Разбуди меня

Гермиона хмыкнула, но послушалась, пройдя в маленькую каморку в конце теплицы, откуда после звонка на урок обычно выходила мадам Стебль.

Тео вошёл следом, заперев дверцу, и его опьяняющая близость ударила в голову воспоминанием о том дне, когда они точно так же оказались одни в купе поезда. Гермиона стыдливо опустила ресницы, поймав себя на мысли, что её это заводит: тесное закрытое помещение, невозможность сбежать и ни единой души поблизости. Только он.

В этот миг она даже не стала раздумывать над тем, применяет ли Нотт легилименцию по отношению к ней, когда он произнёс те самые слова, что она жаждала услышать сильнее всего:

— Я скучал по тебе.

Её напускное благоразумие мгновенно дало трещину.

— А я по тебе... — выдохнула она, не в силах сопротивляться разгоревшемуся в груди пожару, сметающему на своём пути последние сомнения.

Не медля больше ни секунды, Тео накрыл её губы жарким поцелуем, обрушивая на Гермиону всю накопившуюся за несколько дней страсть пополам с дикой радостью оттого, что тот ужасный сон был всего лишь одним из сотни подобных снов, неправдой, дымкой, с каждым новым вздохом и касанием губ стирающейся из памяти. Его Гермиона была жива и здорова и — Моргана подери! — только что призналась, что скучала по нему. Это ли не победа?

Он целовал без разбору всё, что попадало под его требовательные губы — её лоб, щёки, шею, обжигая и без того разгорячённую от разницы температур кожу. Он адски желал её прямо здесь и сейчас; да что там говорить, он желал её постоянно и догадывался, что сейчас она настолько в его власти, что, пожалуй, не будет особо против. Но он не мог так. Именно с ней не мог. Теплица была слишком неподходящим местом для Гермионы, он бы даже сказал, недостойным её. Всё внутри Тео было охвачено пламенем, но он заставлял себя внешне оставаться невозмутимым, потому что знал: стоит Гермионе уловить его настрой и сделать маломальское встречное движение — расстегнуть застёжку мантии или прошептать какую-нибудь ласковую чепуху, давая понять, что тоже хочет его... ему просто сорвёт крышу.

Приказав себе хоть немного остыть, он с трудом отстранился от Гермионы, такой манящей и притягательной в этот момент, что Тео с досады чуть не выругался вслух. А она вся тянулась к нему и этим, сама того не зная, подвергала страшной пытке последние крохи его самоконтроля. Предупреждая её возможные необдуманные действия и в то же время утоляя мучавшую его столько дней жажду прикосновений, Тео взял руки Гермионы в свои, тем самым останавливая эту девушку, у которой, кажется, тоже снесло крышу. Он прекрасно знал горячий нрав Гермионы и в данный момент остерегался того, что она способна сотворить... точнее, что он способен сотворить с ней после того, как она — впервые — сама его поцелует. Крепко держа её ладони и не давай двинуться вперёд, он предпринял последнюю, заранее обречённую на провал попытку — попробовал отвести от неё взгляд... и не смог. Эти карие, а при свете зимнего солнца, заглянувшего в стеклянную крышу теплицы, каре-золотистые глаза будто гипнотизировали его.

— Ты всё-таки самая настоящая колдунья, — хриплым голосом сказал Тео, наконец нарушая тишину, наполненную лишь их тяжёлым дыханием.

— Маглорождённая, правда, — напомнила она.

Вот дерзкая чертовка, даже в таком состоянии ты язвишь! А если...

Он вновь склонился к ней и, уже не отрывая лукавого взгляда, тихо прошептал:

— Когда займёмся этим?

— Чем?.. — одними губами произнесла Гермиона, глядя на него сквозь пелену страсти, застилающую глаза.

Тео удовлетворённо усмехнулся. Теперь она уже вряд ли была способна на колкости.

— А чем ты хочешь, малышка? — вкрадчиво спросил он, выпуская наконец тонкие запястья и заправляя непослушную прядь волос за ухо Гермионы. Она была взбудоражена и совершенно сбита с толку, поэтому, не дав ей прийти в себя, Тео продолжил: — Как насчёт следующих выходных? К примеру, вечер после игры Слизерин-Когтевран?

Его лицо было слишком близко, а жаркое дыхание щекотало шею, доводя Гермиону до исступления. Она не могла собраться с мыслями, не могла думать ни о чём, кроме мурашек, покрывающих её кожу дюйм за дюймом, и практически не слышала, что говорил Нотт последние три минуты.

Гермиона резко вскинула голову, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение.

— Ты... имеешь в виду...

О да.

— Именно. Мы займёмся... разработкой окончательного плана по проникновению в Отдел тайн.

Этот ответ отрезвил Гермиону, вернув способность здраво мыслить, но она не сумела удержать вздох, в котором Тео услышал не только облегчение.

— Но почему после игры?

— Во-первых, потому что это суббота. Я надеюсь, ты не делаешь уроки в субботу вечером?

— У меня нет занятий в воскресенье, как ни странно, — парировала Гермиона.

— Вот и замечательно. А во-вторых, после игры, чьей победой она ни завершится, все наши соберутся в гостиной, чтобы обсудить матч. И мне будет довольно просто освободить комнату... — он нарочно выдержал паузу, чтобы последние слова прозвучали как можно эффектнее, и добавил: — Для тебя.

Гермиона сразу же отмела это предложение.

— Думаю, нам лучше встретиться на нейтральной территории, — нарочито твёрдо сказала она, стараясь скрыть волнение.

Это тебе не номер в гостинице посреди Лондона, голубушка, а его личная комната в подземельях. И он там полный хозяин.

За месяцы усердного наблюдения Тео хорошо изучил мимику Гермионы, поэтому и на сей раз быстро всё понял, но решил не подавать виду, а перевести всё в шутку.

— Грейнджер, не смеши меня! Неужто ты боишься, что рухнет потолок слизеринской гостиной, и все мы утонем в водах Чёрного озера?

— А ты неужто опять забыл, на каком я факультете? — заносчиво ответила Гермиона и подчеркнула: — Гриффиндорцы ничего не боятся.

— Ну раз так, то — прошу, — Тео демонстративно подал Гермионе согнутую в локте правую руку, левой же быстро орудовал палочкой, снимая заклятия с двери. — Пойдём в замок вместе, раз ты ничего не боишься, даже реакции своих ненаглядных друзей.

Чёрт бы их побрал!

Гермиона была загнана в тупик. Целиком и полностью. С одной стороны, ей уже порядком надоело прятаться вот так по всяким закуткам, чтобы Джинни, Дин или Полумна не увидели её в компании ненавистного слизеринца. Но, с другой, она слишком сильно зависела от мнения друзей и никак не могла отделаться от дурацкой привычки, приобретённой ещё на первом курсе, когда они с Гарри и Роном мчались по запретному коридору третьего этажа, спасаясь от Филча с его кошкой: привычки выстраивать свою жизнь в рамках пресловутого общего блага.

Она презирала в себе эту черту, но пока ей не удавалось её искоренить, а потому оставалось только одно: позволить одной зависимости взять верх над другой. Иными словами, забыть про друзей и окунуться с головой в свои чувства к Нотту, подчинившись наконец этому сумасшедшему притяжению.

И где-то глубоко внутри Гермиона уже знала, что рано или поздно поступит именно так. Самые близкие друзья давно повзрослели (в условиях войны пришлось пожертвовать парой-тройкой лет беззаботного детства), почти все уже окончили школу, скоро устроятся на работу и мало-помалу начнут обзаводиться семьями...