Развод в 50. Двойная жизнь мужа

— Вам выспаться обязательно нужно, а утром наваристого супчика. Или вообще лучше бургер съесть. И сверху картошку фри.

— Не, — морщусь, — Я это все не люблю. Но идея хорошая. И лучше утра не ждать. Ты давно здесь живешь?

— В Питере?

Киваю.

— Нет, полгода всего. А что, сразу бросается в глаза, что не местная?

Однозначно. Тут даже профи быть не нужно. Говор имеется, причем такой характерный, южный.

Она не использует классические слова, который бы уже сто процентов впихнул коренной петербуржец. Или хотя бы тот, кто живет здесь очень давно.

— Да сейчас народ валит сюда, как и в Москву. Так что не стесняйся, — толкаю ее в плечо аккуратно, а сам наклоняюсь ближе к водителю такси, — Шеф, тормозни ка на Литейном, будь добр. И погоди нас минут пять-десять.

Сам же выпрыгиваю из машины, оставляя пятьсот рублей таксисту за ожидание. Ольгу тоже вытаскиваю за собой.

— Это знаменитая шаверма, — тычу в сторону неприметной вывески, — Вкуснее нигде не найдешь. И лучший опохмел. Пошли.

Она недоверчиво ступает за мной, а я уже беру две стандартных по-питерски. Самые вкусные.

Ольга делает первый укус, белый жутко чесночный соус тут же начинает течь по ее ладоням, я вытираю ей руку, сам при этом потребляя местный фастфуд с удовольствием. Правда мне удается съесть эту углеводную бомбу почти за три укуса, чего не скажешь о миниатюрной спутнице.

— Вкусно хоть?

— Да, — улыбается несмело, — Это свидание?

Я тут же хмурюсь, понимая, что реально как-то может она не так поняла меня. Я просто поддержать ее решил, натерпелась от Наумыча. А она… Бля. Лишнее все это.

— Гордей, — она тут же меняется в лице, — Это тоже была шутка. Первое апреля. Помните?

— Ты смотри, не романтизируй. У меня жена и дети.

Она отмахивается, словно и правда пошутила. Ну да ладно…

Ольга не доедает до конца, выкидывая остатки шавермы в мусорное ведро. Ночной Питер обдает лицо прохладой, но протрезветь не выходит совсем. Будь он неладен этот сраный Мартель. Никогда в жизни его больше не стану пить.

Да и вообще… Завязывать нужно.

— У нас в станице нет шавермы, а шаурма. И еще туда добавляют красный соус и морковь по-корейски.

— В Москве также. Но мне питерская ближе по душе. Ничего лишнего.

Мы возвращаемся в машину, Ольга еще раз повторяет водителю свой адрес. Площадь мужества… Ну, в целом, ехать недалеко. Быстро доедем.

На половине пути я ощущаю, как только-что съеденная попытка опохмелиться начинает раздражать мой желудок. Никогда такого не было, но с каждым километром мне становится все хуже и хуже.

Открываю окно, несмотря на снег и мерзкий холод, высовываю голову и стараюсь дышать ровно. Тошнота уже поднимается к горлу.

— Гордей, вам плохо, да?

— Похоже, сглазили меня…

— Мы уже подъезжаем к моему дому. Давайте вы подниметесь, на всякий случай. Ну вдруг… Вам совсем плохо станет.

— Э, — водитель оборачивается, — Я только вчера салон помыл. Мужик, ты давай без фокусов.

Огрызаюсь на него, а сам понимаю, что реально не доеду уже до дома.

Выхожу вместе с Ольгой у десятиэтажного дома, плетусь за ней, совсем изнемогая.

— Заходите.

Она пропускает меня первым в свою скромную квартирку, и я тут же оккупирую туалетную комнату. Тошнота испаряется, зато волна алкогольного опьянения словно наваливается на меня по второму кругу, не желая отпускать.

Я вновь умываю лицо холодной водой, но все тщетно.

— Оля, — зову ее, она тут же появляется у входа в туалет со стаканом воды, — Можно у тебя заночую? Не доберусь до дома уже.

— Оставайтесь, Гордей. Давайте я вам помогу.

И она помогает дойти мне до кровати. Помогает снять пиджак. И еще с чем-то помогает. Я уже ничего не соображаю, вырубаюсь.

Глава 55. Ольга

Он игнорирует меня, хотя я знаю, что он ещё пока в городе. Пашу вчера выписали, и сегодня мы уже дома… Только Гордей так и не появлялся передо мной.

Избегает из-за возможного скандала? Или намеренно не хочет даже пересекаться? Обе мысли больно ранят…

Я не заставляла его тогда делать выбор в пользу меня, как и всё это время не склоняла, а лишь принимала всё то, что он мне давал.

Слёзы одиноко скатываются из глаз, потому что как бы я ни злилась — мне больно. Но ему плевать на мою боль. Его волнует только то, что чувствует он.

Поправляю свой низкий хвост, укутываюсь в серый кардиган и пытаюсь взять себя в руки. Только в эту секунду звучит звонок домофона. Вытирая бегущие слёзы, иду в прихожую.

— Это я, Оля, — голос Зарудного звучит как что-то уже подзабытое и чужое.

Молча нажимаю на кнопку открытия и даже не пытаюсь спрятать своё состояние или свои слёзы… Это всё из-за него. Он виноват.

Если бы только тогда он не обратил на меня внимания. Если бы прошёл мимо, как это сделали остальные сотрудники. Но нет.

Гордей никогда не был похож на них. Как бы мне ни было больно и горько — он всегда был чище, чем добрая половина тех чиновников, которых мне довелось увидеть и, на мою беду, узнать.

Он был благороден, молод, красив и пьян… Ну кто бы устоял?! Особенно девчонка, приехавшая пару месяцев назад из своей деревни на пять домов. А он… в дорогущем костюме, вкусно пахнущий даже сквозь пары алкоголя. Я этот запах потом очень долго помнила. Наверное, если бы забыла — никогда бы не вернулась и не искала его.

Но я сделала тот выбор, который должна была принять изначально. Даже будь Паша здоровым мальчиком, рано или поздно я бы вернулась — и не только ради его лечения.

Одно время мы лишь приезжали в Питер на бесконечные обследования и процедуры. Однако фонд, который спонсировал операцию сына, быстро дал понять, что поддерживать нас долго никто не будет. И это логично — нам и так помогли, собрав нужную сумму.

И да, Гордей — это тот выбор, который я приняла сильно позже и только ради возможности лечить ребёнка… Однако, невзирая ни на что, за этим кроется очень глубокое чувство, потому что ни на секунду этот мужчина не выходил из моей головы. Я ведь даже ненавидеть его не могла за то, что он воспользовался мной. Даже когда я вышла замуж и пыталась построить свою жизнь, чтобы у меня была полноценная семья — на задворках сознания я вспоминала мужчину, что однажды повёз меня есть шаверму.

— Привет, — слышу его голос, как сквозь толщу воды, и выныриваю из своих воспоминаний.