Рассказы

На следующий день я рассказал о гнезде двум – трем знакомым охотникам; всех очень обрадовало, что в наших угодьях появилось утиное гнездо, но выехать на дежурство в ближайшие дни никто не мог – дела. На первое время мы взяли эту обязанность на себя. Дед Пичка заступал на вахту с утра, я подменял его после работы. Как правило, старик оставался со мной до вечера. Во время его дежурства, может, от тлеющей сигареты, может, еще по какой причине, но загорелся бурьян на арыках, и когда я подъехал, старик вовсю сражался с огнем.

Вдвоем мы быстро одержали победу и, чтоб впредь обезопасить гнездо от подобных неприятностей, в нескольких местах на бровке арыка сняли верхний слой почвы.

Теперь если и возникнет огонь, то, дойдя до пустого места, погаснет сам собой…

Через неделю на дежурство выехал Николай Авсенок – охотник вдумчивый и серьезный. Он не знал, где находится гнездо, но дед Пичка взялся разъяснить все, что положено. Я при этом не присутствовал…

– Да ты не волнуйся! С завязанными глазами найдет! – хвастался старик. Я поверил… Потом пришла очередь Николая Чудова, Витьки Лосякина – по прозвищу Карась, Сережки Терёшкина – колесо завертелось. Каждый знал день своего дежурства, и мы отчаянно ругались, если кто-либо не мог выехать своевременно.

А потом пришла беда. Подъезжая к болотцу, чтобы сменить Николая Авсенка, я еще издали увидел, что по кромке пшеничного поля, по обочинам арыка, где было гнездо, бродит овечья отара, Чабан лениво перегоняет ее в сторону недалеких буераков. А Николай сидит на берегу и удит пескарей.

Остановив мотоцикл, я бросился разгонять стадо. Чабан, приняв меня за какое-то начальство, тоже заспешил, засуетился…

Копешка, рядом с которой находилось гнездо, была растоптана, кладка засыпана бурьяном. Я разгреб бурьян и увидел семь оливково-белых яиц. Три были раздавлены. От злости мне хотелось обругать и Николая, и неряху-пастуха, который загнал овец на арык через пшеничное поле. Чтоб успокоиться, вернулся к мотоциклу и долго ходил вокруг, то постукивая ногой по баллонам, то проверяя, мигают ли поворотки. Потом подъехал к болотцу. Николай встретил меня весело.

– Ты знаешь, – сказал он, – а я видел, как она летала! Наверное, поесть захотела или воды попить. Впредь следует подальше от болотца держаться – вдруг вздумает сесть? Ты как думаешь?

Я промолчал.

– Что-то случилось? – спросил Николай.

– Случилось… Овцы давно здесь?

– Да нет, только что. Но я их туда – ни-ни! – и он показал в сторону совсем другого арыка.

– А на кой черт он тебе сдался! – взорвался я. – Гнездо-то вон где!

– Как?! – и Николай схватился за голову. – Так мне же дед Пичка… Я же несколько раз переспросил!

Я понял все. У старика совершенно отсутствовало чувство ориентации на местности и, вернувшись с охоты в горах, он никогда не мог ответить, как расположен тот или иной хребет по отношению к сторонам света.

…– Ну, старый черт, ну, балаболка несчастная, – погоди!.. Неужели вся кладка погибла?

Мы пошли к гнезду. Осторожно выбросили скорлупу, вытерли яйца. Потом вернулись на место и стали ждать; вернется ли уточка, примет ли гнездо таким, каким оно стало. Но ничего так и не заметили. Вечером я не вытерпел и пошел проверить. Уточка сидела на месте.

На следующий день сторожевой пост был перенесен подальше от болотца, и дозорному предписывалось не шататься скуки ради по окрестным полям, а чтоб не беспокоить уточку, лежать в скрадке.

