Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)
Шрифт:
Что-то происходило там.
Что-то, что неумолимо приближалось сюда.
Мысленно окрестил про себя: конец света.
Снова перебираю расчёты, нанизываю цифры на цепочки уравнений, разбираю вселенную по винтику, по гаечке, проверяю пружинки и микросхемы. Ничего не нахожу.
Голова раскалывается от боли, кажется, сейчас тоже разлетится на атомы. Надо бы глотнуть таблетку, уже неважно, какую, только некогда глотать таблетку, неважно, какую, надо думать, а ну-ка, детишечки, кто первый найдёт, от чего рушится вселенная, получит шанс выжить… Раз, два, три, время пошло.
Голову
Взрывается – то ли весь мир, то ли моя голова. Ещё пытаюсь ухватиться за что-то, за звёзды, за галактики, за пустоту, лечу, падаю во вселенную…
Прижимаюсь к земле.
Здесь не очень-то выпрямишься, да не то что не выпрямишься, голову не поднимешь. Выстрелов не слышно – пока не слышно, а попробуй подними голову, тут-то и услышишь. Нет, тоже ничего не услышишь, не успеешь, когда пробьёт тебя кусочек свинца.
Прижимаюсь к земле.
Слушаю тишину, такую непривычную здесь.
Нет, как-то не так я себе это представлял, виделось победное шествие на восток, торжество великой империи, вражеские солдаты падают под нашими выстрелами, идём в полный рост, поём бодрые песни. Нам обещали что-то такое. Нам не обещали, что будет грязь и кровь, и кишки, намотанные на гусеницы танков.
Не обещали.
И холодов нам тоже не обещали, от которых не только птицы падают замертво на лету, но и, кажется, даже звёзды. Ждёшь весны, как панацеи, вместо весны приходит какая-то грязная муть под серым небом.
Тут-то я и увидел его.
Как только разглядел в темноте ночи, щуплый силуэт, сначала глазам не поверил, думал, померещилось. Да и то правда, кому придёт в голову встать в полный рост на полосе под обстрелом.
А он стоял. И смотрел в небо. Шевелил губами. Он видел в небе что-то такое, чего не видел я, про таких говорят: считает звёзды. И почему-то мне казалось: он видит больше меня, больше всех самых мощных телескопов, разглядывает там что-то… что-то…
Мне разглядывать было некогда. Я снял его одним выстрелом, даже удивился: как-то быстро всё получилось. Мысленно чиркнул себе ещё один плюсик – тридцатый по счёту. Тихонько пополз к убитому, слушая тишину ночи. Ещё подумал, что через пару веков такой войны у солдат и вовсе отомрут конечности, будем ползать, как змеи.
Через пару веков…
Ах да, нам обещали, что всё кончится через пару месяцев триумфальной победой империи.
Впрочем, то же самое нам обещали в прошлом году.
И в позапрошлом.
И…
Он был уже мёртвый, из чёрной дырочки на груди подтекала чёрная кровь. Привычным жестом я обшарил его одежду, вытащил парабеллум, патроны, автомат лежал чуть-чуть в сторонке. Во внутреннем кармане выискал бумаги, из которых ничего не понял, по русскому выше двойки в школе никогда не было, Илья Кипреев, год рождения, молодой ещё был, какие-то дипломы, удостоверения, с трудом узнал знакомое – Пулково…
– …нулся?
– А?
– Очнулся?
Шеф… откуда здесь шеф, откуда здесь вообще что. Шеф… я же убил его, нет, я не
шефа, я другого убил, я…– Домой иди.
– Да я… сейчас… сейчас… – пытаюсь встать, пол качается туда-сюда, снова и снова бросает меня оземь.
– Домой, домой иди, спать…
– Да всё… всё в по-ряд-ке…
Холодеет душа, вот теперь точно выпнут с треском, а без меня эти охламоны чёрта с два тут что-то найдут, они вообще не знают, с какой стороны в телескоп смотреть.
Иди, иди, выспись, врачу покажись, ещё не хватало, ты мне тут с инсультом падать будешь. Голова не болит?
– Не-е.
– Жив, курилка? Что-то бледный какой-то. Сам-то дойдёшь?
– Дой… ду…
– Тпру, стой, дай тебе таксюшку вызову. Ещё обмороков мне твоих не хватало. Мне самому впору в обморок падать, вселенная рушится…
Рушится вселенная, рушусь я вместе с ней. Вспоминаю, сколько, ночей не спал. Не вспоминается.
– Во сколько обойдётся?
– Пятнадцать тысяч всё удовольствие.
Присвистываю.
– Нехило.
– А вы как хотели, – холёный человек разводит холёными руками.
– А я читал какие-то объявления, там сеанс гипноза полторы тыщи.
– Это шарлатан какой-нибудь вас на полторы тыщи расчихвостит, и ни хрена вы не увидите. А то и вообще наркотой какой-нибудь обкормит, после которой не проснётесь уже.
– Верно, за качество надо платить.
– Вот-вот. Так что решайтесь.
Решаюсь. Отсчитываю тысячники, чувствую, как потеют руки.
Карманные часики раскачиваются перед моим лицом, всё быстрее. Потом медленнее. Быстрее. Медленнее. Я должен следить за ними. Следить. Следить. Скоро в мире не остаётся ничего кроме часиков, потом исчезают и они, потом…
Прижимаюсь к земле.
Здесь не очень-то выпрямишься, да не то что не выпрямишься, голову не поднимешь. Выстрелов не слышно – пока не слышно, а попробуй подними голову, тут-то и услышишь. Нет, тоже ничего не услышишь, не успеешь, когда пробьёт тебя кусочек свинца.
Прижимаюсь к земле.
Слушаю тишину, такую непривычную здесь.
Нет, как-то не так я себе это представлял, виделось победное шествие на восток, торжество великой империи, вражеские солдаты падают под нашими выстрелами, идём в полный рост, поём бодрые песни. Нам обещали что-то такое. Нам не обещали, что будет грязь и кровь, и кишки, намотанные на гусеницы танков.
Не обещали.
И холодов нам тоже не обещали – от которых не только птицы падают замертво на лету, но и, кажется, даже звёзды. Ждёшь весны, как панацеи, вместо весны приходит какая-то грязная муть под серым небом.
Тут-то я и увидел его.
Как только разглядел в темноте ночи…
Целюсь. Тут же спохватываюсь, что я делаю, это же он, он, который…
Стоит.
Смотрит на звёзды.
Шевелит губами.
И, чёрт возьми, мне кажется, он видит там что-то, видит безо всяких телескопов, вот так.
Подкрадываюсь к нему, тихо, бесшумно, снова думаю о том, что через пару веков такой жизни мы станем змеями, начнём ползать и шипеть.
Ах, да, не будет никакой пары веков, всё кончится этой весной, и совсем не триумфальной победой империи, а…