Рассвет

— Ее зовут Мэри Бэт. Я каждый день сажусь на ленч за ее стол.

— Да-а?

— Да, она меня приглашает.

— Ну, что ж, у нее недурной вкус, если она тебя приглашает. А она хорошенькая?

— Самая хорошенькая в классе! Она потрясающая, Том! И одевается потрясающе.

— А какие у нее волосы?

— Каштановые. С золотистым отливом.

— Я бы хотел посмотреть на нее, Тимми.

— Ну приходи на наш выпускной вечер. Папа и мама всегда приходят, и ты можешь, если захочешь.

— Конечно, захочу!

Такое маленькое бледное личико с задумчивыми глазами — мамиными глазами. Том раньше не замечал этого, а теперь вдруг осознал, что у обоих — глаза мечтателей, которые думают о чем-то своем, даже когда говорят с вами. Но ведь все говорят, что и Том похож на мать. И на отца тоже.

Тимми зевнул, но ему не хотелось отпускать Тома.

— Папа подарил мне новую игру, посмотри.

— Ты на часы посмотри, а в игру поиграем завтра! Как ты себя чувствуешь?

— Отлично.

— Ну, тогда спокойной ночи, до завтра.

Том сидел в своей кровати и читал «Протоколы сионских мудрецов». Это был репринт старинной книги, и Робби уверяла Тома, что все написанное там — чистая правда. Там говорилось, что евреи посылали в каждую страну старого мудреца, который подготавливал осуществление в этой стране господства евреев, которое потом должно было утвердиться на всей планете.

Том засомневался. А, может быть, это и правда. Ведь сколько всяких владений у евреев только в их городе. Половина больших магазинов и лавок — ювелирных, магазинов одежды, обуви, спортивных товаров. В кардиологическом отделении больницы, где в прошлом году делали операцию тете Лилиан, заведующий был еврей. Всюду встречались эти люди, занимающие важные посты, живущие в роскоши.

— Нет, — уверял он себя, — в этой книге изложены правдивые факты. Просто люди их не знают. Папа, конечно, знал эти факты. Но он был занят работой, обеспечивал семью, он не хотел наживать себе врагов… и не хотел расстраивать маму. Не было смысла спорить с мамой, и отец любил ее такой, какая она есть. Не понимающая жизни, погруженная в свои книги и в музыку.

Он поднял руку, чтобы выключить торшер, и увидел на своем столе в вазе пышную красную розу. «Какая красивая… мама срезала ее к моему приезду, — подумал Том. — Она пошла в сад и срезала ее».

«…Нет, я не должен был так говорить за обедом. Это огорчило маму. Может быть, не надо было оставлять в своей комнате ни книги о Гитлере, ни даже фотографии Джима Джонсона». Эти вещи появились в его комнате, когда он начал спать с Робби. Тогда началась его взрослая жизнь. Он растянулся в кровати, расслабив каждый мускул своего тела, и вдруг ощутил сладкую боль в чреслах, представив рядом с собой гибкое тело прижавшейся к нему Робби.

«А Тимми, — подумал он, — наверное не узнает этой пронзительной сладкой боли, радости и печали земной любви».

За окном летняя ночь звенела стрекотом сверчков, как звенела тысячу лет назад. А на другой планете, вращающейся вокруг другого солнца, другие существа наполняют ночь своей музыкой. «Ученые говорят, что после гибели жизни на планете останутся одни насекомые. Тараканы? Пф-ф… сносно. Ну а сверчки вообще — симпатичные создания. Всю ночь они стрекочут под моим окном…». Он заснул.

Лаура сидела, задумавшись, на неосвещенной террасе, пока не послышался шум колес подъезжавшей к дому машины. Заперев машину в гараже, Бэд прошел на террасу по росистой лужайке.

— Эй, почему ты здесь?

— Ничего, просто не хочется спать.

— Сидишь одна. Что случилось?

— Право же, ничего.

— Я тебя знаю. Чувствую, если что-то с тобою не так.

Так оно и было, но не пускаться же ночью в объяснения. Да Лаура и не хотела посвящать в свои настроения Бэда. И потом — она устала… Ах, как она устала…

— Как прошло твое собрание? — спросила она Бэда, не отвечая на его вопрос.

— Превосходно. Хотя слишком затянулось для воскресной ночи. Что поделаешь, люди любят сами себя послушать. — Он поцеловал ее. — Да у тебя новые духи. Как они называются?

— «Белые плечи».

— О, твои белые плечи… И белая грудь… И все остальное… А знаешь, я проголодался. Сделай мне сэндвич.

Кухня, как и весь дом, была предназначена для большой семьи. Фарфоровая посуда в буфете — тонкий китайский фарфор, сияющие медные кастрюли на полках до самого потолка, две плиты — электрическая и редко используемая, но начищенная до блеска, старинная, отапливаемая углем. Аккуратная связка дров, приготовленная в углу для растопки камина в зимние вечера. Кружевная паутина вьющихся растений на окне.

— Люблю наш дом, — сказал Бэд. «Мой дом — моя крепость». Да, и каждый должен защищать эту крепость, не щадя своих сил. Это я понимаю.

— К счастью, у нас в Америке нет враждебных сил, против которых надо оборонять свой дом.

— Напрасно ты так уверена. Старый уклад под угрозой. Его ненавидят евреи, негры, люмпены. О католиках я этого не скажу, я знаю среди них порядочных людей, но для них на первом месте преданность Папе. Не Америке.

— Не хочешь ли кусочек кекса? Я испекла два, один тетушкам в дорогу.

— Спасибо, не стоит мне есть сдобу, я уже выпил сегодня пару пива. Лишний вес — реальная угроза для меня. — Он откинулся на спинку стула и откусил кусок сэндвича. — Один приятель рассказал мне, что на улице Фейрвью поселилась пара черных. Купили дом Блейров. Хорошенькое дело!

— Да, мне сказала Лу Фостер.

— Такой прекрасный район и вдруг вселяются эти вшивые подонки.

— Они имели право купить этот дом, — возразила Лаура.

— Закон можно обойти. Повысить цены так, чтобы они купить не смогли.

Пальцы Лауры сжали ручку кофейной чашки, но она возразила спокойно:

— А, может быть, они славные люди…

— Ну, может быть… Но, черт возьми, Лаура, будь же реалисткой!

— Я именно реалистка в этом вопросе.

— Но я рад, что не буду иметь с ними дела. Они все-таки не совсем рядом с нами поселились. Вот Ордвеи сумеют облить их холодом.

— Ордвеи? — Это были владельцы соседнего с домом Блейров дома. — Ну, и как они, по-твоему, будут себя вести?