Разомкнутый круг
Шрифт:
«Господи! Как я люблю его!.. – подумала она, замирая от восторга. – А как же папенька? – мелькнула и тут же погасла мысль, когда он поднял ее на руки и бережно понес вниз, к лодке. – Ах! Все равно теперь!» – Плотнее прижалась к нему, чтобы унять дрожь.
В лодке он закутал ее в свой плащ, и пока Агафон, выбиваясь из сил, греб к берегу, держал Мари на коленях и покачивал, словно маленького ребенка.
Лодка причалила точно у беседки, и на едином дыхании Максим взлетел по лестнице, держа на руках бесценную свою ношу.
Дома, дрожа от холода и прогнав его из комнаты, она сняла
Постучав, он прошел в комнату, отдал мокрое платье няньке и сел рядом, нежно проведя рукой по ее волосам, чтоб приободрить и успокоить. Чуть рассветет, и мы поедем венчаться! – тихо произнес он, глядя в ее зеленые, колдовские глаза.
«Как он просто и обыденно об этом говорит… – подумала она, зябко вздрагивая плечами и подставляя к огню ноги. – Ведь мы поедем ВЕНЧАТЬСЯ!..»
Склонив голову, он взял ее руку и поднес к губам.
– Я люблю тебя!
Она ничего не ответила.
Тогда он встал и, подняв ее с кресла, крепко обнял, больно прижавшись к ее губам своими.
Застонав, она чуть приоткрыла рот, чтобы уменьшить боль, и то ли с ужасом, то ли с восторгом почувствовала, как его язык проник в рот и бьется там, прикасаясь к ее языку.
Сердце ее сжалось, и ей показалось, что она падает, летит куда-то вниз, а по телу прошла горячая дрожь.
«А может, наоборот, я падаю вверх? Но вверх нельзя падать… Вверх можно только взлетать! Господи! Что это? – Закрыла она глаза и задохнулась, почувствовав мужскую руку на своей груди, а его губы на своем горле. – В беседке он такого не позволял. – С ужасом поняла, что халат слетел с ее плеч, и она стоит обнаженной. – Я сейчас умру от стыда» – Застонала от его рук, обхвативших бедра, и от губ.
Голова ее закружилась, и она вновь почувствовала, что летит. Ощущение было столь реальным и ярким, что она даже раскрыла глаза и вскрикнула, увидев, что он держит ее на руках и куда-то несет.
Затем она почувствовала спиной пух перины.
Она вновь закрыла глаза и закачалась на теплых волнах страха и удовольствия.
«Господи! Он тоже раздет. – С блаженством прижалась к его телу, ощущая тепло, нежность и ласку. – Боже мой! Что он со мной делает?.. Я никогда не думала, что его руки могут быть так нежны и требовательны. Я сейчас умру! – Дрожала от прикосновений губ и рук. – Это невыносимо… это невыносимо… это невыносимо, – стонала она. – О, Боже!..
Господи! Господи! Господи!.. Сейчас это произойдет… – думала она, ожидая, желая… и одновременно замирая от страха… а тело била дрожь, и она металась на жаркой перине, зарываясь в подушку, вскрикивая и выгибаясь.
Горло ее болело от густого, тягучего и раскаленного воздуха, и она хрипела, стремясь вобрать его в себя. Она задыхалась, пытаясь закричать и не умея сделать этого…
Подложив под голову руки, Максим глядел в потолок и боялся шевельнуться, чтоб случайно не разбудить ее.
Когда рассвело, он нежно поцеловал ее руку и поднялся, стараясь не касаться ее тела, почему-то думая, что она непременно испугается, коли он дотронется до нее.
Быстро одевшись, принес просохшее платье и вышел из комнаты,
чтобы не стеснять Мари.Во дворе их ожидали два возка с уложенными вещами. К тому же Изот, словно кто ему подсказал, где-то раздобыл женские сапожки и теплую накидку с капюшоном.
Усевшись в возок, Мари едва ли произнесла несколько слов, и Рубанов не тревожил ее, молча усаживаясь рядом.
Так и ехали они в каком-то недоумении нежности, чистоты и греха до чернавской церкви, где их ожидал заранее предупрежденный дьячок, за несколько золотых империалов не убоявшийся генеральского гнева.
Держась за руки, они прошли в пустую церковь, всю светящуюся от зажженных свечей, и медленно приблизились к старенькому священнику в застиранной рясе, готовясь принять от него таинство венчания.
Дальше все было как в тумане: что-то говорил священник и отвечали они.
И запах ладана… воска… и вечности…
Вышли они уже мужем и женой.
На улице рассвело, и у церкви толпились любопытные, жадно разглядывая новобрачных и с восторгом представляя, как обо всем расскажут соседям.
Новобрачные простились с нянькой и старостой, которые были у них посаженными родителями, и, перекрестясь, отправились далее, в уездный город, на одном возке, правил которым Агафон. Из уездного города они решили добираться в Петербург на перекладных.
Как после целый год судачили уездные кумушки и судили-рядили господа, Рубанов и Мари посетили несколько торговых лавок, и он купил ей шубу, платье, сапожки и целую кучу золотых безделушек.
Со слов лавочников выходило, что столичный офицер скупил товару на пять здоровенных телег-долгуш. Каждому было лестно сообщить, что молодые посетили именно его магазин и ушли не с пустыми руками.
В результате подобных инсинуаций торговля у них пошла бойко, словно в праздничные дни. Благодарные лопоухие слушатели обязательно приобретали такой же материал, или шубку, или золотую побрякушку, что купил своей милой гвардейский ротмистр.
Городишко просто трясло от прерванного сна и воображения.
Капитан-исправник хвастал, что даже раскланялся с Мари и Максимом, встретив их в лавке.
– Я сразу понял, в чем дело… Но любовь есть любовь! Не мог же я задержать влюбленных и передать деспоту отцу?!.
Среди молодежи авторитет капитан-исправника вознесся на недосягаемую высоту.
Генералу вечером он сказал, что Рубанов с его дочерью через городок не проезжали, а то бы беглецы непременно были пойманы и доставлены лично им к разгневанному отцу.
– Как же это можно без родительского благословения из дома убегать?! – честными полицейскими глазами смотрел он на Владимира Платоновича.
Общее мнение было таково – гвардейский офицер!.. Что с них взять? У них так принято. Они иначе не могут…
49
Генерал хватился дочери лишь к обеду. Сначала он думал, что она спит, и даже не стал ее беспокоить, позавтракав в одиночестве. Затем все-таки почуял что-то неладное и послал гувернантку разбудить Мари.
Та, поджав сухие губы, сообщила, что комната пуста. Тогда генерал послал слуг в сад – разыскать и привести к нему дочь.