Размышления перед казнью

Вечером Хайнрици позвонил мне и доложил о серьезном ухудшении положения в результате прорыва. Он запросил о передаче ему танковой дивизии из группы Штайнера. Я обещал ему принять решение, как только переговорю с Йодлем и

Штайнером. Выяснилось, что Штайнер лишь предстоящей ночью собирается ввести в бой для приказанного ему наступления 7-ю танковую дивизию, еще находящуюся на подходе. Я приказал оставить эту дивизию в моем распоряжении в состоянии боевой готовности, чтобы в случае необходимости двинуть ее в другом направлении. Отказаться от наступления Штайнера, на которое фюрер возлагал свои самые большие надежды, было мне по-человечески особенно тяжело. Но и Йодль и я были убеждены, что ввиду положения у Хайнрици, где противник, возможно, через два-три дня выйдет в тыл Штайнера и южного фланга группы армий «Висла», необходимо бросить 7-ю танковую дивизию с юга на участок вклинения противника для удара во фланг русским. Поэтому я высвободил эту танковую дивизию для Хайнрици, однако категорически связав ее с направлением наступления и с целью при любых обстоятельствах использовать ее в качестве резерва. Приказ был подтвержден самим Хайнрици. Йодль доложил об этом фюреру, сколь ни разочаровывающим этот приказ явился для него.

В 6 часов утра 28.4.1945 г. я выехал к Штайнеру, надеясь при его помощи найти штаб 7-й танковой дивизии. Я хотел обсудить со Штайнером возможное проведение наступления и без участия 7-й танковой дивизии. Обнаружилось, что дивизия была перехвачена группой армий до ее прибытия в исходный район, где она должна была находиться согласно моему приказу, и никто за получением этого приказа к Штайнеру не явился.

После того как Штайнер сообщил мне, каким образом он после перегруппировки возобновит наступление и без 7-й танковой, я выехал по установленному мною маршруту ее продвижения, не встретив там ни одной души. Мне стало ясно: дивизия либо запаздывает, либо используется где-то в другом месте.

Когда я поехал по другому маршруту, мне повстречались в конном строю штабы артиллерии и пехоты. На мой вопрос о 7-й танковой дивизии и о том, что здесь происходит, я узнал: южное крыло группы армий Хайнрици вот уже вторую ночь, не имея никакого соприкосновения с противником, целиком отступает на запад через Шорнхайде и в течение 27.4 уже вышла в район по обе стороны Фюрстенберга, где артиллерия намерена встать на позиции.

Я думал: сейчас меня хватит удар! Ведь во второй половине вчерашнего дня Хайнрици ни единым словом не доложил мне о своем уже осуществляемом планомерном отступлении! Сама же 7-я танковая дивизия по настоянию Хольсте, требовавшего ее подчинения себе, находилась в другом месте.

В 8 часов утра я уже снова был на нашем командном пункте, где застал совершенно изменившееся положение лагеря, который в ближайшие дни мог беззащитным и ничего не подозревающим оказаться в руках русских. Я обсудил все это с Йодлем и приказал Хайнрици и генералу фон Мантейфелю⁵⁴⁶ встретиться севернее Ной-Бранденбурга и снова выехал туда. Тем временем Йодль весьма жестко сделал внушение начальнику штаба группы армий.

Во время моей поездки на север я наконец встретил 7-ю танковую дивизию и после долгих поисков нашел ее штаб. Там как раз находился и офицер связи из группы армий, старший офицер саперных войск, которому командир дивизии в тот момент показывал на карте маршрут дальнейшего отступления. Этого только недоставало! Пришлось и мне поневоле выслушать общий план отхода группы армий, о котором ни ОКВ, ни, самой собой разумеется, фюрер и генерал Кребс не могли иметь ни малейшего представления. Этот приказ был отдан вечером, после моего отъезда с командного пункта группы армий, т.е. уже тогда был делом решенным. Его отдача без утверждения ОКВ и лично фюрером явилась результатом моего откровенного разговора с Хайнрици, который заключил отсюда, что фюрер вмешаться в обстановку уже не в состоянии, а потому он может действовать по собственному усмотрению, намереваясь сдать свою группу армий американцам на Эльбе⁵⁴⁷. Правда, об этом я узнал позднее от преемника Хайнрици; сегодня мне известно, что его начальник штаба, генерал фон Трота, инициатор этого плана, был тоже смещен с должности в тот же вечер...

