Райский сад

Я просто слушал и наслаждался звонкими трелями ее переливчатого тонкого голоска, невольно угадывая раскураженные чувства, обуревавшие ее маленькое сердечко.

"Какая славная девушка!
– умилялся я веснушкам на ее круглом личике.
– Бывают же такие девушки!"

А она все сокрушалась в который раз, что не смогла привести ко мне Ми-ми, которая "очень этого хотела".

– Представляете, мне сказали, что собакам нельзя в больницу!
– нешуточно возмущалась Эндрю.
– Но ведь Ми-ми - такая маленькая и миленькая собачка! И я бы все время держала ее на руках. Правда она боится уколов, но зато никогда не ест с пола! Нет, это просто возмутительно, что ее не пустили!

А еще моя принцесса была огорчена, что мне пока ничего нельзя есть.

– Какая жалость! Я ведь накупила для вас столько разных вкусностей! И шоколад, и фисташки, и сырные чипсы, и йогурт!.. Неужели вам даже йогурт нельзя?

Так ведь вы и с голоду помрете, типун мне на язык!

А потом она взяла мою руку, чуть наклонилась и придвинулась, так что у меня вдруг поплыла голова от дурмана ее молодого цветущего тела, а в свежезаштопанных кишках начал разгораться пожар, - она наклонилась и, чуть понизив голос, заговорщически зашептала:

– Бобби, вы можете ни о чем не беспокоиться! Тут меня спрашивали о вас - насчет страховки. Ну, вы понимаете: поскольку никто пока не объявился и они не надеются... Но это все пустяки! У меня есть деньги! Ведь вы не будете возражать? Вы позволите? Я так горда, что мы с Ми-ми вас спасли! Это - судьба, знак! Теперь я точно брошу курить - и вообще!..

И меня опять чуть не пробило на слезы. Но я справился кое-как и сказал:

– Спасибо вам за все, Эндрю! Вы самая чудесная девушка, которую я только встречал в своей жизни!

Она крепче сжала мою руку - и взгляд ее голубых очей чуть затуманился от удовольствия и мечтательного ожидания.

– Вы столько для меня сделали!.. Но я не могу вам позволить оплатить мое лечение. У меня есть родные. Сестра. Надо только сообщить им. Вы поможете мне связаться?

– У вас есть родные?
– словно чему-то невозможному разочарованно удивилась девушка и нехотя разжала мое запястье.
– Да, конечно... Если вы так желаете...

И больше я ее не видел.

Лиз появилась в палате за пару дней до моей выписки. Еще раньше пришел чек и случился телефонный разговор между нами.

Она была не одна. На руках у сестры сидел рыжий малыш.

– Это Джошуа, - сказала она, подсев к кровати.

Джошуа - так звали нашего отца.

– Разве ты еще не ходишь? Мне сказали, что ты почти здоров, - проявила она участие.

– Я немного устал.

– Что собираешься делать?

– Еще не решил.

– Отец сильно сдал. Пришлось нанять сиделку. Не хочешь его навестить?

– Не сейчас.

– Ты так занят? Не нагулялся за три года?

Я промолчал.

– Роберт, мы никогда не были с тобой особо близки. Но ты мой брат, и должен знать правду. Отец все переписал на малыша.

– Поздравляю, - выдавил я.

– Спасибо, - неловко улыбнулась она.
– Ты ведь понимаешь, что сам во всем виноват? Хотя я считаю это несправедливым.

– У меня нет претензий.

– Напрасно!
– удивилась Лиз.
– Если ты надеешься, что тебе что-то перепадет от мамы, то глубоко ошибаешься. Ему как-то удалось объединить завещания. Он оставил тебя без единого цента.

– Ты предлагаешь судиться?

– Это бессмысленно, пока отец жив. Но если ты вернешься, если будешь вести себя благоразумно...

– Элизабет, дорогая, - прервал я ее, - ты ведь знаешь, что я не вернусь, и что ничего уже нельзя изменить.

– Ты неправ, - возразила она.
– Я, конечно, не могу требовать от тебя, чтобы ты изменил свои привычки. Я всего лишь прошу - не губить себя окончательно. Ты не заслуживаешь такой жизни.

– А ты здорово изменилась, - сказал я, не желая продолжать неприятный для нас обоих разговор.

– Знаю. Растолстела как корова, - улыбнулась она благодарно.

– Нет. Похорошела. И глаза у тебя стали синие - как у мамы. А в детстве были серыми, как у отца.

– Это неправда. У меня всегда были серые глаза. И сейчас они серые. Я просто ношу теперь линзы. Но все равно - спасибо. Вот, это тебе, - сказала она, вложив мне в руку кредитку.
– Здесь небольшая сумма. Если надо будет еще, просто позвони.

– Ты очень добра, - сжал я ее пальцы.

– А теперь поцелуй своего племянника, и мы пойдем, - заторопилась испуганно Лиз.
– У меня вечером самолет.

Те десять штук, оказавшиеся на кредитке, я потратил быстро и с шиком, отправившись на Багамы. Это было совсем рядом от родного дома - всего-то девяносто километров до Форт-Лодердейл, если на пароме. И эта близость к дому, где, возможно, натужно дыша в кислородной маске, сидел на веранде мой отец и с ненавистью смотрел на морскую синеву на горизонте, заставляла меня с еще большим жаром предаваться беспечным утехам.

Вернувшись в Лос-Анджелес, я позвонил Лиз и попросил денег. Якобы для поддержки некоего предприятия в сфере общественного питания, которое открыл вместе с одним надежным другом. Она, не особо расспрашивая, выслала пять штук. Потом я еще позвонил через пару месяцев. И она снова послала мне деньги, но немного - всего две штуки. А последний раз я позвонил ей уже через год. Я тогда действительно был в отчаянном положении.

– Отец уже неделю как в реанимационном отделении, - заявила Лиз.
– Я вышлю тебе деньги и закажу билет, если ты приедешь. Не заставляй меня врать перед всеми, оправдывая твое отсутствие на похоронах.

Я, конечно, поклялся, что немедленно вылечу - и в тот же день пришли деньги и уведомление о брони на авиабилет. Билет я не стал выкупать, а кредитку, сняв все до единого цента, порвал - и с тем навсегда прервались мои отношения с семьей.

Дз-з-зъ!.. д-з-з-зъ!
– звенит в башке тишина.

Дил-лз-за!.. Дил-лз-за!
– вторит ей назойливая память.

Диллза - так зовут мою новую подружку, "итальянку", оказавшуюся гречанкой албанского происхождения. Вчера мне показалось, что она чем-то похожа на Эндрю. Но сегодня мне уже так не кажется.

Эндрю действительно была чудесной девушкой. И я ей тогда не соврал, сказав, что никогда не встречал девушки лучше. Да и теперь, спустя почти пятнадцать лет, мог бы это повторить. Хотя, если честно, ни тогда, ни после я не жалел, что у меня с Эндрю ничего не вышло. И дело совсем не в том, что девчонка была начинающей шлюшкой. Сам-то я кем был тогда - в той канаве и в той больничке? Просто на ангелах-спасителях не женятся и не заводят с ними детишек. Ангелам-спасителям ставят в суровых сердцах кумирни и воскуряют тайно фимиамы. Я и воскуряю - все эти годы.