Райская лагуна

За окном продолжала бушевать буря, но время шло, и я каким-то образом нашла в себе силы унять слезы, текущие из моих глаз, и рыдания, сотрясающие грудь.

Когда я затихла на несколько минут, Чейз пошевелился подо мной, заставляя горячую воду плескаться вокруг нас двоих, и побудил меня расслабить конечности и сесть прямо между его ног, прижавшись спиной к его груди.

Я опустилась ниже в воду, вытянув ноги, и положила голову ему на плечо, так что жесткая щетина на его подбородке задела мой висок, когда он заговорил.

— Когда я был во власти этого монстра, это было похоже на то, что все худшие, что я когда-либо думал о себе, было каким-то образом написано на каждой стене, расписано в мельчайших деталях и предложено ему для развлечения, чтобы использовать против меня, — пробормотал он, рокот его голоса прошел через его грудь и погрузился в мое тело, заставляя меня чувствовать себя спокойной и защищенной в его объятиях. — Я боролся, чтобы не пустить его в свои мысли, и не произнес ни слова, которое могло бы навредить кому-то из вас. Но он все равно узнал правду обо мне.

Он снова заерзал у меня за спиной, явно чувствуя себя неловко, произнося эти слова, но почему-то здесь, в темноте, когда я прижималась спиной к его груди, так что мы даже не могли смотреть друг другу в глаза, признавая нанесенный нам ущерб, это казалось проще, легче. Поэтому в ответ я поделилась с ним частью своей правды.

— Он всегда умел это делать, — выдохнула я. — Видеть то, что заставляло меня чувствовать себя наиболее уязвимой, вытаскивать это на свет, превращать любую найденную слабость в оружие.

Чейз зарычал, и этот низкий, глубокий, наполненный болью звук заставил мое сердце забиться сильнее, когда его руки сжались вокруг меня, и он прижал меня ближе.

— Мне так жаль, что ты оказалась с ним, малышка. Мне чертовски жаль, что мы так и не нашли тебя, что мы так долго боялись даже попытаться. Я говорил тебе, что извинения в моем письме будут последними, но это не так. Даже близко нет. Я никогда не закончу извиняться перед тобой или раскаиваться в том, что я сделал. Потому что мне чертовски жаль, что я отказался от тебя, что я пытался так сильно ненавидеть тебя и бороться с правдой о том, что я всегда знал в своем сердце.

— И что это? — Спросила я, не желая снова и снова возвращаться к прошлому, потому что это его не изменит. Даже если теперь я понимала все это намного лучше, это ничего не меняло. Но я перестала злиться на них за это. Все, чего я хотела сейчас, это выяснить, есть ли у нас хоть какой-то шанс найти дорогу обратно к тому счастью, о котором я мечтала. Потому что даже маленький кусочек солнечного света нашей юности был бы большим, чем я могла надеяться несколько лет назад.

— Что я люблю тебя, Роуг Истон. Я был так безвозвратно и беспомощно влюблен в тебя так долго, что позволил этому скрутить меня изнутри. Я позволил этому сделать меня жестоким, циничным и таким чертовски злым, потому что…

Он позволил своим словам слететь с языка, но мое сердце бешено колотилось от отчаянной потребности, чтобы он закончил это предложение.

— Потому что, что? — Спросила я.

Чейз вздохнул, его пальцы слегка согнулись, лаская мой живот и заставляя мою кожу гудеть от этого простого удовольствия.

— Потому что я всегда знал, что недостаточно хорош для тебя. И Шон тоже это понял. Он увидел, что я собой представляю и чего стою, и наказал меня так, как я того заслуживаю.

— Никогда не говори так, — прошипела я, поворачиваясь в его объятиях, чтобы взглянуть на него, но он крепко обхватил меня за талию, чтобы остановить, а его челюсть плотно прижалась к моей щеке, так что грубая щетина снова прошлась по моей плоти.

— Я могу ненавидеть его за то, что он сделал со мной, малышка, — прорычал Чейз. — Но я знаю, что многое из того, что он увидел во мне, было правдой. Я слаб. Я сломлен. Я бесполезен. Я — причина стольких плохих поступков, от которых ты и другие пострадали с тех пор, как ты вернулась в нашу жизнь, и я могу ненавидеть все это в себе, но это не мешает этому быть правдой.

