Разбитые надежды

– А что это ты молчишь, как скотчем рот заклеил, Ники? – вдруг обратился к нему Стефан. – Мы тут вообще-то все собирались твои писульки обсуждать! Спенсер мне позавчера на уши сел, весь на эмоциях от прочтения «Лиама».

– Вот именно, спрятался там, сидит да чаёк свой из термоса цедит! – подхватил его Спенсер.

Клаус силился вспомнить, каким был Спенсер в школьные годы: капитан команды по баскетболу, король вечеринок и отличник по биологии… Но почему-то ему, как назло, вспоминался только рассказ Ральфа о том, что кого-то из парней вырвало в гараже родителей Спенсера. Он вдруг засмеялся.

– Ржёт сидит! – глупо, но заразительно улыбался Стефан, тыкая в плечо друга. – Над чем ты там хохочешь в одно рыло? Мы тоже хотим послушать!

«Самый удивительный человек в моей жизни! Ему достаточно сказать одну фразу, чтоб растопить в моей душе лёд, чтоб вывести меня из отупения и уныния. Я должен был ценить его сильнее, должен был чаще видеться с лучшим другом. Странно, что он никогда не обижался на меня из-за того, как я забывал его, пока устраивал свою карьеру и личную жизнь».

– Да я вспомнил, как в выпускном классе Ральф рассказывал про вечеринку у Спенсера, что кого-то там в его гараже нехило вывернуло…

– Там вонища стояла неделю! – захохотал в ответ Спенсер.

Никлаусу стало тепло. С этими людьми он по-прежнему мог посмеяться над какой-нибудь ерундой, без стеснения сплетничать о горожанах и обсуждать что угодно. Вот и сейчас всех охватило общее ностальгическое чувство, воспоминания о школьных годах.

Одноклассники после донимали Клауса расспросами о его книгах, о том, как ему посчастливилось связаться с самым лучшим нью-йоркским литературным издательством. Усилиями и намёками Стефана никто не затрагивал вопроса о том, почему Никлаус перестал писать и вообще исчез из поля зрения СМИ.

Игра началась только ближе к ночи. Все были охвачены чувством общей радости от сближения после стольких лет: парни с поля свистели девчонкам, а девчонки громко болели за команды и пели школьные песни команды чирлидеров.

А через неделю на странице Мистера Л. на фейсбуке Стефан случайно обнаружил следующий пост: под монологом (скорее, даже личным письмом, представленным публично) была прикреплена фотография совсем ещё молодого Никлауса с его первой презентации «Пожара».

«Всякое трепетное сердце когда-нибудь отобьётся, потухнет когда-нибудь самый пылкий взгляд, стихнет самый громкий голос… Это так естественно и так печально.

Так вот, мой милый мальчик с трепетным сердцем, я привык считать себя твоим наставником, учителем, покровителем, но и сам не заметил, сколь многому научился у тебя. Как я вдохнул в тебя уверенность, так и ты вдохнул в меня новую жизнь, надежду и бережное отношение к миру и людям.

И пусть все, кто когда-либо обожал и превозносил тебя, молчат сегодня, я хочу говорить о тебе. Хочу говорить о том, как ты когда-то сумел подарить людям одни из лучших слов, что были сказаны в литературе за последние двадцать лет.

Наверное, есть и моя вина в том, что случилось с тобой. Я упрятал тебя под своё крыло и эгоистично бросил тогда, когда был особенно нужен.

Я помню, как учил тебя ни за что не извиняться и принимать подарки судьбы как должное… Но сейчас, вспоминая тебя, мой милый мальчик с трепетным сердцем, мне больше всего хочется сказать «прости». Прости меня».

Двадцать миллионов оценок. Более семи миллионов репостов.

***

В конце мая Алексис с матерью приехала в гости к бабушке с дедушкой. Мучительные экзамены остались позади, так можно было расслабиться перед следующим семестром.

Кэролайн сильно разругалась с Кевином, поэтому предпочла пожить неделю-другую в обществе родителей и дочери. Ей всё не нравилось в отчем доме, здесь ей было скучно. Дни текли вяло, Кэролайн предпочитала валяться в гамаке у дома в компании книг или журналов.

В одно утро ей всё же захотелось пройтись по городу, поглядеть, чем он ныне дышит, чем занимаются горожане по утрам на лужайках, заглянуть в местную булочную. Кэролайн надела короткое шёлковое платье нежно-розового цвета, широкополую дизайнерскую шляпу, солнечные очки и отправилась на прогулку. Ей было безразлично, что она не вписывалась в «местный колорит», и выглядела чересчур городской особой. Сначала Кэролайн бесцельно бродила по знакомым улочкам, но после даже зашла в кино, навестила родную школу и кафе, где когда-то любила сидеть по выходным.

Через четыре часа она возвращалась домой, испытывая удовлетворение от своей вылазки. Не дойдя до конца липовой аллеи у своего дома, она остановилась. У порога, на ступеньках, сидели Клаус и Алексис – вероятно, они говорили уже довольно долго. Алексис поднялась со ступени, протянула Клаусу на прощание руку и скрылась за входной дверью. Кэролайн стало страшно и хотелось бежать, как школьнице, которую уличили в баловстве. Сердце пропускало удар за ударом, а чувство вины, спрятанное глубоко-глубоко, вдруг вырвалось и заполнило весь её разум.

– Добрый день… Кэр, – мягко сказал Клаус.

– И тебе, Ник, – почти пропавшим и хриплым голосом отозвалась Кэролайн, сминая подол платья и, медленно подойдя, опустилась на ступеньку рядом с ним.

– Я тут с твоей мамой потолковал о том о сём… С Алексис вот познакомился, – с грустной улыбкой назвал он имя дочери. – Я хотел тебя увидеть сегодня… Хотя почему-то казалось, что ты не придёшь, как в каком-то любовном сериале, где интереснейший момент обрывается интригой, а новая серия будет только через выходные,– Клаус засмеялся и прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями.

– Не знала, что ты смотрел любовные сериалы,– простодушно ответила Кэролайн и виновато посмотрела на него.

– У меня ноги затекли, Кэр, пойдём лучше прогуляемся до нашей школы, поговорим, – он поднялся и протянул ей руку.

Хотя Кэролайн и была сегодня там, она не стала отказывать Никлаусу, потому как понимала, что рядом с ним эта дорога будет совсем другой. Поначалу они вели бессмысленный диалог о том, что с ними обоими сталось, кто виноват в разлуке и в том, что случилось, но вскоре замолчали, потому как через столько лет эти объяснения казались пустыми, неактуальными и ненужными прелюдиями к тому, о чём им хотелось говорить в действительности. Но соблюдая «этикет» взрослости и логичности, они были вынуждены обсудить это. После долгой паузы Кэролайн поняла, что наконец может поговорить об Алексис.

– Она похожа на тебя, Ник. Такая же чувствительная к миру, к людям, такая же душевная и мечтательная. Но вместе с тем она очень живая, деятельная и оптимистичная, она…

– В этом похожа на тебя. Идеальный сплав наших дурацких по раздельности характеров.

– Да уж… – вздохнула Кэролайн и остановилась.

«Как же годы изменили её. Всякое её движение столь незнакомое – плавное и роскошное… не те её милые метания, взмахивания руками и деловые позы. Наверное, всем окружающим кажется, будто она потеряла внутренний огонь, что она стала безжизненной. Но я знаю, что она стала просто другой, потрёпанной жизнью без любви… Но она всё та же моя Кэр, пусть это и понимаю я один». Они опять замолчали и долго потом шли в тишине.