Ребенок от подонка

— Никаких упреков, Сонь, – Камиль отвел взгляд, и я усмехнулась.

Ну да. Может, гадости в свой адрес я больше не услышу. И семье он запретит меня оскорблять, снова ограничит общение. И сам перестанет припоминать, уже почти перестал. Но взгляд-то выдает все! Он и сейчас уверен, что Марк не от него.

Я как головой бьюсь об стену.

Но сейчас я честна – ничего я с Камилем не хочу.

Вот только терять его навсегда я тоже не готова. Как это вообще – жить, зная, что между нами все кончено навсегда?!

Запуталась. Не знаю, чего хочу. Не знаю, чего ждать. Может, лучше было бы, если бы Камиль и вовсе не возвращался…

— Я тебя люблю, – выдохнул он. — С первого взгляда. Никогда не прекращал любить, Сонь. И никогда не разлюблю. Ты ведь тоже любишь меня? Не любила бы, не старалась бы доказать мне, что не изменяла, так? Не жила бы под одной крышей, не подпускала бы к детям.

— Люблю, – глухо ответила я.

Смысл врать?

— Ты, наверное, единственный человек, который меня любит. Не уходи! – впился в меня своими темными глазами, будто я – самое важное для него существо во всем мире.

И для меня он – главный. Но думать я должна о сыне. Вернее, о детях. Они маленькие, я нужна им, я не могу жить и ждать, что меня снова бросят, как что-то ненужное и неважное. И не только меня. Нас!

Но может, все наладится?

— Ты веришь, что я не изменяла? – надавила голосом.

— Верю.

— Веришь, что Марк – твой сын?

— Да, – глаза Камиля забегали, и чуть не заорала в голос.

Врет! Не верит.

— Мне нужно время, – покачала я головой. — Отвези нас домой, пожалуйста.

— Сонь…

— Прошу, хватит! – тяжело сглотнула. — Я правда очень устала. Мне лучше пожить с дедушкой, с няней я договорилась, она будет приезжать, когда я в универе. Скоро зимние каникулы уже, я буду дома, с детьми.

— И скоро придут результаты теста, – кивнул Камиль. — Тогда нам придется еще раз поговорить. Серьезно поговорить. Одевайся.

Камиль вышел, я быстро собрала остатки вещей. Хорошо что их не так много осталось, у детей гораздо больше. Вышла из комнаты – Кам уже собран. Недоволен моим решением, но принял его. Я хоть ухожу, объяснив все: прошлое простить можно, но чего в будущем ждать?!

А суд… я уже сто раз пожалела, что затеяла все это. Морально выжата, как лимон, истощена, ни во что уже не верю. Жаль, что ничего еще не закончилось.

Доехали мы быстро, малыши спали. Камиль достал мой чемодан, сумку с детскими вещами, и… еще один чемодан, и мы пошли к подъезду.

— Что это?

— Днем я снял здесь квартиру, – спокойно пояснил он.

— Я же…

— Ты была предельно ясна. Я понял, тебе нужно время, – кивнул Кам. — Я буду рядом, и верну тебя. Я люблю тебя, Сонь, ты тоже меня любишь, и разве за это не стоит бороться?! Через три дня мы поговорим.

— О чем? – мы вошли в подъезд, я несла детей, Камиль – вещи, и я не знала, как относиться к тому, что он будет жить где-то здесь, в доме.

Я хотела побыть вдали от него, подумать, разобраться в себе. Но в то же время мне спокойнее, когда Камиль рядом.

— Ты зря думаешь, что я тебе не верю – пока это все, что я могу сказать, – твердо произнес Камиль. — Сонь, я просто должен быть рядом, когда все выяснится. Я буду рядом, и заглажу вину. На коленях стоять и каяться я не умею, но как смогу – все исправлю.

Я покачала головой. Камиль всегда таким был – темный образ мыслей, спорная натура. То верит, то не верит. То бросает, уезжая в другую страну, то едет за мной жить в панельке. Говорит загадками, и я еще больше путаюсь и в нем, и в себе.

— И когда результаты? – спросила Лера.

— Сегодня.

— Волнуешься?

Подруга, соскучившись по мне, пошла проводить меня до дома, чтобы поговорить, провести время вместе. Мне и раньше-то не до кафе и кинотеатров было, но хоть иногда выбиралась. Сейчас – нет, не с двумя детьми.

— Насчет результатов не волнуюсь. Мне уже…

Я пожала плечами, не договорив. Лукавлю, конечно. Мне не все равно, но и с замиранием сердца я результат не жду.

— Вижу же, что волнуешься, – нахмурилась Лера, и мы вошли в подъезд. — Могла бы и поделиться. Или я тебе больше не нужна?

— Нужна, конечно, – вздохнула я. — И я волнуюсь, душа не на месте, но не из-за результатов теста, и не из-за суда. Тут что-то другое.

Сегодня с утра начало потряхивать от предчувствия чего-то… сама не знаю, чего. Неспокойно мне, сердце обмирает. Если бы могла описать свои ощущения одним словом, это было бы слово «необратимость». Нечто плохое уже случилось, и вот-вот грянет гром.

— Это усталость. Чай попью, и домой поеду, а ты отдохни, Сонь. Не понимаю, зачем тебе чужой ребенок, – покачала она головой, но из-за моего мрачного взгляда тут же поправилась: — Не понимаю, но уважаю. Хотя все равно отберут мальчонку. Либо мамаша припрется, и отнимет. А если не отдашь – это уже кража ребенка, уголовка. Но я тебя понимаю, сама наверное поступила бы также, – и уже тише: — Или не поступила бы.

— О, привет, – лифт остановился, из него вышел мужчина в дутой куртке, половина лица шарфом замотано. — Эта стерва не объявлялась?

Мужчина приспустил шарф к подбородку, и я узнала Арсения.

— Дарина?

— Да, – проворчал он. — Получил я результат. Как и думал – не мой это пацан! На работе всем результаты в морды ткнул, а они…

— Не верят?

— Почему? Верят, только презирают, кретины, – лифт начал закрываться, но разбушевавшийся Арсений и не подумал пропустить нас с подругой к нему, чтобы мы могли подняться на мой этаж. — Наш генеральный мне сказал, чтобы я заявление по собственному писал. Я ему еще раз справкой в рожу, мол, смотрите, врала гадина, не мой ребенок, а этот старый пень разорался, что я с младенцем воюю, и ему гниль такая не нужна. Я – гниль? Рина, падла, всех против меня настроила нагулянным ребенком так, что мне в лицо в открытую плюют! Найду – придушу! – прорычал Арсений. — Как припрется, мне маякни, ладно? Таких наказывать надо.

— Обязательно, – пообещала я, и Арсений, наконец, позволил нам пройти, а сам пошел на выход.

— Это тот самый? – шепнула Лера.

— Да.

— И ты действительно сообщишь ему…

— Нет, конечно, – поморщилась я. — Они друг друга стоят – Дарина и Арсений. Мерзость какая.

Наверное, плохо так думать, но хорошо что Арсения увольняют. Заслужил. Может, сотрудник он хороший, но как человек – дерьмо.

— Теперь я понимаю тебя чуть больше, – пробурчала Лера.

Мы поднялись на лифте, с каждой секундой тревога накрывала все сильнее, и сильнее. Камиль эти дни вел себя дико странно, Марк сводил с ума плачем. Дедушка сдал еще сильнее. На работу рвется, но и мне, и ему понятно, что ни о какой работе речи идти не может. Наверное, из-за всего этого мое сердце так глухо бьется, и гонит домой?