Развитие личности. Психология и психотерапия

Однако же, чтобы не быть совсем голословными, можно привести следующую цитату из книги «Непостижимое» (название, говорящее само за себя) Семена Людвиговича Франка, которая дает некие общие представления о реальности индивидуальных отношений: «Динамическое исхождение из себя самого здесь совпадает с опытом вхождения извне в меня чего-то мне подобного, мне однородного – чего-то или, точнее, кого-то, сущностно со мной связанного на тот лад, что он есть нечто я-подобное за пределами меня и в этом смысле могущее быть названным на неадекватном конкретному соотношению отвлеченном языке – противоестественным именем „другого“ или „второго“ „я“». [247]

247

Франк С.Л. Сочинения. – М.: Издательство «Правда», 1990. С. 355.

В этой цитате кроме несомненно радующей нас в свете сказанного выше парадоксальности есть еще целый ряд весьма существенных указаний. Во-первых, это указание на наличие отношения (принцип отношения), причем с попыткой дополнительного определения: «сущностно со мной связанного» (курсив наш. – А.К., А.А.). Во-вторых, что еще более интересно, здесь указывается на выход в этом отношении за пределы себя самого: «исхождение», «вхождение извне», то есть на преодоление «психологического солипсизма», о котором мы уже говорили. В-третьих, это указание на обоюдность происходящего: я – исхожу, другой – входит. И наконец, в-четвертых, С.Л. Франк указывает на «противоестественность» слова «другой». Эта ремарка важна с нескольких позиций, поскольку, с одной стороны, «другой» – предполагает содержательное различие, но здесь – в реальности индивидуальных отношений – нет собственно «содержательного», потому и слово это «противоестественно» в данном контексте; с другой стороны, он («кто-то», этот якобы «другой») – «я», но не в смысле тождественности, но в смысле «подобия», причем более того: «я-подобия».

Иными словами, индивидуальные отношения – есть отношения сущностей, но не ролей, поскольку роль не предполагает той обоюдности, о которой идет речь, роль не «исходит» и не «входит» (на что способна только сущность – несодержательная, а потому не знающая границ), она отыгрывается, авансцена – пролегает внутри, она сама есть граница. Кроме того, индивидуальные отношения – суть отношение отличных (ибо их двое), но идентичных («я-подобных»), то есть это отличие не предполагает различия, не есть тождественность, но указывает на идентичность уникальности.

Относительно последнего, также парадоксального утверждения – «идентичности уникальности» – следует принять во внимание, что речь не идет о той дискуссии, которую Бертран Рассел развернул с Людвигом Витгенштейном на страницах своей книги «Исследование значения и истины». [248] Б. Рассел утверждает, что если два объекта совпадают по свойствам, то они тождественны; для Л. Витгенштейна это совершенно не так, поскольку это два объекта. Однако, когда речь идет об индивидуальных отношениях двух, ситуация еще более усложняется, поскольку в отсутствие содержания говорить о «двух» (отстоящих, противопоставленных, ограниченных, самостоятельных) не приходится, но лишь об одном – о самом отношении, которое и делает этих двух самими собой: «Это явление встречи с „ты“, – пишет С.Л. Франк, – именно и есть место, в котором впервые в подлинном смысле возникает само „я“». [249] Вот почему можно говорить (хотя Л. Витгенштейн, вероятно, этого бы не одобрил), что индивидуальное отношение – есть отношение отличных, но идентичных в своей уникальности.

248

Рассел Б. Исследование значения и истины. Перевод с англ. Е.Е. Ледникова, А.Л. Никифорова. – М.: Идея-Пресс, «Дом интеллектуальной книги», 1999. С. 111.

249

Франк С.Л. Сочинения. – М.: Издательство «Правда», 1990. С. 355.

В работе Георга Зиммеля «Индивид и свобода» мы находим исторический анализ представлений об «индивидуальности», который вполне отражает двоякую природу этой «субстанции». Представляя взгляды И. Канта и И.Г. Фихте, он пишет: «Если человек освободится от всего того, чем он не является, то останется его подлинная субстанция, человек вообще, человечность, живущая в нем, как и в любом другом. Это всегда равная себе сущность, которая просто выступает исторически и эмпирически переодетой, приуменьшенной, искаженной (внешние контуры личности, содержательность. – А.К., А.А.)». [250] И еще: «Мы тем нравственнее, тем сострадательнее и тем добрее, чем больше каждый является самим собою, то есть чем более суверенными делается его внутреннее ядро, в коем все люди тождественны себе по ту сторону запутанных общественных отношений и случайных облачений (внешние контуры личности, содержательность. – А.К., А.А.)». [251]

250

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. Созерцание жизни. – М.: Юрист, 1996. С. 195.

251

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. Созерцание жизни. – М.: Юрист, 1996. С. 196.