— Нет, — возразила я, поворачивая голову так, чтобы посмотреть на него снизу вверх и заставить его признать правду в моих словах. — Возможно, ты совершал какие-то ошибки, возможно, ты даже большую часть времени был полным гребаным мудаком, и да, тот трюк, который ты выкинул на пароме, вызвал у меня желание отрезать твои чертовы яйца и носить их вместо сережек. — Чейз поморщился от этой мысли, но я продолжила, прежде чем он смог прервать меня. — Но ты не сломлен, Чейз, и ты определенно не бесполезен. Это не твои слова, они принадлежат Шону и твоему отцу, и, возможно, они вселили в тебя страхи и повлияли на твою неуверенность в себе, но это неправда. Когда мы были детьми, ты и я были теми, у кого на самом деле ничего не было. Мама Джей-Джея, возможно, и не была богатой, но она любила его, кормила и одевала в чистую одежду. У Фокса и Рика всегда было столько всего благодаря Лютеру, что я сомневаюсь, что они когда-нибудь поймут, каково это было для нас. Но мы с тобой знали, что значит быть нежеланными, голодными, чувствовать себя такими чертовски одинокими, что это просто разрывало душу. И все же ты всегда сначала думал о нас, а не о себе. Ты делился со мной своей едой, даже когда твой желудок урчал так громко, что даже чайки проникались жалостью и не пытались выпрашивать у тебя объедки. Ты не раз рисковал гневом своего отца, только чтобы помочь нам всем.

— Ты выставляешь меня лучше себя и других, но это неправда, — проворчал он, но я еще не закончила.

— Чейз, это ты угнал машину своей мамы, чтобы приехать за мной под дождем, даже когда знал, какие неприятности у тебя из-за этого будут. Ты был тем, кто приходил с синяками и всегда пытался скрыть их, потому что думал, что из-за них ты выглядишь слабым, когда на самом деле все, что они когда-либо делали, это доказывали, насколько ты силен, потому что тебе все еще удавалось улыбаться, несмотря на боль от них…

— Это вы заставляли меня улыбаться, — перебил он. — Все четверо. Вы были для меня всем.

— Ты тоже был для меня всем, — выдохнула я, и между нами снова воцарилась тишина, пока мы позволяли тяжести всего, что потеряли, давить на нас. — Все уже никогда не будет как прежде, правда?

Чейз вздохнул, но не ответил, потому что мы оба знали, что это так. Как могло быть иначе? И все же в тот момент было мучительно ясно, что это единственное, о чем мы оба мечтали больше всего на свете.

— Расскажи мне, что Шон сделал с тобой, малышка, — попросил он через несколько минут, и я напряглась, борясь с желанием просто закрыться, отстраниться, убежать. Но я так чертовски устала убегать и дала себе обещание, что больше не буду такой девушкой.

Поэтому я перевела взгляд на залитое дождем окно и сквозь цветное стекло смотрела на бурю за окном, заставляя себя признать свою слабость вслух в темноте.

— Шону нравятся трахать красивых, разбитых девушек, — медленно произнесла я. — Я не понимала этого, когда впервые встретила его… или, может быть, понимала. Не знаю. Думаю, тогда мне было все равно в любом случае.

— Расскажи мне, — настойчиво произнес Чейз, и я почувствовала, как отчаянно он хотел понять. Понять меня. Поэтому я заставила себя посмотреть своей боли прямо в глаза и произнести ее вслух.

— После того как я сбежала из того чертова места, куда меня отправил Лютер, я уже говорила тебе, где оказалась.

— С каким-то придурком, возомнившим себя гангстером, — пробормотал Чейз, и я кивнула.

— Да. Коди. Он был первым мужчиной, который действительно заставил меня понять, что значит быть желанной, но это касалось только моего тела. Он с самого начала дал понять, чего хочет от меня: его руки постоянно блуждали, пока он целовал меня, а самые «милые» слова, которые он говорил, всегда касались того, как горячо я выгляжу или как сильно он меня хочет. Но, наверное, я просто хотела, чтобы меня кто-то хотел после того, как почувствовала себя отвергнутой вами всеми и прожила месяцы, когда никому не было дела, жива я или мертва. Секс казался мне таким важным, когда я жила здесь, но, думаю, это было потому, что я знала: как только кто-то из нас начнет трахаться с другими, все изменится.