Развод в 50. Муж полюбил другую
Шрифт:
Сейчас, проснувшись в гостевой спальне, я слышу голоса внизу. Младшие уже встали. Странно, обычно их не добудишься до полудня. Особенно Лейлу.
Заставляю себя встать, умыться, одеться. В зеркале отражается усталое лицо с красными глазами. Тридцать лет я просыпалась, зная, что у меня есть муж. Теперь это в прошлом.
Спускаюсь по лестнице, и голоса становятся громче. Фарид и Лейла о чем-то спорят на кухне. Мама стоит у плиты, готовит завтрак, но лицо ее напряжено.
— Доброе утро, — говорю я, входя на кухню.
Разговор резко обрывается. Фарид отворачивается к окну, Лейла
— Доброе утро, Рания, — её голос звучит нарочито бодро. — Я приготовила твой любимый омлет.
— Спасибо, мама, — улыбаюсь я, хотя аппетита нет.
Сажусь за стол, и в комнате повисает тяжелая тишина. Обычно завтрак — это время, когда мы общались, делились планами на день, смеялись всей дружной семьей. Теперь каждый словно закрылся в своей скорлупе.
— Отец забрал вещи? — неожиданно спрашивает Фарид, все еще глядя в окно.
— Часть, — отвечаю спокойно. — За остальным пришлет водителя сегодня.
Фарид кивает. Лейла продолжает смотреть в телефон, но я вижу, как напряжены ее плечи.
— Он передал вам, что любит вас, — добавляю тихо, помешивая чай, который только что налила мама.
— Как мило с его стороны, — Лейла наконец поднимает глаза от экрана, и в ее взгляде столько горечи, что у меня сжимается сердце. — А почему он сам нам это не сказал? Слишком занят был со своей беременной подружкой?
— Лейла! — одергивает ее мама. — Следи за языком.
— А что такого я сказала? — Лейла пожимает плечами, но в глазах мелькают слезы. — Это правда. Он даже не нашел времени подняться и поговорить с нами.
Я перевожу взгляд на Фарида, который сидит, сжав кулаки так, что костяшки побелели.
— Он… он хотел подняться, — говорю я осторожно. — Но решил, что сейчас не время. Что вам нужно время…
— Трус, — выплевывает Фарид, и я вздрагиваю.
Никогда раньше он не говорил так об отце. Рамазан всегда был для него образцом, героем, на которого нужно равняться.
— Не суди его так строго, сынок, — мамин голос звучит мягко. — Твоему отцу тоже нелегко.
Фарид резко поворачивается, и его глаза — точная копия глаз Рамазана — сверкают от сдерживаемой ярости.
— Нелегко? Ему? — рубит воздух ладонью. — Это его выбор! Он решил уйти от мамы, от нас! Он решил построить новую семью! А мы должны его понять? Пожалеть?
Лейла вдруг встает, опрокидывая стул.
— А знаете, что я думаю? — ее голос звенит, по щекам текут слезы, смазывая тушь. — Вы все лгали мне! Все эти годы я думала, что у нас идеальная семья! Что любовь на всю жизнь существует! Что мои родители — пример для подражания! А теперь…
Она не заканчивает, разворачивается и выбегает из кухни. Через несколько секунд хлопает дверь её комнаты.
Я сижу, оглушенная её словами. Мама качает головой, Фарид снова отворачивается к окну.
— Я поговорю с ней, — начинаю я, но Фарид перебивает.
— Не надо, мама. Ей нужно время. Нам всем нужно время.
Он встает, допивает чай одним глотком.
— У меня скоро пары начнутся, — говорит он. — Пойду собираться.
И выходит из кухни, оставляя нас с мамой вдвоем.
— Ты видишь? — шепчу я, когда он уходит. — Они ненавидят его. Ненавидят меня. Все разрушено.
Мама
садится рядом, берет мои руки в свои.— Не говори глупости, Рания. Они не ненавидят вас. Они просто растеряны и напуганы. Представь, как для них рухнул весь мир. Особенно для Лейлы — она же девочка, она верила в идеальную любовь.
Её слова не приносят утешения. Я чувствую себя виноватой, хотя умом понимаю, что не я разрушила нашу семью.
— Не знаю, что мне делать, мама, — признаюсь я. — Как помочь им, если я сама едва держусь.
— День за днем, — просто отвечает она. — Просто живи день за днем. И они последуют твоему примеру.
Звонок в дверь прерывает наш разговор. Я встаю, иду открывать, хотя больше всего хочется сейчас спрятаться от всего мира.
На пороге стоит водитель Рамазана в форменной одежде.
— Доброе утро, госпожа Рания, — он слегка кланяется. — Господин Рамазан прислал меня за оставшимися вещами.
— Конечно, — отступаю, пропуская его внутрь. — Они в прихожей. Все там…
Водитель кивает, быстро и умело подхватывает вещи и выносит их. Я стою, обхватив себя руками за плечи, и смотрю, как он загружает их в багажник автомобиля. С каждой коробкой, с каждой сумкой я словно прощаюсь с частью своей жизни.
Когда он уезжает, внезапно ощущаю странную пустоту. Не ту, которая грызла меня все эти дни, а что-то новое. Что-то почти похожее на… освобождение?
Возвращаюсь на кухню, где мама моет посуду.
— Ты в порядке? — спрашивает она, не оборачиваясь.
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Но, может быть, буду.
Мама кивает, словно я сказала именно то, что она ожидала услышать.
— А теперь, — говорит она, вытирая руки полотенцем, — как насчет того, чтобы заняться делом? Тебе нужно чем-то занять голову, Рания, иначе ты сойдешь с ума.
— Каким делом? — спрашиваю я почти равнодушно. — У меня никогда не было работы, мама. Я всегда была просто женой Рамазана, матерью его детей.
— Не говори глупостей, — строго отвечает она. — Ты образованная женщина. И твой благотворительный фонд…
При упоминании фонда я вздрагиваю. Детские дома, дети-сироты… Проект, который стал моим спасением, моей отдушиной. Проект, который, по словам Рамазана, отнял меня у семьи.
— Я не была там со дня его ухода, — признаюсь я.
— Вот и отлично, — мама решительно завязывает фартук. — Самое время вернуться. Давай, дочка, приводи себя в порядок. Я уберу здесь, а ты поезжай в офис. Работа — лучшее лекарство от всех бед.
Я смотрю на маму с сомнением. Смогу ли я сейчас сосредоточиться на чужих проблемах, когда своих по горло?
Но, может быть, она права? Может быть, погрузившись в работу, я хоть ненадолго забуду о пустоте в груди?
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Я поеду.
Поднимаюсь наверх, переодеваюсь в строгое платье темно-синего цвета. Делаю неброский макияж, скрывающий следы бессонной ночи. Собираю волосы в элегантный пучок на затылке.
Проходя мимо комнаты Лейлы, слышу приглушенные всхлипывания. Останавливаюсь, поднимаю руку, чтобы постучать, но… что я скажу ей? Чем смогу утешить, если сама разбита? Опускаю руку и иду дальше. Нам всем нужно время, правильно сказал Фарид.