Растопить ледяное сердце

— Именно поэтому камню требовались жертвы?

— Не камню, — поправляет меня Фрейза. — Одду требовались жертвы.

Учитывая, что в камне заперта сущность бога, это уточнение кажется мне лишним.

— В любом случае, это в прошлом. Сильнейшей вспышкой света ты сумела привлечь к себе внимание совета старейшин. Так они и узнали, что шерл все это время находился не в хранилище, а в одном из миров. И даже сумели вытянуть из моего брата правду о его замыслах.

— Как можно разговорить камень?

— У старейшин свои методы, — уклончиво отвечает богиня.

— То есть, все закончилось?

— Да. Мы все считаем, что опасность миновала. Шерл спрятан теперь в более надежное место, чем хранилище, к которому, как оказалось, легко получить доступ.

— Это хорошо, — с наслаждением вдыхаю ароматный воздух.

Повисает тишина, которую нарушает лишь стрекот кузнечиков и жужжание шмелей. Наблюдаю за бабочками, бесшумно и легко порхающими от цветка к цветку. На одних они задерживаются чуть дольше, на другие садятся лишь на краткий миг.

— Ладно-ладно, — Фрейза взмахивает тонкой рукой, словно делает мне великое одолжение. — Я расскажу тебе о проклятии Хольмгера.

Удивленно смотрю на богиню.

— Ты разве не об этом меня просила?

— Об этом.

Раз уж она сама предложила, глупо отказываться. Тем более, что мне интересно, чем так провинился предок Райнхольда перед божеством.

— Это случилось далеко после истории с Оддом. Смертных последователей расселили по разным мирам и стерли им память, чтобы понизить концентрацию черных душ, дать им возможность перевоспитаться и избежать лабиринта.

— Один из предков Райнхольда был такой душой?

— Верно. Очень давний предок. Как ты понимаешь, он успешно справился с испытанием. Ему помогла женщина.

— Он влюбился?

— Именно так. Любовь наполнила его душу светом, озарила мрак. Далеко не у всех это получилось, но особенно был высок процент излечения у тех, у кого Одд отнял свет против их воли. Все же, невозможно заставить душу насильно творить зло, не подпитывая её при этом тьмой постоянно, — богиня грустно усмехается. — Но это, скорей, очередное отступление от основного рассказа. Как я уже говорила, Хольмгер и Темпус — сыновья старейшины, одного из великих. Только поэтому Темпусу простили его мезальянс со смертной ведьмой, от которого появились дети, наделенные новым видом магии. До аминаристов только боги могли взаимодействовать с душами. Хольмгер рос разумным ребенком, но иногда бывал слишком вспыльчивым. В каждом из нас уживаются жестокость и милосердие. Когда пришло время, Хольмгеру и еще нескольким его товарищам было передано управление Лираэллией. Это был самый молодой мир из созданных, но его жители уже успели пройти несколько этапов, самое время было привнести в магию. Настоящее раздолье для юных богов, которым нужно набираться опыта. Историю становления Лираэллии ты знаешь, она более-менее правдива. Опущу эту часть.

Фрейза задумчиво смотрит на меня, а я только сейчас замечаю, что у нее очень необычные глаза. Радужка поделена на сектора, сочетает в себе сразу несколько цветов: серый, синий, карий, лавандовый, зелёный и оранжевый. Выглядит крайне странно, но в то же время притягательно. Хочется вглядываться в её глаза, находить все новые оттенки.

— Хольмгер из тех, кто любит накинуть на себя личину смертного. По его словам, это нужно для того, чтобы лучше понимать людей, знать их мнение о себе. Но я думаю, что он просто развлекается таким образом, зная, что в любую секунду может показать свою истинную сущность, перепугав до смерти какого-нибудь нерадивого человека. Смертные ценны своими эмоциями, ведь наши за столетия жизни выцветают так сильно, что мы почти перестаем испытывать их.

