Развесистая клюква Голливуда
Шрифт:
Студент опять кивнул.
– Конечно, конечно, не нервничай.
– Перестань вести себя со мной как с психически больной, – возмутилась я.
Иван потер затылок.
– А ты не идиотничай. Невозможно покинуть помещение, если ты в него не входил.
– А вот и нет! – подпрыгнула я. – Она выходила из кладовки, но не входила в нее!
– М-м-м, – простонал парень, – красиво звучит. Правда, в психоневрологическом диспансере я слышал от одного больного более оригинальную фразу: «Дайте мне стакан красного лимонного сока, выжмите его из
– Ты мыслишь стандартно, а я подошла к ситуации креативно, – похвасталась я. – Думай, Ваня. Убийца, по словам Антона, ждал жертву в коридоре. Почему он не убил девушку раньше? Зачем впустил ее в каморку? А?
– Не знаю, – ответил Иван.
– Киллер подстерегал жертву, – торжественно заявила я, – знал, что она выскочит из кладовки. В каморку есть тайный ход не со стороны коридора. Мы с Белкой ничего не знали, а Сергей Петрович Ханков, с большой долей вероятности, был в курсе. Коридорчик и кладовка его идея. Так говорила Белка.
– Зачем ему тайный ход? – усомнился Ваня.
– Понятия не имею! – воскликнула я. – Но сейчас вспомнила, как стояла около тела девушки и вдруг услышала за стеной кладовки скрип. Ваня!
– А! – подскочил студент. – Фу, напугала! Не кричи!
– Там кто-то еще был, – зашептала я, – только он не вышел, услышал наши голоса и затаился. Побежали!
– Куда? – напрягся Иван.
Я пожала плечами.
– Естественно, в кладовку, поищем вход в пещеру Али-Бабы.
– Ночью? – зевнул студент.
– Самое время, – не сдалась я, – днем не получится, кто-нибудь непременно нас заметит и пристанет с вопросами. Если боишься, сразу признайся, я одна справлюсь.
– Кто трусит? – возмутился Иван. – Просто меня в сон клонит.
– Успеешь выспаться! Шагай вперед, – велела я.
Около получаса мы, тихие, словно умудренные опытом тараканы, ощупывали полки, стены, пол, дверь. В конце концов Ваня нажал указательным пальцем на один сучок и ойкнул. Часть задней стены кладовки отъехала влево, обнажился узкий проход. Меня охватило ликование.
– Я права!
– Эй, стой! – зашептал Иван, – куда намылилась?
– Посмотрю, куда ведет галерея, – ответила я, – возьми с полки фонарь и посвети… Вот странно!
Ваня вздрогнул.
– Что не так?
– Здесь всегда были два фонаря с аккумуляторами, – пробормотала я, – а сейчас только один. О! Лестница! Крутая!
– Не упади, – испугался Иван, – давай я первым полезу!
Но я уже поставила ногу на ребристый железный прут, исполняющий роль ступеньки.
Мы молча полезли вниз. Ивану следовало остаться в кладовке и светить на ступеньки, но он кинулся за мной. Фонарь он повесил себе на шею, я в полутьме нашаривала ступеньки ногой и в конце концов взвизгнула.
– Что там? – спросил Ваня.
– Наступила на что-то мягкое, – прошептала я, – вроде крыса. Ай! Боюсь!
– Грызун мертвый? – деловито уточнил Ваня.
– Не знаю, – чуть не заплакала я.
– Ты на нем стоишь?
– Да!
– И он не вырывается? – спросил Иван.
– Нет! –
проканючила я.– Значит, сдох! – резюмировал он. – А ты достигла земли. Отходи в сторону.
– Страшно, – пролепетала я.
– Степашка, ты же не боишься мышей, – укорил меня Ваня.
– Не смей обзываться! – разозлилась я. – Да, не боюсь! Живых! А дохлые меня пугают!
– Где логика? – спросил Ваня. – Мертвый пасюк не опасен. Трусишка!
Я набрала полную грудь воздуха, как можно дальше вытянула ноги, почти сев на шпагат, нащупала пол и встала на землю. Ваня слез с лестницы через секунду и направил луч фонаря вниз.
– Ну, где ужасно страшная, дохлая крысятина? – спросил он.
Кружок света выхватил из темноты нечто темное. Я зажала рот рукой.
– Ботинок, – ошарашенно сказал Иван, – второй рядом. Это ноги. Господи! И руки! Тело!
Я уткнулась лицом в пуловер Ивана, вдохнула успевший стать за время сидения в шкафу почти родным аромат туалетной воды и неожиданно успокоилась. Надо спросить у Вани, каким парфюмом он пользуется. Похоже, одеколон действует на меня лучше валокордина.
– Кто-то умер, – сдавленно сказал Ваня. – Вау! Это же… Вау!
Я повернула голову, осторожно приоткрыла один глаз и вскрикнула.
То ли мои глаза привыкли к темноте, то ли фонарь начал светить ярче, но я увидела довольно широкий проход и лежащего у стены в скрюченной позе… системного администратора Олега, мужа Маши.
Ваня отстранил меня, сел на корточки возле тела и прижал пальцы к шее компьютерщика.
– Он жив? – прошептала я.
Иван выпрямился и стукнулся головой о низкий потолок.
– Нет, умер. Давно.
– Не может быть, – возразила я, – мы его видели!
– Когда? – мрачно спросил Иван.
Я растерялась. Действительно, когда? Олег не спускался в столовую к ужину, к обеду тоже.
– Маша таскает мужу еду на подносе, – сказала я, – говорит, что он плохо себя чувствует.
– Хуже некуда, – согласился Ваня, глядя на труп. – Эй, Степашка, ты там как? В обморок не свалишься?
– Нет, – заверила я, – мне почему-то не страшно.
– Это потому, что я рядом, – абсолютно серьезно заметил Ваня. – Клево получается. Олег умер, а Маша его сюда скинула.
Я попятилась.
– Нет!
– А как он сюда попал? – поинтересовался Ваня.
Я выдвинула свою версию:
– Нашел потайной ход, начал спускаться и упал. Помнишь, я удивилась, что фонарь один? Второй прихватил Олег!
– Никаких фонариков с ним рядом нет, – объявил Ваня, – но ты, вероятно, права. У него сломана шея. Ее можно повредить при падении. Возникает тьма вопросов. Почему Маша не подняла шум? На первый взгляд Олег умер более суток назад. А жена ему жрачку на подносе сегодня волокла.
Свет моргнул и погас.
– Блин, – разозлился Иван, – схожу на кухню, видел там большой фонарь.
– Ой, нет, – испугалась я, – лучше ты здесь останешься, а я смотаюсь.
– Давай, – согласился Ваня.