Разрыв

…воссоздавать тебя для себя; я хотел бы, чтобы жизнь и поэзия возрождались бесконечно ^{17} .

Андре Бретон. Безумная любовь.

Приятно, когда карта не совсем равна территории, хотя это значит, что мне придется спрашивать дорогу: Comment se trouve le cafe? (Как оно себя находит?) La bas [17] … через перекресток, светофоры в преломлении капель дождя, вот и оно. Называть по имени — значит вызывать что-то к жизни.

17

Туда (франц.).

Раз в любви девушки нет самопожертвования, она не женщина, но мужчина^{18}.

Сёрен Кьеркегор. Повторение.

Говори со мной.

Со мной никто никогда не разговаривал так, как ты.

Продолжай говорить: не говори ни слова.

3. Ницца / Играть (24 апреля)

Отправиться на юг стало лучшим решением в моей жизни.

Поезд, следующий со всеми остановками, полон женщин и детей, в окне — указатель с надписью «Лион», на долю стекла приходится восемьдесят процентов облаков. В вагоне-ресторане я села на маленький круглый стул из искусственной кожи лицом к длинному окну. «Синий экспресс» [18] катится в сторону солнца: с каждой станцией ближе к югу всё идет под откос, незнакомые напитки в автоматах, женщины, одетые так, как не одеваются женщины в Париже: каблуки, декольте. Церкви ввинчены в геометрию скал. Позади них — бетонные кубы заводов.

18

«Синий экспресс» — Le Train Bleu — пассажирский поезд класса люкс, курсировавший с 1886 по 2003 год, а также парижский ресторан, расположенный в здании Лионского вокзала. Работает с 1901 года.

За окном поезда показались кипарисы. Земля, проглядывавшая сквозь кожу холмов, была красной. Деревья поворачивались к окну, а затем от него отворачивались. Двигались они: мы были неподвижны. Те деревья, что росли дальше, поворачивались медленнее, те, что ближе — быстрее. Телеграфные столбы вставали то слева, то справа друг от друга. Они двигались, или это мы были движимы. На краю путей — размытые пятна травы. Я достала телефон и придумала себе дело — снимать небо на видео. Небо не двигалось, но отражающийся в окне свет покачивался вверх-вниз, показывая, что мы подвижны. Покидая Париж, друзей, мне придется привыкнуть к звучанию собственного голоса.

Итальянские сосны вскинули руки. Небо обняло их голубым.

x x x

Changement d’air (смена обстановки). В Париже был кондиционер. В Ницце жарко, достаточно жарко для того, чтобы пот проступал под каждой полоской ткани, касающейся кожи.

Выхожу с вокзала: на фоне голубого небосвода распластан рекламный ультрамариновый билборд — непропорционально большая фигура лыжника, из-под белых лыж разлетается снег — или это морская пена? Changez d’horizon: soleil et neige a1h30 du bord de mer (Солнце и снег в полутора часах езды от побережья).

Моя «открытка» так и висит неотправленной, чего не бывает с обычной почтой. Я сама решаю, когда мое письмо заберут. Графика выемки писем не существует. Имейл — это тайник, где оставляют сообщения для агентов, которые могут и не узнать меня офлайн. Анонимность дает безопасность, так всё устроено: мертвый почтовый ящик, как в американских шпионских фильмах — мы совершаем обмен в тайнике нашего общего языка без возможности проследить, куда ведут имена.

Моя открытка с маленьким красным глазком, мигнувшим между телеграфными столбами на рассвете в Лондоне; она уже устарела, та поездка в прошлом (это было всего неделю назад?). Она правда была правдой? Если я увеличу фотографию, она распадется на пиксели. Сжатие с потерями упрощает передачу изображений. Значит — не правда, а композиция крошечных квадратиков. Я не нажимаю отправить. Но и не удаляю. Вместо этого я забываю о ней и иду в гостиницу.

Тащу сумку по Английской набережной, иду мимо рядов белых скамеек — зрелище для пожилых людей, их там много, сидящих вдоль дорожки для роликов и самокатов. Два ряда сидений повернуты друг к другу — не к морю, — и днями напролет туристы пялятся на отдыхающие лица таких же, как они. Пляж за ними поделен на части — культура природы, — каждый участок растянут примерно на двадцать метров, у каждого — свое кафе с белым тентом. Большинство из них частные, только для гостей прибрежных гостиниц. Каждые пятнадцать минут низко летящий самолет хрипит над морем по пути в городской аэропорт. Небо замарано инверсионными следами: помни, сообщают они, ты в отпуске.

Я дохожу до гавани. За странными, похожими на пустынные акации деревьями большие яхты выстроились, как боевые корабли. Вдоль всей набережной Ницца на ремонте. Краны сверлят в дырах щербатого парада глазурных отелей. Улицы ели слишком много конфет. Ницца выглядит приветливо — мягкая и рассыпчатая, — но это только с виду. Об этот город можно сломать зубы. Пляжи не песчаные, а с крупными круглыми камнями. Местные кондитеры продают похожее шоколадное драже, сахарная оболочка непростительно твердая. Надкуси и пожалеешь.

Поворачиваю налево к старому городу. Срезаю путь… наверное. Меню на русском, не на французском, но это не страшно; во всех ресторанах подают одно и то же: салат нисуаз, мидии, пиццу, спагетти вонголе. Кухни, где работают североафриканцы, становятся итальянскими. Торговая зона за ресторанами засасывает меня в крошечный вакуум оживленных улиц. Из узких канавок туристы поглядывают куда-то вверх, над ними таблички «Кафе де Турин», «Куэ-дез-Этат-Уни». Ницца, лукавый городок, несколько раз направляет меня не туда, пока я наконец не оказываюсь на улице со знакомым названием. Я захожу за угол, и в моем поле зрения вырастает стена из цветов с трещинами волн на бетонных опорах. Пластиковые. Такие же, но настоящие цветы продаются повсюду в городе, тоже светлые и по той же цене, что и искусственные. На темных улицах-траншеях блики зеркал из магазинов одежды встречают, направляют укачанную меня. Mise-en-abyme [19] , мое отражение поднимается мне навстречу, не дает пройти. Я приехала не для этого: не для крупного плана, отражения фрагментарной себя.

19

Мизанабим (франц. «помещение в бездну») — рекурсивная художественная техника, также известная как принцип матрешки. В визуальной культуре также носит название эффекта Дросте.

Ты распадаешься на фрагменты.

Твой голос возвращается всё реже. Почему я помню только твои оскорбления?

Нет, я есть сумма всего, что когда-либо происходило со мной.

Ты помешан на поверхностях.

Почему бы и нет?

Зеркала — проницаемые, но цельные — отражают движение наоборот. Всякое отражение являет не свою копию, а свою противоположность. В скайпе ты был перевернут слева направо, как в зеркале, — неудивительно, что иногда я неверно тебя понимала. Моя веб-камера показывала отраженную меня, крошечную, в углу экрана, а по ту сторону ты видел не только меня, но и свое изображение тоже.

Я была твоим зеркалом? В интернете мы говорили, а в Реальной Жизни я могла только разглядывать. У меня не получается говорить, когда я смотрю (попробуйте сами: иначе почему фотографии немые?). Меня устраивало размышлять над тем, что ты говоришь, удерживая тебя взглядом, будто чашу, до краев наполненную водой. Если я тревожила поверхность движением или звуком, она отвечала опасной рябью, будто грозилась пролиться, поэтому в основном я слушала, безмолвная как лебедь в отражении, его белый корабль-близнец, скрывающий неугомонные ноги. Ты возводил светящиеся экраны слов — как ты говорил — меж нами.