Вскоре стряслась еще одна беда. Причиной послужили дисковые бороны, которые ржавели неподалеку еще с прошлого года… Николай Чудов имел привычку выезжать на дежурство ни свет, ни заря, но за боронами приехали еще раньше. Тракторист, очевидно, очень торопился, потому что, прицепив бороны, решил спрямить и метров сто проехал по арыку. Копешка была растащена, гнездо выдернуто из ямки, яйца раскатились. Николай собрал их и пересчитал. Двух не хватало. Он аккуратно расправил гнездо, положил в него оставшиеся и торопливо, чтоб лишний раз не маячить на арыке, собрал по камышинке всю копешку и сложил на том же месте, И теперь уже он ждал до самого вечера, вернется ли утка. И она снова вернулась.

А еще через неделю утята вывелись и наши волнения кончились. Утят было трое – два яйца так и остались лежать в гнезде. Но это была уже не наша вина…

Куда уточка увела свое потомство, никто из нас не видел и не знает. Мы не знаем также, какие еще испытания подстерегали их по дороге. Но мы поняли за это время, насколько тесен наш мир, насколько одно неосторожное движение может быть губительным для окружающих.

Как-то на досуге Витька Лосякин, который всегда был себе на уме, заявил:

– А знаете, сколько своего времени мы угробили на этих трех утешек?! Сорок человеко-дней! Сорок! Да плевать я хотел на…

– А что делать? – удивился, дед Пичка.

Действительно, что делать?

Когда цветет шиповник

В долине уже стрекочут комбайны, золотится над нивами пыль, и трава на обочинах пожухла, пожелтела, опаленная зноем. Уже торгуют на базарах первыми, с червоточинкой, яблоками, уже отошла вишня, и побурели ягоды на кустах шиповника, который растет вдоль арыков тут и там… Именно в это время мы отправляемся в горы для выполнения различных биотехнических мероприятий, направленных на сохранение и воспроизводство дичи. Собираемся спозаранку с косами, секаторами, мотками проволоки за поясом. Топчемся на остановке, поджидая автобус. На обочине свалены в кучу выгоревшие рюкзаки. Время идет, а автобуса нет, Толя и Коля – молодые охотники гоняют от скуки консервную банку, остальные сгрудились у забора – курят. Откуда-то появляется бездомный пес угрюмый, непроспавшийся – принюхивается черным носом, приглядывается одним глазом, На месте второго спекшаяся кровь.

Дед Пичка, присев на корточки, изучает пришельца:

– Ко мне, милай, ко мне… – припевает ласково – убедительно.

Пес склоняет голову – тоже изучает. Потом делает шаг, другой – подходит.

– Дай лапу! Ну! Дай лапу!

Пес отворачивает морду, но лапу подает. Приятель расплывается:

– А как зовут тебя? Тузик? Бобик? Отвечай!

Разомлевший тузик – бобик переворачивается на спину – чтоб почесали живот – молчит… Вот и солнце выкатилось на небосклон – чистое, матово-белое как шарик для игры в пинг-понг. День обещает быть жарким…

Наконец, появляется автобус. После небольшой, обязательной в этих случаях суеты, рассаживаемся и, наконец, трогаемся. В клубах пыли мчит вдогонку одноглазый пес.

…Дорога вьется по ущелью, ярче и сочнее становится зелень. С высокогорных лугов скатывается навстречу упругий ветер, он напоен тенистой прохладой вершин и ароматом неведомых цветов. Домик егеря в развилке ущелий. Егерь – мужчина лет под сорок, плотный, упруго – красный, лицо – строгое. В прошлом году, мы знали, он два дня гонялся за браконьером, покалечил лошадь, увернулся от картечи, но нарушителя задержал. Серьезный дядька…

Егерь окидывает нас начальственным взглядом и неожиданным для полного человека тонким голосом пищит:

– А почему кос мало? Мы оправдываемся, что-де люди почти городские, к сельскохозяйственному инвентарю отношения не имеем, что часть из нас готова вязать веники, закладывать солонцы – вопрос уладили. И только после этого егерь подал руку двум – трем впередистоящим, а остальным только кивнул.

Разбившись на группы, отправляемся в разные стороны. Одни – на веники, мы – косить сено. В этом году нам достался самый дальний покос, и не только старики, но и молодые ворчат: куда топать! Рюкзаки за спины, косы, как винтовки, на плечо, идем вначале толпой, потом вытягиваемся цепочкой вдоль речки. Впереди кричат: