криво улыбался.
Я начал плакать. Я кричал и плакал, а потом вдруг ослаб и перестал дергаться.
– Ну, ты че, Аркаха! Ну, ты же тут не при делах! Ну, ты же реально не виноват! Ну, кончай ты обижаться!..
Они утешали, а я молчал. Данила отпустил меня, я подобрал рюкзак и, ни на кого не глядя, побрел в сторону моего подъезда. Меня ни с того, ни с сего тяжело оскорбили почти родные люди.
На самом деле я не знал, что означает слово пидор, а теперь и гомик. Я только чувствовал, что в этом слове есть что-то очень стыдное и взрослое. И если Леха не врет, то выходит, что мой папа - не такой, как все, а гораздо хуже, а значит, я теперь тоже - не такой, как все.
Меня догнал Антоха и пошел рядом.
– Аркаша, Аркаша, не верь им, врут они все! – говорил он.
– Слушай, пойдем к нам, у нас торт есть!
– Не хочу торт… - сказал я.
– Ну, пойдем на компьютере поиграем! Пойдем, а?
– Не хочу… - сказал я, но ноги сами понесли меня к Антохиному подъезду, потому что лучше к Антохе, чем домой.
Нам открыла мама Антохи, и Антоха сказал:
– Мам, можно Аркаша у нас побудет?
– Конечно, конечно! Заходи, Аркашенька, заходи, милый!
В квартире у Антохи пахло по-другому, чем у нас. Вкуснее. Мама Антохи заставила нас вымыть руки и усадила есть котлеты. Я котлеты не хотел, и она налила мне чай и отрезала большой кусок торта.
– Как бабушка поживает, Аркашенька? Папа как? – спрашивала мама Антохи, пока я ковырял торт.
– Хорошо… - отвечал я.
– В музыкальную школу ходишь? Нравится?
– Хожу… Нравится…
– А что ты грустный такой? Не заболел?
– Не заболел…
Пока она расспрашивала, Антоха съел котлету, подтянул к себе кусок торта и вдруг спросил:
– Мама, а что такое гомик?
– Как? Гномик? – не поняла мама.
– Го-о-омик! – громко сказал Антоха.
Мама закашляла, а потом строго спросила:
– От кого ты это слышал?
– Мальчишки во дворе сказали! Они сказали, что Аркашин папа - гомик!
Мама Антохи закрыла лицо руками и отвернулась от нас. Ее спина задрожала, как будто она плакала или смеялась. Потом она повернулась, и я увидел, что лицо у нее красное и дергается.
– Это плохое слово. Надо говорить – гей, - сказала она.
– Мам, а что такое гей? – спросил Антоха.
– Это когда мужчины дружат с мужчинами…
– Как мы с Аркашей? – радостно спросил Антоха.
– Не совсем… Вы ведь и с девочками тоже дружите, а есть мужчины, которые с девушками не дружат, а только с мужчинами… Ну, в общем, рано вам еще об этом знать!
Когда я уходил, мама Антохи прижала меня к себе, погладила по голове и сказала:
– Бедный ты, мой бедный!
Пахло от нее не так, как от бабушки, а гораздо
вкуснее.Я пришел домой и спрятался в своей комнате. Бабушка несколько раз заглядывала ко мне, но я притворялся, что делаю уроки, потому что я не хотел ни с кем разговаривать. Потом наступил вечер, и я пошел в бабушкину комнату. Она сидела, накинув шаль, и смотрела телевизор.
– Пришел наконец-то мой Кашенька! Садись ко мне, мое солнышко! Ты, может, кушать хочешь?
Я мотнул головой.
– Тебя что, где-нибудь кормили?
– У Антохи…
– Ты у Антошки был? Как его мамочка поживает? Ты видел ее?
– Видел… Хорошо поживает…
– Она очень хорошая женщина! Они с твоей мамой Аней очень дружили, перед тем, как... вы с Антошкой родились. В следующий раз передай ей от меня большой привет!
– Бабушка, а правда, что наш папа – гей? – спросил я.
Бабушка застыла.
– Что ты такое говоришь? – с трудом выговорила она.
– Лешка видел, как наш папа целовался на остановке с дядей Мишей.
– Какой Лешка? Что видел? С каким дядей Мишей? – побледнела бабушка.
– Лешка из седьмого подъезда. Ты его не знаешь, - ответил я.
Ничего не говоря, бабушка с трудом поднялась и пошла из комнаты. Вскоре я почуял запах лекарства. Я пошел ее искать и нашел на кухне. Она стояла перед шкафчиком и составляла туда пузырьки со своими лекарствами. Закончив, она повернулась ко мне и чужим голосом сказала:
– Пойдем, солнышко, посидим с тобой на диванчике.
Мы вернулись в ее комнату, сели рядом, и бабушка стала смотреть в телевизор. Я ждал, когда она что-нибудь скажет, но она за весь вечер так ничего и не сказала.
В одиннадцать часов пришел папа, поцеловал нас с бабушкой, стал ходить по квартире и рассказывать, как прошел концерт в консерватории. Мы с бабушкой молчали. Папа, наконец, это заметил и спросил:
– Вы что такие кислые?
Бабушка сказала:
– Иди, Аркашенька, в свою комнату. Нам с папой поговорить надо.
Я пошел, но успел услышать, как папа удивленно спрашивает бабушку:
– Поговорить? О чем? Что случилось?
Они ушли в бабушкину комнату, и я услышал, как они прикрыли за собой дверь.
Я не собирался отсиживаться в своей комнате и на цыпочках пробрался к закрытой двери. Дверь была очень удобная, потому что через мутные стеклянные квадратики можно вовремя увидеть черную тень того, кто к ней идет, чтобы успеть убежать.
– Ну что, музыкант, доигрался? – сказала за дверью бабушка.
– Ты о чем, мама? – сказал папа.
– Ты совсем потерял совесть, сынок! Теперь уже весь город знает о твоих похождениях с мужчинами! А главное, об этом знает Аркаша! Какой позор!
– Что значит знает Аркаша? Да откуда он может знать? И что он, в конце концов, может в этом понимать? Ведь он же еще ребенок!
– А ты хочешь, чтобы он вырос и стал таким, как ты? Какой позор! До чего ты докатился! До чего я дожила!
– Зачем ты снова начинаешь эти разговоры, мама? Ведь для тебя это уже не новость! Мы все уже давно обсудили! Что делать, если я не могу иначе!