— По Темпусу и не скажешь, — снова вспоминаю бога, обожающего дурацкие мантии.

— Он пошел против закона, но встретил свою настоящую любовь. Год от года она лишь крепнет, не теряя своей пылкости. Это поддерживает в нем огонь эмоций. Увы, но не всем так везет.

— Как это? — даже подскакиваю от удивления. — Патриция же была смертной?

— Неужели ты думаешь, что бог, обладающий властью над душами, позволил бы любимой умереть спустя всего лишь полторы-две сотни лет, которые отмерены ведьме? — Фрейза выглядит такой удивленной, что невольно хочется извиниться за свое невежество. Едва сдерживаю порыв, напомнив себе, что не так уж я давно знакома с магией и божественными сущностями, чтобы все знать о них. — Ты, кстати, общалась с Патрицией, она составляла для тебя композицию из аромамасел, которая пришлась тебе по вкусу.

Перевариваю новую для себя информацию. А ведь Патриция тогда показалась мне совершенно неземной. Цвет ее глаз, необычный для человека, голос, странные намеки. Я была слепа, когда сразу не догадалась, что передо мной божественная сущность. Но у меня есть оправдание. Мой страх перед будущим, метания от Райнхольда к Клаусу, множество новых для меня знаний, магия, к которой я не привыкла. Все эти вещи занимали меня гораздо сильнее, чем девушка, которую я сочла слегка странной.

— Конечно, Темпус собирался пожертвовать собой. Спуститься на землю, стать смертным, — тем временем продолжает богиня. — К слову, обычно так поступают боги, пресытившись вечностью. Они отпускают свою магию и отправляются вниз, где проживают незаурядную жизнь в качестве простого человека. После смерти их души попадают сначала в чистилище, а потом в новый цикл, воплощаясь в теле. Но богам позволено так поступать только в том случае, если в обители есть такой же магически одаренный преемник. В иной ситуации давно налаженный механизм даст сбой. Темпус на тот момент был единственным привратником, поэтому ему не разрешили отпустить свою магию, чтобы отправиться к любимой. Но бог оказался слишком упрямым, он поставил условие о бессмертии для Патриции, в ином случае грозился спуститься из обители без высочайшего дозволения. Он знал, на что идет, знал слабые места оппонентов. Да, его могли бы после наказать муками, но боги бы все равно на долгое время остались без того, кто может управлять душами и их перемещением. А без этого умения иногда бывает невозможно поддерживать необходимое равновесие.

— Как у вас все сложно, — ежусь я.

— Великая власть предполагает столь же великую ответственность, — безразлично пожимает плечами богиня, для которой все это — норма жизни. — Но я опять отвлеклась. Такими темпами я не закончу свое повествование еще много часов. А у нас не так много осталось времени.

— До чего?

