Разговоры
Шрифт:
— Нет, нет, постойте. Портрет фельдмаршала чьей работы? Это хороший портрет.
— Нашел на рынке, в ужасном виде был. Я думаю, не самого ли Крюгера, поясное повторение большого портрета, что в Зимнем дворце… Ну, идем…
— Постойте. Еще эти два боярина.
— Один — Волконский, участвовавший в избрании царя Михаила Феодоровича, а другой — подписавший Уложение царя Алексея Михайловича.
— Откуда достали?
— Оригиналы у князя Голицына-Прозоровского в Зубриловке, то есть были в Зубриловке, а теперь не знаю, ведь Зубриловка разрушена…
— А почему у Голицына-Прозоровского?
— Потому что бабка его была Волконская, дочь Михаила Никитича, московского главнокомандующего… Ну довольно же предков. Хотите покататься на автомобиле?.. Можем, не выезжая из парка, по счетчику сделать шестнадцать верст.
— Ну что такое на автомобиле шестнадцать верст? Со скоростью тридцати — полчаса. А ведь катаются люди для того, чтобы время убить, а не пространство.
— С тех пор что я занимаюсь Далькрозом, прямо отвертеться не могу от времени и пространства.
— Да ведь «время, пространство и различимое в них — вот все, что называется природой и будет так называться, пока по черной земле ходит человек». Это сказал китайский мудрец.
— Вы правы, и он даже прибавляет: «Это давно знают мудрецы и дети»… Ну хорошо. Мы занимались тем, что убивали время, пока говорили о предках, а теперь…
— Да вовсе не убивали, я и потребности не ощущал убивать его.
— Не о том «убийстве» я говорю, которое имеет скуку подстрекателем и праздность сообщником, а об убиении в смысле упразднения. Разве мы не упраздняли время, когда жили в том, что происходило столько времени тому назад?
— Да, вы разумеете то убийство времени, которое имеет память подстрекателем и отзывчивость сообщником?
— Так пойдемте же теперь убивать пространство. Отставить катание в парке — по большой дороге!
— Идет.
— По шестьдесят в час!
— Идет!
— И если, сидя в автомобиле, наслаждаясь убиением пространства, мы возобновим наш разговор и будем упиваться двойным убийством, разве не прав будет философ, сказавший, что пространство и время не что иное, как категории нашего мышления?
— Прав, прав! Истребление пространства, уничтожение времени, утверждение своего «я»!
— Просветление в точке?
— Да, да!
— Встреча «откуда» и «куда»?
— Да!
— Их слияние в одном «где»?
— И его слияние с «когда»!
— Слияние — полное?
— Совмещение!
— Совмещение — конечное?
— Осуществление!
— Осуществление — в третьем?
— В третьем — из «все» и «ничто»! Из «да» и «нет»!
— О, если бы было третье слово!!
— Не надо слов.
— Довольно смысла?
— Довольно, пока не лопнула шина.
— А когда лопнет?
— Другая.
— А когда нет другой?
— Тогда посмотрим на верстовой столб…
— Категория пространства.
— На часы…
— Категория времени.
— И пойдем домой пешком.
— Мышление…
Павловка,
14 октября 1911
7
Звезды
«Порядок —
вот Господь на земле»— Мама, как хорошо на балконе!
— Ты здесь, милая! Так поздно? Давно спать пора.
— Я слушала… Мама, отчего, когда ты играешь…
— Что — когда я играю?
— Нет, я не так… Отчего, когда птицы поют — красиво, а когда ты играешь — еще красивее?
— Оттого, что птицы поют как хотят.
— А ты разве не играешь как хочешь?
— Нет, я играю, как хочет сочинитель.
— Какой сочинитель?
— Тот, который сочинил музыку, которую я играю.
— А птицы?
— А птицы поют то, что никто не сочинил.
— А Мария Николаевна говорит, что пение птиц Бог сочинил.
— Бог сотворил пение птиц, потому что Бог все сотворил, но он не сочинил их пение, он дал им горло и голос; так и пение людей — он сотворил человека, дал ему голос, дал ему что нужно, чтобы сделать инструменты, а уж музыку человек сам сочинил.
— А птицы себе ничего не сочинили?
— Нет, милая, сочиняет только человек. Только человек может петь то, что хочет.
— А птицы поют всегда одно и то же?
— Одно и то же и всегда одинаково.
— А ты сперва сказала, что они поют как хотят?
— Ах ты моя умница! Ну как же тебе объяснить? Я сказала, что птицы поют как хотят, это не значит, что они поют по желанию, а это значит — как придется: то начнет, то бросит, то поклюет, то вспорхнет…
— Без порядка?
— Вот именно, без порядка. Только у человека есть порядок.
— А Мария Николаевна говорит, что на земле везде порядок: деревья каждую весну зеленеют, каждую осень листья падают.
— Это порядок из земли, а не на земле — деревья ведь из земли растут.
— Еще Мария Николаевна говорит, что вода всегда вниз течет и никогда не потечет вверх, и она говорит, что это тоже — порядок на земле.
— Нет, это тоже из земли, вода тоже из земли.
— Значит, мама, на земле нет порядка?
— Нет, милая, без человека нет.
— А Мария Николаевна говорит, что у зверей есть порядок, у муравьев, у пчел…
— У зверей тот порядок, который для них Бог установил.
— А у людей?
— Люди сами устанавливают порядок.
— Какой хотят?
— Какой хотят.
— А когда они не хотят?
— Тогда они страдают, тогда им очень трудно жить.
— Без порядка трудно жить?
— Трудно, милая, без порядка никакой радости не может быть.
— Значит, звери не радуются?
— Не так, как мы, и не тому же самому, чему мы радуемся.
— Но когда собаки бегают и играют, они так же радуются, как мы, когда мы бегаем и играем?
— Да, но когда собаки бегают и играют, они не так же радуются, как вы, когда вы ходите и движетесь в музыке.