Итак, 7-я танковая дивизия, согласно приказу, отправилась в район сосредоточения с целью только обороны, чтобы в течение дня облегчить отступавшим частям отрыв от противника. Такое использование танковой дивизии сильно возмутило меня к удивлению командира дивизии. К тому же я не принял невероятно трудного решения снова забрать эту танковую дивизию у корпуса Штайнера в тот момент, когда она была предназначена для решающего наступления на юг, на успех которого, учитывая достигнутое генералом Венком с его 12-й армией, не только фюрер, но и мы возлагали такие большие надежды. <...>

Приказав командиру 7-й танковой дивизии доложить мне обстановку, возникшую в результате отхода фронта (это было во время прорыва русских через Одер), я разъяснил ему, что чистая оборона для танкистов здесь неуместна и сила его — только в контрнаступлении. Он, само собой разумеется, видел это и сам, но считал, что занятие исходной позиции его дивизией потребует слишком много времени, а потому сегодня это большого результата не даст. Тем не менее я приказал ему действовать сообразно характеру его рода оружия, ибо все остальное — бессмысленно. <...>

В первые послеполуденные часы у меня состоялась встреча с генерал-полковником Хайнрици, на которой присутствовал и генерал фон Манштейн⁵⁴⁸. Беседа наша носила очень серьезный характер, ибо в крайне резкой форме я обвинил Хайнрици в том, что он утаил свой план отступления и от меня и от ОКВ. Он признал наличие такого плана, но объяснил отвод своего южного крыла через и за Шорнхайде, подчеркнув, что этот маневр и сокращение линии фронта он твердо держит в своих руках. Показанный мне в штабе 7-й танковой дивизии план служит лишь для введения в курс дела штабов саперных частей с предположительной целью установки заграждений и взрывов на случай отступления и т.п. После того как я проинформировал Хайнрици о положении 12-й армии (Венк), эсэсовского танкового корпуса Штайнера и корпуса Хольсте, а также обрисовал крайне критическую обстановку севернее и северо-восточнее Берлина (сложившуюся в результате самоуправного отвода левого крыла, что угрожало с тыла Штайнеру), он обещал впредь следовать моим приказам и упорядочить общее руководство действиями подчиненных ему войск. Мы попрощались внешне корректно, при этом я напомнил ему о нашей старой дружбе и о данном мне слове.

Вечером [28 апреля] с наступлением темноты я вернулся в наш лагерь. Йодль считал, что положение на южном крыле, т.е. севернее Берлина, значительно ухудшилось. У меня состоялся продолжительный телефонный разговор с генералом Кребсом, находившимся в Имперской канцелярии; поскольку фюрер адресовал меня к нему, поговорить с Гитлером лично я не смог⁵⁴⁹. Телефонная связь неоднократно нарушалась и прерывалась. Пока радиобашня как приемная и передающая радиостанция все еще находится в наших руках, а привязные воздушные шары действуют, можно будет восстановить и проводную связь с Имперской канцелярией, а также и поддерживать радиосвязь с бункером фюрера.

Йодль предложил мне на следующий день перенести наш командный пункт в другое место⁵⁵⁰. Сначала я решительно возражал, ибо никоим образом не желал без крайней необходимости еще больше удаляться от фюрера, что привело бы к отказу от радиосвязи с ним. Но о том, что нашему пребыванию здесь скоро наступит конец, говорил и грохот нашей артиллерии: батарея тяжелых орудий оборудовала свои позиции прямо у нас под носом и целыми ночами вела заградительный огонь. Вечером Йодлю удалось установить телефонную связь с фюрером: он доложил ему о моих решениях в отношении линии фронта у Хайнрици и получил его полное согласие с моими распоряжениями насчет прекращения дальнейшего отхода группы армий Хайнрици, приказав 7-й танковой дивизии начать контрнаступление.

Примерно в 24 часа до меня дозвонился генерал-полковник Хайнрици, пожаловался на слишком резкую отповедь Йодля его начальнику штаба и заявил: в соответствии с обстановкой, которая после нашего разговора все же значительно ухудшилась, он приказал своей группе армий отступать и дальше. Я заявил: его поведение, для которого никакого серьезного оправдания нет, — это чистое неповиновение. Он возразил: в таком случае он личной ответственности за вверенные ему войска нести не может. Я сказал ему: он больше не является человеком, пригодным для командования группой армий, а потому я снимаю с него ответственность и приказываю немедленно передать командование ею старшему по званию командующему армией генералу фон Типпельскирху⁵⁵¹. Я сам сообщу фюреру о его смещении. На этом разговор закончился.

Вскоре вслед за тем ко мне зашел Йодль и, со своей стороны, пожаловался на начальника штаба группы армий Хайнрици как на человека совершенно неспособного, попросив меня вмешаться: терпеть такие методы мы больше не можем! Когда я сообщил ему об отстранении Хайнрици, он счел эту меру вполне оправданной. Я телеграммой доложил фюреру о смещении Хайнрици и изложил причины: ночью Кребс подтвердил ее получение для фюрера.

29.4.[1945 г.] в первой половине дня до нас стал доноситься гул боя восточнее нашего командного пункта. Йодль еще ночью вместе с начальником связи принял меры для подготовки нашей передислокации. Нам предстояло разместиться теперь на командном пункте Гиммлера в Мекленбурге, достаточно хорошо оборудованном средствами связи. Гиммлер сразу же заявил о своей готовности освободить его для нас и принять наших квартирьеров, вслед за которыми должны были прибыть и мы сами. В пути наша связь с Берлином временами отсутствовала. <...>