Разрыв

Только одной машине удалось пройти тест Тьюринга, который является тестом не на логику или интеллект (необязательные признаки человечности), а на имитацию: он испытывает пределы возможностей программы, как и наши собственные. Существует и альтернативный тест Тьюринга, когда сообщения посылают женщина и мужчина, желающий обманом убедить жюри, что он тоже женщина. Затем место женщины занимает машина, как и мужчина до этого, она должна вести себя как femme: женщина как нечто, чем мужчина или компьютер — и женщина тоже — могут притвориться. Этот тест иногда еще называют игрой для вечеринок, и, как и все игры для вечеринок, эта игра про секс. Женщина занимает непростую позицию: она должна доказать, что она не подделка. Как она это сделает? Только словами, но настолько уж они особенные? У мужчины, утверждал Тьюринг, не больше и не меньше шансов быть принятым за женщину, чем у женщины или даже у компьютера. Последователи Тьюринга — те, что сегодня руководят Премией Лёбнера по искусственному интеллекту, — не считали, что это так, хотя некоторые признавали двойной обман «социальным хакерством». В конце концов это игра — цель не в поиске правды, а в том, чтобы выиграть, и поскольку всё всегда вертится вокруг «поиска дамы» [14] , призы у всех разные. Если компьютеру удается одурачить жюри, его признают носителем «интеллекта», однако если мужчине удается одурачить жюри, его не признают женщиной; женщина же, сумевшая доказать, что она является собой, не выигрывает ничего, кроме собственной идентичности.

14

Карточная игра. Три карты лежат рубашкой вверх, задача найти нужную — например, Даму («леди»).

После теста Тьюринга начали появляться женщины-боты: искусственный интеллект. ЭЛИЗА стала первой. Она проявляет эмпатию, и эмпатия эта звучит как эхо. Программа названа в честь мисс Дулиттл, которая училась подражать людям из высшего света. В коде ЭЛИЗЫ нет интеллекта. Ее программа ищет ключевые слова, мыслить ей ни к чему, и ЭЛИЗА отвечает, возвращая спрашивающему каждое его утверждение в виде вопроса о нем. Безличное становится личным. Она отражает — ее самой нет, она задумана как идеальный терапевт, что, пожалуй, противоположно человеческому существу. Ее работа — нормализовать различия между человеческим и машинным интеллектом, устранить зазор, взять на себя труд по сглаживанию. И женщины-боты настолько хорошо с этим справляются, что, кажется, этот натужный гладкий отражатель должен быть нашим обязательным интерфейсом. Это сказывается на мне. С появлением гуглтока, твиттера, имейла я говорю иначе — вежливее, что ли. Как и боты, я должна не просто прислуживать, а прислуживать с улыбкой, с пожалуйста и спасибо, с восклицательными знаками! Но как же мы (оба пола) жалко выглядим, желая угодничества от того, чем мы уже управляем, если только мы не боимся, что управляют нами.

Финальный тест Тьюринга заключался в том, что судья (любого пола) пытался отличить компьютер от человека (безотносительно гендера). Самые убедительные программы-собеседники уклоняются от ответа, каламбурят, ошибаются, не меняют тему, но и не говорят по сути. Лучшие алгоритмы — нестрогие, те, что игнорируют четкие грамматические и логические правила: именно они звучат наиболее человечно.

…если бы нашелся попугай, отвечающий на все вопросы, я заявил бы не колеблясь, что он мыслящее существо^{15}.

Дени Дидро. Философские размышления.

Ни один тест Тьюринга не учитывает интеллектуальный уровень проверяющего, и некоторые люди начинают думать, что они небезразличны ЭЛИЗЕ, или не думают, но тепло реагируют на слова заботы. Люди видят любовь всюду, где на нее есть намек, где она устанавливает очередность слов: слышит, сортирует, переставляет и возвращает назад. Это всё, что я делала? Это всё, в чем ты нуждался?

В любом случае ЭЛИЗА срабатывает не всегда. Не каждое предложение может быть вывернуто наизнанку, как резиновая перчатка. Подводит грамматика, вынуждая программу отвечать в стиле шара с предсказаниями. Она может спросить:

ЭЛИЗА: Как ты себя чувствуешь?

У меня всё хорошо, благодарю тебя.

ЭЛИЗА: Как давно у тебя хорошо, благодарю я?

Дополнение становится подлежащим, объект — субъектом. ЭЛИЗА не способна думать, но она благодарит.

Иногда даже ты уставал от переписки.

Позвони мне, ты писал. Без видео. Я бы хотел услышать твой голос.

Я рада, что тебе нравится мой дурацкий голос.

