Расслабься, крошка!

Егор молчал.

Боталов чуть слышно вздохнул и уставился в монитор, который, словно ожидая этого, перешел в спящий режим, и по рабочему столу закрутились мыльные пузыри, гоняясь друг за другом в первобытном хаосе.

Красотища…

— Может, все-таки скажешь, чем вызвано твое неуемное желание отправиться на эти похороны? — язвительно поинтересовался он. — Что, покойников в гробу никогда не видел?

— Вот именно, — буркнул Егор.

— Что — вот именно?

— Мне надо увидеть его в гробу. Хочу убедиться, что он действительно сдох.

— Тебе моего слова мало?

Егор поднял глаза и упрямо сжал губы.

— Да, мне мало одного слова, — зло сказал он. — Я хочу убедиться, что он никогда уже не встанет, ничего не сделает ни мне, ни Алинке, ни нашему ребенку. Я бы кол осиновый ему в сердце вбил, если бы разрешили. Может, если увижу, как его засыпают землей, мне станет легче и я снова смогу спокойно жить и работать…

Боталов не ответил.

То, что с сыном после похищения творится неладное, он знал, и даже втайне консультировался с психологами, уверявшими, что это — обычный посттравматический синдром, который вылечит время.

Время шло, но ничего не происходило.

Вся прежняя уверенность и пробивная сила Егора куда-то испарились. Когда к нему в Штаты приехала съемочная группа брать интервью по поводу мнимой автокатастрофы, он так растерялся перед камерой, что едва смог заставить себя смотреть прямо, что-то невразумительно блеял и в итоге с позором сбежал. Нечто подобное повторилось и вчера, уже в Москве, когда Егор заехал на работу «разведать обстановку». На кулинарном шоу его уже сменил молодой актер, вечно скалящийся и шутивший, и справлялся он со своими обязанностями неплохо. Менять его обратно на Черского руководство канала не собиралось, к тому же веселый зубоскал обходился дешевле.

Егор не стал спорить, да и предложений хватало.

Однако именно на кулинарном шоу, где он, по старой памяти, хотел выступить уже в роли гостя, он впал в странный ступор. Ему так и не удалось сломать этот барьер, а когда он увидел нацеленные на него объективы камер с хищными красными огнями, то ударился в самую настоящую панику.

Съемку пришлось отменять.

Дома тоже творилось неладное.

Алина по секрету сообщила Боталову, что Егор перестал поднимать трубку до того, как включится автоответчик. Разговаривая же по телефону, он странно запинался и бесконечно переспрашивал, хотя прежде отличался завидной памятью. Оставаясь дома, он внимательно, словно стерегущий мышь кот, следил за Алиной, предупреждая любое ее желание.

— Мне кажется, он боится, что с нами что-то случится, — сказала Алина Боталову.

Выслушав признание сына, Боталов подумал, что в желании увидеть злейшего врага в гробу нет ничего такого уж странного. Чем черт не шутит, вдруг подействует?!

Он и сам подумывал предложить сыну попробовать что-нибудь экстремальное: с парашютом прыгнуть или хотя бы с «тарзанки», спуститься в расщелину вместе с командой спелеологов или заняться дайвингом, что ли…

Но озвучить свои предложения Боталов не успел.

А тут такая идея…

Почему бы и нет? Похороны так похороны.

— Ну хорошо, — нехотя согласился он. — Только я приму все меры предосторожности, ты понимаешь?

— Понимаю.

— Ну и славно. К тому же мне приглашение пришло — проводить в последний путь старого друга и партнера. Грех будет отказать, — хохотнул он.

— Где его хоронить будут? — спросил Егор.

— На Троекуровском. Как выдающегося деятеля культуры.

— М-да, — протянул Егор. — Выдающегося… Соседи точно в гробу перевернутся.

Народу на кладбище было много, и Егор, медленно двигаясь в длинной очереди к гробу Адамяна, изрядно замерз в своем тонком фасонистом пальто. Руки, удерживающие букет из белых хризантем, от холода уже не сгибались, и, воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, Егор сунул букет под мышку, а руки — в карманы. Стало ненамного теплее. Постукивая ботинками друг о друга, Егор медленно продвигался, уставившись в спину идущего впереди.

— Делать нам было нечего, потащились в такой холод, — пробурчал рядом Боталов вполголоса и с неудовольствием посмотрел на непокрытую голову сына, припорошенную снежком.

— Еще заболеешь.

— Пап, отстань, я не маленький уже, — ответил Егор.

— Не маленький, а дурак.

Егор хотел было ответить, но сдержался.

Они уже входили в храм, где стоял гроб с телом Адамяна. Боталов задрал голову и небрежно перекрестился. Егор неумело повторил его движение.

Позади маячил охранник, изображавший шофера, хотя с такими плечами он мог водить разве что самосвал. Охранник тащил венок и профессионально сканировал окрестности.

В храме было тесно и душно.

Люди со свечками в руках толпились у стен. Большинство нацепили темные очки, словно скрывая слезы. Егор оглядел всех с внезапным раздражением.

«Посмотрите-ка на них, — думал он. — Человек умер, пусть плохой, пусть даже сволочь первостатейная, убийца и садист, а они явились с постными лицами, в нарядах из последних коллекций. Для них что похороны, что свадьба — один черт. Светский раут, только музыка грустная да наряды темного цвета».

Лица присутствующих сохраняли выдержанно-грустное выражение.

«Куда идем сегодня? На премьеру в Мариинку, прием Гарика Шанте или похороны Ашота Адамяна?»

«Куда угодно, лишь бы вокруг были все свои».

На похоронах Адамяна были все свои.

Своих здесь было даже чересчур много…

Выпрямившись, как шпала, у стеночки стояла балерина Клочкова в черной норковой накидке и меховой шапке-папахе с длинным пером, пряча озябшие руки в муфточку. Ее поддерживал самопровозглашенный бриллиантовый голос страны, который, казалось, подсчитывал, сколько букетов положили к ногам усопшего. О нездоровой страсти бриллиантового голоса к флоре знали все. На концертах он частенько сбегал в зал, собирая букеты от своих и чужих фанатов. «Бриллиантовый» был облачен в строгий черный костюм, на лацканах которого почему-то переливались стразы. Рядом с Клочковой он смотрелся вполне гармонично, но впечатления убитого горем не производил.

Остальная публика была под стать. Черные костюмы, черные платья. Нитки жемчуга на шеях дам и на всех — темные очки, по моде американских гангстеров, совершенно неуместные в полумраке храма. Истинно скорбящих было немного: вдова Ашота, его заплаканная дочь и, кажется, внучка, еще — до ужаса похожий на Адамяна сын, пузатый, с намечавшейся лысиной и гротескно большим носом. Кучка взъерошенных родственников столпилась вокруг сухонькой седой женщины, беспрерывно вытиравшей платком мокрые глаза. Поодаль стояла группка артистов, которым Адамян покровительствовал. Среди них Егор увидел Марину в дурацкой черной шляпе, совершенно не подходившей к тесному черному костюму. Выглядела Марина растерянной и напуганной, без конца озиралась по сторонам, а увидев Егора, вздрогнула и жалко улыбнулась.