— Хольмгер, в очередной раз приняв личину смертного, отправился в путешествие по своим владениям, — проигнорировав мой вопрос, продолжает Фрейза. — Это было уже после того, как они с друзьями рассорились, высказав друг другу давно копившиеся обиды и недовольства. Он был зол. Но не только конфликт с друзьями терзал его разум и сердце. Он впервые влюбился. И не в кого-нибудь, а в Каису, с которой они вместе росли. Но избалованная теплолюбивая девушка предпочла разумному Хольмгеру огненного Гуди, который, в силу пламени в его крови и сердце, фонтанировал эмоциями, подпитывал ими окружающих. А Гуди, как истинный огненный, не отказался от того, что само пришло к нему в руки. Это оказалось болезненным ударом для Хольмгера, чья душа еще не успела зачерстветь окончательно. Он не заметил, как забрел в главный храм королевства, который построили в его честь. Окинув взглядом ледяные стены, он неожиданно для себя понял, что все видят его именно таким. Холодным, безучастным, величественно прекрасным и неприступным. Никому невдомек, что внутри его сердце еще горит, пылает страстями, которые не могут найти выход. Отец с детства внушал Хольмгеру, что для бога недопустимо поддаваться эмоциям, недопустимо чувствовать, поэтому он подавлял их в себе, контролировал, сохраняя на лице маску безразличия. Всегда жил разумом, как и положено сыну старейшины. Даже вспышки гнева, периодически возникающие из-за накопившихся эмоций, он предпочитал переживать в одиночестве, не показывая окружающим своей слабости. От невеселых размышлений его отвлек мужчина, которого Хольмгер не сразу заметил. Тот стоял подле алтаря, был печален. Хольмгер спросил, что у него случилось, и оказалось, что мужчина в этот день потерял невесту, которая заразилась лихорадкой, прокатившейся тогда по Лираэллии. Мужчина не только горевал о смерти любимой, но и злился. На Хольмгера, на других богов Лираэллии, к которым день за днем возносил молитвы, прося сохранить жизнь своей невесте. В ярости мужчина не контролировал свои слова, обвинял богов в бесчувственности, сетовал на то, что, имея безграничную силу, они остаются глухи и слепы к молитвам тех, кто в них безоговорочно верит, идет за ними. В конце мужчина добавил, что, чем испытывать такие страдания, он предпочел бы стать таким же ледяным и равнодушным, как Хольмгер, вера в которого в мужчине умерла вместе со смертью любимой.

— Неужели молитва и правда не способна помочь? — тихо спрашиваю я, искренне сочувствуя горю мужчины, жившего несколько веков назад.

— Способна. Но лихорадка тогда была ниспослана на Лираэллию, чтобы забрать самые светлые души.

— Опять равновесие? — тяжело вздыхаю я.

— Да. Был перекос, необходимо было его устранить. Для людей болезнь и следующая за ней смерть понятнее, логичнее, чем объяснения богов о балансе и вынужденной необходимости, — поясняет Фрейза. — Для Хольмгера, скорей всего, обвинения мужчины стали последней каплей. Он не смог удержать свои эмоции под контролем, не успел уйти, прежде чем произнес слова, ставшие проклятием для рода Линденов, и вложил в него целое озеро своей магии.

— Какой магией владел Хольмгер? — я все же спрашиваю, хотя уже знаю ответ.

— Он мог повелевать холодом. Сердце того мужчины сковало льдом, стоило лишь божественной магии проникнуть в его нутро. Но человеческое тело — плохое вместилище, поэтому мужчина испытывал ужасную боль от холода, который никак не желал примириться с новым хозяином. Впрочем, мужчина был даже рад ей. Физические страдания заглушали собой душевные муки от потери любимой.

— Что именно напророчил Хольмгер?

Словно из воздуха в руках Фрейзы появляется желтоватый от старости лист бумаги, исписанный увитым завитушками почерком.

— Сама прочитай.

Пробегаю взглядом по тексту.

«Радуйся, смертный, бог услышал твои молитвы и ниспослал тебе свое благословение. С этой минуты твое сердце и душа навсегда будут покрыты ледяной коркой, ограждающей тебя от человеческих эмоций. В каждом поколении в твоем роду будет рождаться лишь один мужчина, наследник, перенимающий мое благословение. Он будет ледяным и равнодушным к людским страстям, а его избранница, вскоре после бракосочетания, лишится эмоций, уподобляясь своему мужу. И не будет спасения от этого недуга ни на земле, ни в обители небесной. С каждым следующим поколением мороз будет все крепче сжимать душу и сердце, пока, в один из дней, они окончательно не рассыпятся ледяными крошками, оборвав жизнь последнего мужчины в твоем роду. Одну лишь надежду оставляю ему на спасение. Женщина, пришедшая из другого мира, но принадлежащая этому. Подобная той, что есть, но в то же время совершенно отличная. Несущая в себе свет, способный растопить лед в сердце и душе. Да будет так.».