Но я не люблю телефонные разговоры: чересчур личные, с придыханием, мое ухо прямо напротив чьего-то рта, трескучая физическая близость времен моих родителей. Я помню всё, что ты произносил вслух. Это свои слова я не слышала. Когда я говорила, они отзывались эхом у меня в черепе или на линии, но не оседали. Выдавливая их из себя, я никак не могла себя услышать. Интересно, что я тебе говорила? У напечатанного, по крайней мере, есть память. Выдайте мне холодную клавиатуру моего алюминиевого ноутбука, и я сыграю на ней, как на клавишах бельвильского пианино. К тому же письмо дает мне время для изящного ответа (изящество в отказе), для esprit d’escalier [15] , в таймлапсе. Как objet qui parle, само собой, я недоговаривала.

15

Лестничный ум, лестничное остроумие (франц.) — аналог русской поговорки «задним умом крепок», когда правильный ответ приходит уже после разговора. В случае esprit d’escalier — когда человек уже вышел на лестницу, ушел.

Я не позвонила тебе: вместо этого я обновила фотографию профиля, убрав ту, где я была в темных очках. Они мне больше не нужны. Я поняла: изображение — любое изображение — завеса. Фотография, карта, рисунок — все аватары дают разную информацию, создают иллюзию контакта, называемого телеприсутствием, но ничто из этого не является Реальностью. Que me manque-t-il? (Чего мне не хватало?) Я скучала по тебе, и, когда ты ушел, почувствовала тягостное одиночество, хотя ты всего лишь телеприсутствовал какое-то время. Ты написал мне в три часа ночи с какого-то вокзала: Уехать или остаться? Как будто это имело значение. Имело. Когда ты ушел, я начала скучать по тебе еще сильнее, не потому что ты ушел, а потому что я осталась, потому что существовало реальное место, где тебя не хватало. Перевернем это: tu me manques [16] . Ты скучал по мне, или это только мне тебя не хватало?

16

Мне тебя не хватает (франц.).

Пять утра, ты снова написал. Я ответила:

Я устала, а тебе пора на поезд. Поговорим позже.

Ты ответил:

Не уходи!

Вот тогда ты и написал:

Приезжай в Прагу. Если мы всё еще будем писать друг другу.

Ни за что бы не подумала, что мы не будем.

Мне казалось, что я убегаю, но разве я не продолжаю идти по твоим следам?

Я не знаю, куда ты поехал после Парижа.

Я еду на юг. Может быть, я никогда не доеду до Праги.

От твоего телеприсутствия откалываются фрагменты: когда я вбиваю первые буквы твоего имени в адресной строке, мой компьютер больше не выдает его как несчастливую карту (снова Червовый король? случайностей не существует). Умная машина, она начала забывать тебя раньше, чем это получается у меня. Твое телеприсутствие сжимается: карточный домик (каждая карта — Червовый король), коробка воздуха — они складываются: как будто ничего.

Но «если только»… — не заключается ли в этих словах великая возможность Надиного вмешательства, совершенно по ту сторону шанса?^{16}

Андре Бретон. Надя.

Но у меня всё еще есть кусочек тебя: негативы твоих слов, их обратная сторона, белое замещает черное — колебания на сетчатке, вызванные слишком яркими символами на экране. Твое ли это изображение? Наблюдающая, я едва ли могу определить, был ли ты собой, своей внешностью или словами; ты находил слова для всего, коварные, заговорщические слова. Твой монолог проникал в мой, и он был очень даже человеческий: твоя нерешительность, удивительная обыденность твоего словаря, твоя эпизодическая неожиданная бестактность. Я больше не ищу тебя онлайн, но по-прежнему тебя слышу. Твой голос в моей голове рассказывает шутки, которые я бы никогда не придумала, я изливаю свой гнев словами, которые ты никогда не говорил, хотя я узнаю в них тебя. Эти новые слова — они твои или мои; кому они принадлежат?

Мои. Ты отдал их мне.

И с их помощью я буду писать тебе, вот только как? За пределом твоих слов ты едва ли обрел черты реального человека, а может, ты всего лишь начертание и есть: буква алфавита, записанный символ, сигнал доставленного письма настолько физически ощутимый, что я до сих пор подпрыгиваю, когда вижу буквы из твоего имени в теме письма. Я не собираюсь тебя придумывать, ловить тебя: я не поступлю с тобой так жестоко. Я хочу быть честной, оставить тебя нетронутым, потенциальным, способным на реакцию. Поэтому я перенесу фокус со скучающего на того, по кому скучают, чтобы субъект и объект поменялись местами. Я буду писать тебя, как мужчина писал бы женщину. Я буду смотреть на мужчин на улице: разве ты не хорош собой? Я буду кроссдрессить, буду трансгрессировать, пересекая улицы на перекрестке площади Анри Кразюки. Если подобрать верные слова, мне даже не придется переодеваться, но ради шутки я примерю твою куртку и твой шарф, который ты однажды повязал вокруг моей шеи (он был еще теплым), и пробегусь вверх по белым ступенькам метро на станции Liberte во время дождя после захода солнца, чтобы встретиться с другом в кафе через две улицы от синего пина на гуглкарте.