С другой стороны, дискурсивное требование свободы исторически предписывает личности свойство уникальности. Выразителем этой идеологии Г. Зиммель называет Фридриха Шлегеля и приводит следующее его высказывание: «Как раз индивидуальность представляет собой изначальное и вечное в человеке; на личность возложено куда меньшее». [252] И далее добавляет о «качественном индивидуализме» Фридриха Шлейермахера: «Не равенство, но различие людей становится нравственным тезисом». [253] С Г. Зиммелем можно соглашаться, а можно и не соглашаться в вопросе исторического толкования, но в целом представленные им таким образом две «обратнонаправленные» интенции человеческой индивидуальности вполне оправданы и верны. Однако их вряд ли следует рассматривать отдельно, подлинная индивидуальность человека «прорисовывается» именно в сочленении этих «взаимоисключающих» определений.

252

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. Созерцание жизни. – М.: Юрист, 1996. С. 198.

253

Зиммель Г. Избранное. Т. 2. Созерцание жизни. – М.: Юрист, 1996. С. 198–199.

Каковы же структурные перемены, к которым ведет реализованная способность личности вступать в индивидуальные отношения? Ответ на этот вопрос лежит скорее, как это ни покажется странным, в плоскости физиологии, нежели где-либо еще. Дело в том, что индивидуальные отношения несодержательны, а подобная несодержательность дарует человеку ни с чем не сравнимое чувство глубокой внутренней удовлетворенности и является потому лучшим «противотревожным средством». Любая содержательность (средний контур личности, Реальность) вызывает у человека состояние внутреннего напряжения, поскольку неудовлетворенная потребность сама по себе – есть напряжение, а удовлетворенная – это не потухшая, но растущая потребность, а потому также напряжение.

Если же содержание понятийно (внешний контур личности, Индивидуальная Реальность), то напряжение вообще неизбежно, поскольку любое понятие функционально только при наличии аппозиции к себе самому, в противопоставлении, то есть обретает себя через антитезу, которая обязательно, явно или латентно, присутствует в любом утверждении, и это «присутствие» неизбежно создает ситуацию неустойчивости, нестабильности, что, благодаря самой такой конструкции, не позволяет пользователю понятийной содержательности обрести покой и уверенность.

Несодержательное отношение, напротив, лишено подобной весьма неблаговидной участи – быть источником опасений и напряжений, провокатором сомнений и фактором неопределенности. Поэтому когда личность получает опыт несодержательного – индивидуального – отношения, то само это ощущение себя в несодержательной реальности индивидуальных отношений является тем «положительным подкреплением», которое способно вытеснить инстанции содержательности, а это – средний контур личности, и так весьма «потрепанный» на втором уровне ее развития, и внешний контур личности, который там же, на втором уровне, дал трещину, а теперь, на третьем уровне ее развития, должен полностью кануть в Лету с ее «Другими» («марионетки») и понятийными конструктами, расчерчивающими иллюзиями мировоззрение индивида.

Однако, прежде чем основательно остановиться на этом вопросе, нам следует более тщательно прояснить само понятие «содержательность», для чего мы и обратимся к знаменитой работе Мартина Бубера «Я и Ты». В ней М. Бубер предлагает своего рода формулу (надо признать, весьма изящную) существования личности, которая состоит всего из двух «основных слов»: «Я – Ты» и «Я – Оно», причем в последнем слове из этих двух, «не меняя основного слова, на место Оно может встать одно из слов Он и Она» [254] (использование М. Бубером больших букв в данном случае не должно вводить нас в заблуждение). Эта формула по сути своей разграничивает то, что мы называем индивидуальными отношениями («Я – Ты») и роли (я-отождествленные и я-неотождествленные) («Я – Оно», «Я – Он», «Я – Она»).

254

Бубер М. Два образа веры: Пер. с нем. / Под ред. П.С. Гуревича, С.Я. Левит, С.В. Лезова. – М.: Республика, 1995. С. 16.

«Когда говорится Ты, – пишет М. Бубер, – говорится и Я сочетания Я – Ты. Когда говорится Оно, говорится и Я сочетания Я – Оно. Основное слово Я – Ты может быть сказано только всем существом. Основное слово Я – Оно никогда не может быть сказано всем существом». [255] Использование М. Бубером сочетания слов («Я – Ты», «Я – Оно») – есть реализация принципа отношения. Указание им на взаимозаменяемость «Оно», «Он», «Она» в слове «Я – Оно», свидетельствует о том, что «Он» и «Она» находятся здесь в положении предмета, но не сущности (индивидуальности, инаковости Другого), что позволяет отнести отношение «Я – Оно» к производным внешних контуров личности. Противопоставление «Я – Ты» и «Я – Оно» через использование понятия «всего существа» (сущности, индивидуальности) – отражает нецелокупность личности, находящейся в отношениях посредством своих внешних контуров, и целостность индивидуальных отношений – «Я – Ты», «сказанное всем существом».

255

Бубер М. Два образа веры: Пер. с нем. / Под ред. П.С. Гуревича, С.Я. Левит, С.В. Лезова. – М.: Республика, 1995. С. 16.