Развод. Зона любви

Муж стоит у плиты, скрестив руки на груди. Он смотрит на неё с сочувствием, но в его взгляде нет сомнений.

— Марин, все улики против неё. Ты хочешь сказать, что она невиновна, если суд принял такое решение?

Она поднимает голову, ловит его взгляд, но не находит в нём сомнений. Только твёрдую, непоколебимую уверенность.

— Но это же мама…

Её голос срывается, почти шёпот.

Максим вздыхает, подходит ближе, садится напротив, кладёт ладонь на её руку.

— Я понимаю, что тебе больно. Но тебе нужно принять правду.

Марина мотает головой, сжимает губы, чувствуя, как в глазах снова жжёт.

Правду? Какую правду?

Что её мама — преступница?

Что она, Марина, 25 лет жила в доме с человеком, способным на такое?

Что каждое их "люблю", каждый вечер за семейным ужином, каждая слеза, каждая радость — всё это было ложью?

Она прикусывает губу, чтобы не разрыдаться.

Максим накрывает её ладонь своей, сжимает чуть крепче.

— Ты просто не хочешь в это верить.

Да.

Она не хочет.

Но если всё действительно так очевидно, почему внутри всё кричит, что что-то не так?

* * *

— Ты вообще слышишь, что ты несёшь?! — голос брата взрывается, острым лезвием разрезая воздух.

Марина моргает, сжимая руки в кулаки, но не отводит взгляда. В его глазах злость — на неё, на мать, на саму ситуацию. Но ещё там есть что-то страшное, более тяжёлое, чем гнев. Разочарование.

— Её поймали с уликами, Марина! — он сжимает кулаки, словно сдерживает себя от того, чтобы не размахивать руками. — Ты хочешь сказать, что это ошибка? Что суд просто так дал ей восемь лет?

— Но это же наша мать! — её голос дрожит, но не срывается.

— А отец тоже наш! — Славик делает шаг назад, качает головой, смотрит на неё, будто впервые видит. — И он говорит, что не знал. Ты думаешь, он врёт?!

Она хочет сказать "да". Хочет сказать, что не верит в то, что отец мог быть так глуп, так слеп. Но слова застревают в горле.

Славик вздыхает, проводит рукой по лицу, отворачивается.

— Я не понимаю, зачем ты это делаешь. Всё уже решено. Её больше нет.

У неё внутри что-то ломается.

— Ты так говоришь, будто она умерла.

Славик застывает на секунду, но потом бросает через плечо: — Для нас — да.

Дверь хлопает.

Она остаётся одна.

И в этот момент понимает: между ними выросла пропасть.

* * *

Марина сидела на кухне, глядя в чашку с остывшим чаем, но не видя его. Звук ножа, который Виктор ковырял в тарелке с остатками ужина, бесконечно повторялся, резал воздух, забивал всё, что она хотела сказать. Он не поднимал головы, но, как всегда, в его молчании было больше, чем в любых словах. Она пыталась понять, что происходит, почему всё так резко изменилось, почему отец, казавшийся всегда надёжным, теперь выглядел чужим. Она не могла оставить этот вопрос без ответа, не могла больше сидеть и наблюдать, как он без всякого волнения принимает всё, что произошло.

— Отец, а если она невиновна? — её голос дрожал от напряжения, от страха. Она даже не понимала, почему так важно для неё услышать его ответ. Почему ей не давал покоя этот вопрос? Ведь все улики были против матери. А ведь она всё равно продолжала надеяться. Вдруг он скажет что-то, что заставит её поверить. Вдруг в его глазах появится хоть тень сомнения. Но он не смотрит на неё. Его руки продолжают двигаться, будто он ничего не слышит, но она чувствует, как всё в нем напрягается.

Он наконец кладет нож на тарелку, но не смотрит на неё, глаза его холодны, как сталь. Тихо, ровно, без всякого осуждения он отвечает: — Не выдумывай. Я сам в шоке, но мы не можем игнорировать факты. Она нас всех обманула.

Она замерла. Эти слова звучат слишком убедительно, слишком легко, как будто он с самого начала знал, что так будет. Как будто это не первый раз, когда ему приходилось принимать такую жертву, не первый раз в его жизни, когда он принимает решение. Всё становится неожиданно чуждым и жутким. Взгляд её отца, его спокойствие — всё это теперь для неё пугает. Он даже не пытается что-то скрывать. Она чувствует, как между ними растёт пропасть, незримая, но ощутимая.

— Как ты можешь так говорить? — её слова выходят с трудом, как если бы они застряли в горле. Она не может понять, не может принять. Почему он не борется? Почему он не пытается найти причину, оправдание, хотя бы маленькую щель для сомнений? — Она твоя жена. Мы все её любим. Ты что, даже не сомневаешься в том, что она не могла сделать это?

* * *

Он поднимает голову, но глаза его остаются холодными, отрешёнными. Он даже не смотрит ей в глаза, а лишь откидывается на спинку стула, будто стараясь избавиться от этого разговора. Его лицо остаётся неподвижным, но в его глазах, как будто, нет ничего, кроме того, что ему сказали в суде.

— Она нас всех обманула, Марина. — его голос холодный и решительный, но в нём есть какая-то бессилие. Как если бы он уже принял её вину давно, ещё до того, как начали обсуждать её судьбу. — Ты сама это видела, что она делала? Ты видела, как она менялась, как скрывала от нас свои дела?

Марина вскидывает голову, не в силах сдержать ярость. Как он может так говорить? Как он может спокойно, без всяких эмоций обвинять её мать в том, в чём она не виновна?

— Но она не такая, папа! Она бы не сделала этого. Ты что, совсем не помнишь, как она нас растила? Ты не помнишь, как она заботилась о нас, как всё ради нас сделала? — её голос дрожит, она чувствует, как её грудь сжимает от боли, как сердце разрывается от невозможности найти ответ на эти вопросы. — Ты что, не помнишь?

Он закрывает глаза на мгновение, как будто его слова врезаются в него саму, как металлический предмет, глубоко врезающийся в душу. Когда он открывает глаза, его лицо становится мягче, но глаза остаются такими же холодными.

— Я не могу игнорировать факты, Марина. Я был рядом, когда всё это происходило. Ты этого не видела, ты не знала, как она скрывала свою игру. Мы все были слепыми. Я не буду оплакивать её.

Марина чувствует, как её мир рушится. Он даже не пытается её защитить. Он уже смирился. Он уже сдал её. Как будто её мать не была для него никем важным. Как будто всё, что они пережили, все эти годы жизни вместе, ничего не значат. Он даже не пытается дать ей шанс, хотя бы для неё.

— Ты её просто отпустил. — её голос становится почти шёпотом, едва слышным, но такие слова разрывают её изнутри. — Ты отпустил её и не пытался ничего сделать.

Его глаза мгновенно потемнели, и он встает с места. Он выходит из кухни, оставляя её одну, наполненную горечью и отчаянием. Его слова, его уверенность отравляют её, разрушают всё, что было для неё важным. Он не будет бороться. И это единственное, что она теперь может понять.

Это конец.

Марина смотрит на его спину, на ровную, прямую осанку, на сжатые в кулаки руки. Он уходит. Так просто, так легко. Как будто этот разговор не стоит ничего. Как будто он не только отпустил маму, но и её.