Райский сад

Она разочарованно отбросила в тарелку недоеденную тушку рябчика, которую вертела в руках, и снова присосалась к бокалу.

Мне тоже захотелось выпить - и я плеснул себе скотч. Девушка одобрительно улыбнулась и, прикончив одним глотком остатки вина, потянулась за водкой.

– Давай напьемся?
– предложила она.

– Ты и так слишком много пьешь, - не удержался я.

– Разве?
– деланно удивилась Дэля.
– Не беспокойся. Я могу выпить гораздо больше.

В этом я не сомневался и счел за лучшее просто глотнуть. Виски показался неприятным, почти противным.

– Кажется, я испортила тебе день, - сказала она, насмешливо наблюдая мою брезгливую игру с рюмкой.

– С чего ты взяла?

– Ты с самого утра ни разу не улыбнулся.

– Ты в этом не виновата. Я как-то неуютно чувствую себя здесь.

– Почему?
– честно удивилась Дэля.
– Здесь красиво. Ты не любишь природу?

– Я люблю природу. Здесь мило. Но я имел в виду вообще Гюлистан. В этой стране все какое-то искусственное. Как этот прилизанный парк.

– А мне здесь нравится. Я стараюсь чаще сюда приезжать. Зелень вокруг. Тихо. Птички. Иметь бы такой домик с небольшим садиком, и чтобы рядом речка текла. Но, конечно, не здесь, в Гюлистане... Да оставь ты в покое эту рюмку!
– неожиданно психанула Дэля.

Под ее враждебным взглядом я в два глотка прикончил скотч.

– Нет! Лучше закуси помидорчиком!
– сочувственно воскликнула девушка и подала мне небольшую помидорину.
– Это зырянские, самые лучшие в Гюлистане.

– Зырянские?
– непонимающе спросил я, разглядывая упругий плод с шелковисто-блестящей шкуркой.

– Да. По имени поселка, где они произрастают. Где-то в окрестностях бывшей столицы. Их привозят контрабандой, редкий товар.

– Почему - контрабандой, если это местный продукт?
– еще больше удивился я.

Дэля заметно смутилась.

– Ну, не совсем контрабандой. Конечно - не контрабандой! Да ты попробуй! Самое то, чтобы перебить противный привкус во рту.

Я осторожно надкусил податливую мякоть - и на язык щедро брызнула кисленькая прохлада. Помидор оказался удивительно сочным, а его резковатый вкус никак не походил на травянистый вкус обычных помидоров, что я пробовал прежде.

– Правда - вкуснотища?
– переживала вместе со мной Дэля вновь открытый гастрономический изыск.
– Я их просто обожаю! Иногда ем сразу по несколько штук. Лучше всего слегка надкусить, а потом подсыпать щепотку соли в лунку. А иногда ем с хлебом - только помидоры и хлеб. Меня так научил один друг из местных.

– Да, приятно, - сдержанно похвалил я.
– Освежает.

– Еще как! Говорят, там, на побережье, бесплодные солончаки, почти пустыня. И невыносимая жара летом. И вот эти пески родят подобное чудо! Посмотри на этот! Разве он не похож на сердечко? Если у этой страны есть сердце, то вот оно - на моей ладони!

Я невольно усмехнулся ее наивному восторгу. Но не посмел вставить язвительную фразу по поводу "гюлистанского сердечка", вертевшуюся бесенком на языке - Дэля так улыбалась! Это удивительно, как улыбка искренней радости преображает женское лицо, вызывая нежное любование и ответную радость.

– А ты там была, на побережье?
– спросил я мягко.

– В Укбе?
– она бережно положила плод на скатерть и стала катать под ладонью.
– Нет. Туда нельзя.

– Почему? Там что - эпидемия?

– Хуже - анархия. Укба и прилегающие территории не контролируются властями. Там была самая настоящая война лет двадцать назад. А теперь Черный Город, как его называют местные, огорожен колючей проволокой и блокирован со всех сторон войсками.

– Ты шутишь?
– неприятно изумился я.
– У вас здесь еще и гражданская война? Но почему у нас об этом ничего не пишут?

– Ты хочешь сказать, что интересуешься политическими новостями?
– усмехнулась Дэля.

– Не особо, - честно сознался я.
– Но разве такое возможно скрыть?

– А никто особо и не скрывает. Разве что здесь об этом не принято говорить. А там, у вас, все, кому положено, знают. Я имею в виду политиков. А зачем это знать тебе или любому другому обычному европейцу или американцу? Неужели это тебя особо взволнует, и ты попытаешься что-то изменить? Каждый живет своей жизнью. И всем наплевать на всех. Так всегда было и всегда будет!

– Но это ужасно - воевать с собственными гражданами! Это варварство!
– возмутился я, чувствуя, что необходимо возмутиться.

– В Гюлистане нет граждан, - холодно бросила Дэля.
– Только овцы и пастухи. И каждой овце отведена своя лужайка, где только она и может кормиться. Пока ее не принесут на алтарь государства.

Я хотел что-то ответить, как вдруг, выпевая веселой трелью "сиртаки", ожил мобильник Дэли, оставленный ею у шезлонга.

Разговор длился недолго. Она отошла в дальний угол веранды, даже отвернулась. Редкие фразы, которые она вставляла, были произнесены, как мне показалось, по-гюлистански.

– Мне необходимо в город, - сказала она хмуро, вернувшись к столу.

– Какие-то срочные дела?

– Да. Ты не возражаешь?
– спросила она и, не дожидаясь ответа, суетливо засновала по веранде, одеваясь и собирая вещицы.

5

Как она ни спешила, но нам пришлось изрядно задержаться.

Прибежавшего по звонку мальчишку, который нас обслуживал, моя просьба подать счет ввергла в замешательство. Он, очевидно, никак не мог понять, почему гости заторопились от столь богатого стола, винил мысленно в этом себя за некую оплошность, почему несколько раз и повторил с надеждой вызубренную фразу "anything else?". Но Дэля быстро поставила его на место, что-то грозно бросив по-гюлистански. Мальчишку словно сдуло с веранды.

А минут через десять, в продолжение которых Дэля, нервно расхаживая по веранде, непрестанно дымила сигаретой и не выпускала из рук рюмку, явился маленький плешивый коротышка в синей жилетке. Очевидно, это был старший официант, хотя с такими непрезентабельными внешними данными его бы не приняли даже на должность полотера в приличной европейской гостинице. Этот тип тоже пытался говорить по-английски, но то ли слишком робел, то ли заикался, а скорее всего - заикался от чрезмерной робости, так что я совершенно не понимал, что он там бормочет в свои крысиные усики. Но Дэля его отлично поняла. И он ее тоже, когда она что-то там просвистела ему на их языке сквозь презрительно сморщенные губки. Официант сразу вынул из нагрудного кармашка лист бумаги, подобострастно подбежал к Дэле и вложил в протянутые пальчики. А она равнодушно переадресовала листок мне.

Это был счет и я, разумеется, сразу же углубился в его изучение. Мне было любопытно, поскольку это был первый за три дня счет в Гюлистане, попавший непосредственно в мои руки. К сожалению, он был составлен на их языке. Хотя я и не сразу это понял. Вроде и латиница, но с добавлением каких-то незнакомых букв. Некоторые слова, такие как "vodka" и "rom", были вполне понятны, но из букв большинства других слов составлялась совершенная абракадабра. Хорошо, подумал я тогда, что у них хоть цифры наши, в смысле - арабские. Цифры мне и помогли как-то сориентироваться, особенно итоговая: 325.