Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 2

– Во-первых, Сэй Нагано ростом не ниже, чем они, - замечаю.
– Во-вторых, давайте поговорим о подготовке. Мой одноклассник, якобы пострадавший от моего кулака мало не до смерти, имеет черный пояс по каратэ. Я не знаю, первый это дан или второй. В любом случае, в сравнении со мной у него - подавляющее преимущество.

– А ты не спортсмен?
– задумчиво спрашивает представитель общественного обвинения.

Он отобрал смартфон у начальника образовательного процесса и раз за разом прокручивает запись по кругу.

– А на что похоже то, что вы видите?
– отвечать вопросом на вопрос невежливо, но иногда приходится.

Как говорится, правильно поставленный вопрос - это власть. Как минимум, в беседе.

Отвечая на вопрос вопросом, ты эту самую власть но время перехватываешь.

– Похоже на деревенского олуха, который решил посоревноваться с профессиональным бойцом, - недолго думая, заявляет правоохранитель.

– Ну видите, вы сами себе и ответили, - пожимаю плечами.
– Сколько у меня, деревенского олуха, шансов против боевого первого дана? Или даже вообще второго?

– Я бы сказал, что ни одного, - озадаченно отвечает он.
– Если бы не то, чем всё закончилось.
– Он остановил воспроизведение на том месте, где мой одноклассник падает в собственные рвотные массы.

– Знаете, меня так и подмывает сказать, что мои законные представители будут с минуты на минуту, - красноречиво сжимаю губы в узкую полоску.
– Но могу и прокомментировать.

– Сделай одолжение, - врезается Садатоши.
– Ты сейчас так себя ведёшь, как-будто видишь в происходящем что-то такое, чего не вижу я.

– Либо понимаешь что-то, что от нас ускользает, - присоединяется к нему сотрудник прокуратуры.

– Внутримозговые кровоизлияния, насколько известно мне, очень редко происходят вследствие удара в голову, - поясняю то, что знал в мои поздние годы абсолютно любой боксёр, начиная с первого разряда.

До наступления периода всеобщей медицинской грамотности, чтобы нормально тянуть тренировочные процессы в сборной, мне приходилось учить немало теории.

Позже, уже руководя кафедрой, я кое-какие специализированные знания углубил, получив доступ к медицинской статистике по всей стране.

Информация - вещь такая. Чем больше её возраст, тем больше она обесценивается.

Я уже давно закончил выступать, когда уровень функциональной образованности в боксе, даже на уровне сборных областей, вырос колоссально.

– А есть ещё те самые субарахноидальные кровоизлияния, - напоминаю.
– Вот там как раз от изрядного удара в голову такое вполне случиться могло.

– Слушай, а что тебя в этой ситуации радует?
– неожиданно напрягается полицейский инспектор.
– Ты только что сам сформулировал, что по второму типу кровоизлияний это вполне может быть твоя работа. Если это оно.

– Если это оно, если твой одноклассник не придёт в себя, ты надолго сядешь.
– Оптимистично влезает представитель общественного обвинения.
– Я бы тоже послушал, что тебя так веселит.

– Ну, во-первых, на уровне моих личных ощущений, о втором типе речь не идёт, - киваю на картинку на экране.
– А во-вторых, что вы знаете об укреплении сосудистой ткани? В частности, внутри черепа? Извините, сейчас не буду перечислять все типы тканей в голове.

– Продолжай, - недовольно роняет Садатоши.
– Перед кем ты тут умника корчишь?

– В общем, мой одноклассник - мастер каратэ. Помимо прочего, это означает специальную закалку его тела в течение многих лет.
– Я действительно подучил теорию по вопросу, поэтому чувствую себя уверенно.
– Под закалкой тела конкретно в его стиле, мы понимаем не только твёрдые кулак, локти и что там ещё... Это, в том числе, укрепление именно сосудов головного мозга.

– А откуда же тогда взялось это кровоизлияние?
– полицейский отобрал у коллеги смартфон преподавателя и ещё два раза прокрутил запись. Уже по собственной инициативе.

– Аневризма, - пожимаю плечами.
– Если она у него была, то вероятность, что порвалась именно она - более семидесяти процентов. Вообще-то, зная Сэя лично, я бы дал все девяносто пять.

– Откуда такая точность?
– недовольно морщится представитель прокуратуры.

– А он меня очень долго бил предыдущие годы, - охотно подсказываю.
– При всех. День за днем, год за годом. А я безуспешно пытался огрызаться. Ну, до последнего времени - безуспешно. И о закалке его тела у меня своё особое мнение. Скажем, он ей не пренебрегал. А парень он добросовестный; соответственно, и голова у него тоже набита. В хорошем смысле этого слова.

– Необходима экспертиза, - словно каким-то своим мыслям, с моим словам кивает общественный обвинитель.

Я только молча хлопаю в ладоши.

– С этого надо было начинать, - добавляю через четверть минуты всеобщего молчания.
– Я тоже согласен с тем, что даже намекать на мою вину до того, как вы сами заикнулись об экспертизе, было некорректным. Вы согласны, что это элемент давление на несовершеннолетнего? На предварительном этапе, ещё до расследования?

– Ты меня в чём-то обвиняешь?
– сотрудник прокуратуры всем видам излучает эмоциональный холод и бесстрастие.

– Да, - буднично киваю ему в ответ.
– Я не знаю, что стоит за вашей позицией. Но жена моего отца сейчас поднимается к нам по лестнице. Насколько знаю, юрист от родителей тоже вместе с ней.

– А сколько жён у твоего отца?
– не к месту проявляет профессиональное любопытство Садатоши.

– Две... Возвращаясь к теме вашей добросовестности, - поднимаю взгляд на второго правоохранителя и уже не отвожу.
– Я усматриваю вашу прямую заинтересованность либо в оговоре меня, либо в необъективной квалификации случившегося.

Мой собеседник краснеет, но ничего не говорит.

– Это достаточно серьезное заявление, - в неловкую паузу врезается полицейский.

– А у нас, если мне не изменяет память, о процессуальных действиях речи пока не идет. Мы же просто разговариваем? Сейчас появятся мои взрослые - и они уже вам озвучат официальную позицию моей семьи. Кстати, господин инспектор, - обращаюсь к Садатоши.
– А что говорит ваш опыт на тему того, когда клоп типа меня бросается на пятерых здоровяков? Один из которых к тому же - дан по каратэ?