Рассвет

Расхаживая по территории фирмы площадью в четыре акра, он частенько преисполнялся гордостью. Придет время, и он станет владельцем всего этого в четвертом поколении. Сейчас здесь все сильно изменилось по сравнению с тем временем, когда его прадед основал дело. Мамины тетушки первыми признали это. Все нынешние преобразования были заслугой Бэда. Это он добился того, что теперь здесь с утра до вечера деловито громыхали подъезжающие и отъезжающие грузовики, склады были забиты инструментами, гравием, пиломатериалами, цементом, на стоянке выстроились ряды машин, и поток клиентов не иссякал в течение всего дня. Да, все это было делом рук Бэда, и сын испытывал гордость за отца.

Рабочие хорошо относились к Тому. Если их и смущало его присутствие, они, естественно, этого не показывали, и потому Том надеялся, что в своих симпатиях к нему они вполне искренни. Да и почему должно быть иначе. Он ведь никогда не отлынивал от работы, был не прочь поговорить и пошутить с рабочими, а во время перерыва на ленч доставал свои сэндвичи и устраивался вместе со всеми под навесом, а не уходил в контору к отцу.

Сегодня, сидя под навесом, рабочие заговорили об инциденте на Фейрвью-стрит. Но на этот раз Том, вспомнив наставления отца в отношении политических дискуссий, не стал вступать в разговор и поступил, как выяснилось, весьма разумно, поскольку страсти разгорелись не на шутку.

Затем один из рабочих достал транзисторный приемник и поймал двенадцатичасовые новости.

«В четыре часа утра полицейские задержали автомобиль, ехавший из северо-западной части города в восточном направлении. В багажнике машины они обнаружили атрибуты членов ку-клукс-клана — колпаки и балахоны, но оружия, боеприпасов и никаких других запрещенных вещей найдено не было. Водитель был оштрафован за превышение скорости в черте города.

Ральф Маккензи, баллотирующийся на пост сенатора, выразил глубокое сожаление по поводу преступного нападения прошлым вечером на дом семьи Иджвудов, охарактеризовал случившееся как бесчеловечный, грубый и антиамериканский акт. Он обратил внимание на странное, с его точки зрения, совпадение: нападение произошло как раз в то время, когда буквально на другой стороне улицы проходил митинг в поддержку его противника.

В интервью, которое он дал сегодня утром, Джим Джонсон выразил возмущение попыткой мистера Маккензи связать законный политический митинг с преступным, по его определению, нападением. «Ни я, ни мои сторонники, — заявил Джонсон, — не поощряем антиамериканских, как назвал их мистер Маккензи, актов. Мы американцы до мозга костей».

— Молодец, Джим, — заметил один из рабочих. — Сумел осадить их.

— Вешает лапшу на уши, если хотите знать мое мнение, — откликнулся другой.

— А тебя никто и не спрашивает.

— А я все равно скажу.

Первый рабочий отложил завтрак и сжал кулаки.

— Эй, — вмешался Том, — не стоит из-за этого драться.

Слова сорвались у него с языка сами собой: ему всегда претило насилие, а на лицах обоих мужчин была написана готовность пустить в ход кулаки.

— Том прав, — согласился старший из двух, — мы проголосуем так, как захотим. Кулаками не повлияешь на исход выборов.

Второй мужчина встал и отошел в сторону, бормоча себе под нос что-то вроде «давай, подлизывайся к пацану хозяина».

«Наверное, сторонник Маккензи», — решил Том. В голове пронеслись слова матери: «Это будут грязные выборы». «Не обязательно грязные, — подумал он, — но страсти будут кипеть».

Владелец приемника выключил его, и разговор перешел на бейсбол. Прошло несколько минут. Неожиданно появился Бэд и сделал объявление.

— После перерыва не принимайтесь сразу за работу. У нас состоится небольшая церемония, и я хочу, чтобы все присутствовали.

Вывеску «Пайге и Райс» сняли со входа в главное здание. С обеих сторон от входа стояли прислоненные к стене лестницы, а на траве лежала новая вывеска. Вытянув шею, Том прочел видную ему вверх ногами надпись «Райс и Сын» и густо покраснел от смущения.

— Что, так скоро? — пробормотал он.

— А почему нет? — Бэд хлопнул его по спине. — Ты же мой сын, так ведь?

Рабочие засмеялись, а Том с чувством неловкости стоял перед ними, наблюдая, как поднимают и укрепляют новую вывеску. Золоченые буквы блестели на солнце, и вывеска сразу бросилась в глаза.

Один из рабочих крикнул: «Ура!», раздались аплодисменты. Три женщины, работавшие в конторе, не прекращая аплодировать, закричали:

— Скажи речь, Том.

Он отрицательно покачал головой, и тогда самая старая из женщин, работавшая у них с того времени, когда его мать была еще ребенком, проговорила с шутливым укором:

— Ну же, Том. Я тебя знала еще в животе у твоей матушки.

— Я этого не заслуживаю, — сказал он. — Пока, во всяком случае. И я действительно не знаю, что сказать.

— Конечно же, заслуживаешь, — громко запротестовал Бэд. — Ты здесь работаешь, разве не так? Каждый день честно выполняешь свои обязанности. Иначе Бэд Райс не поместил бы тебя на эту вывеску, можешь быть уверен. Правильно, ребята?

Рабочие засмеялись, согласно закивали: Бэд Райс такого не сделал бы, можно не сомневаться. Бэд обнял Тома за плечи.

— Это мой сын, ребята. Он хороший парень. Будь это не так, я не стал бы его нахваливать, хоть он и мой сын. Я люблю его, это правда, но похвала — это совсем другое дело. Я просто хочу сказать… черт, я слишком сентиментален, я знаю, но у многих из вас есть сыновья, так что вы понимаете мои чувства… так вот, я хочу сказать, что если что-нибудь случится со мной, Том возглавит дело, и он будет таким же справедливым, честным и порядочным, каким, надеюсь, был я. По крайней мере, старался быть.

Волна любви захлестнула Тома. Пусть это было сентиментально, пусть его смущало, зато это было настоящее. «Мой отец, — подумал он. — Если с ним что-нибудь случится, я… я не знаю, что я тогда сделаю». В этот момент ему было наплевать на то, что думают остальные. И он крепко обнял Бэда.

— Ну ладно, — сказал Бэд. — Солнце печет вовсю, не буду больше держать вас на такой жаре. Заходите внутрь, там вас ждет пиво. Охладитесь немного, прежде чем снова приняться за работу. Сегодня как-никак праздник.

Итак, Бэд с Томом уехали на работу, Тимми ушел на целый день в гости к одному из друзей, и Лаура осталась в доме одна. По крайней мере, она думала, что она одна, но когда, взяв газету, она вышла на веранду, вслед за ней вышла и Бетти Ли.

— Я и не слышала, как ты пришла, — сказала Лаура.

— Я знаю. Вы все разговаривали. А потом, когда вы пошли завтракать, я спряталась наверху.

Слово «спряталась» удивило Лауру. Да и тон, каким все это было сказано, был необычным. Отложив газету, она посмотрела на Бетти Ли. Темное лицо старой женщины приобрело какой-то серый оттенок. Было видно, что она плакала.