Ребенок от подонка

Скорее, скорее…

— … и жаль, что вафли не купили к чаю. В «Пятерочке» акция, надо было зайти. Твои любимые, «Юбилейные»…

Голос Леры слышу, как сквозь вату. Еще на лестничной клетке до меня донесся надрывный плач Марика. Толкнула дверь, и оказалась в квартире.

— Марик, как обычно, концерт по заявкам исполняет? – раздраженно фыркнула Лера, чем вызвала только злость.

Я сама такой была раньше. Раздражал надрывный детский плач. Особенно в самолете, когда лететь часов пять, и рядом орет младенец. А как сама мамой стала, поняла. Дети сказать не могут, что у них болит что-то, что им жарко или холодно, что им плохо. Вот и ревут.

Но сейчас я смотрю на Аллу Владимировну, качающую Марка, и весь мой мир сузился до маленького мальчишки, которому плохо. Мне давно покоя не дают эти истерики, а сейчас чуть сердце не остановилось.

Что-то не так.

— Сонечка, наконец-то, – нервно произнесла няня. — Я уже хотела звонить тебе. Я и покормила, и искупала, животик помассировала, а Марк все громче плачет.

Камиль умел его успокаивать. Хотя даже Каму вчера сложно пришлось, когда он заходил вечером.

— Надо в больницу, – выдавила я, и тут Марк начал кашлять, втягивая в себя воздух с пугающим хрипом. — Оденьте его! – выкрикнула, и в обуви побежала в спальню за документами на Марка.

— Я такси вызову, – выкрикнула Лера.

Трясущимися руками открыла секретер, где лежат все документы. Скорую вызвать? Вдруг долго будет ехать, я миллион таких историй слышала. Нет, надо самим ехать. Давно надо было ехать, я же чувствовала, что странно все это, неправильно, что Марк такие скандалы закатывает.

Педиатр на колики списывал, на наследственный темперамент, на то, что Марк – ребенок, и им положено так надрываться. А я кивала, как дура.

Что-то не так, что-то очень сильно не так.

— Сонь, не трясись, – мы вбежали в больницу, Лера держала Лёву, а я прижимала к себе то рыдающего, то кашляющего Марка, который, к моему ужасу начал бледнеть, а из горла жуткие хрипы доносились. — Эй, помогите, ребенку плохо! – заорала подруга, привлекая к нам внимание.

Я боялась, что сейчас начнется бюрократия, бесконечные нудные вопросы и заполнение бумажек, но врачи сработали как надо. Марка у меня забрали, и нас с Лерой повели по коридору.

— Вот тут все документы, – протянула врачу, оставшемуся со мной папку. — Марк… мне показалось, или он задыхается? – заплакала я, не выдержав. — Он с самого рождения неспокойный, но недавно у нас пожар был, он дыма наглотался. Но его осматривали, сказали, что все нормально, что…

— Присядьте, – доктор надавил мне на плечи, и вынудил опуститься на лавку у стены. — Девушка, дайте ей ребенка, и сходите за кофе.

— Я сейчас, – зашептала Лера, и передала мне Лёву, на личико которого капнула моя слезинка.

Внутри дрожь, хочется бежать к сыну, кричать, трясти всех за грудки. Но у меня на руках ребенок. А истерики ничего не изменят. Мне нужно успокоиться, вот только как?

Не знаю…

— Сидите здесь, как только появятся новости, вам сообщат, – строго произнес врач, и я кивнула.

Но как только он отошел, вскочила с места, и нервно начала ходить по коридору, отмахнувшись от кофе.

— Я Павлу Яковлевичу позвонила, сказала, что Марк жив. Сонь, присядь, не мельтеши! Чем мне помочь тебе?

Я хотела ответить, но все, на что меня хватало – покачивать Лёву, и отмерять шагами часть коридора у реанимации. Три шага, четыре, еще три, и снова четыре, и так до бесконечности. Слово скажу – снова расплачусь, а мне нельзя сейчас.

Боже, хоть бы с Марком все было хорошо! Пусть со мной самое плохое случится, но не с ним, только не с ним…

— Соня, – меня обняли сильные руки, прижали к себе. — Я здесь, все будет хорошо.

Мне не нужно смотреть ему в лицо, глаза пелена слез застилает. По голосу, по легкому парфюму узнала Камиля, и со стоном уткнулась в его плечо лицом. Он обнимает крепко, он здесь, со мной.

— Дети часто капризничают. Думаю, Марк простыл, а ты панику подняла, – прошептал Камиль, поглаживая меня по плечам. — Я тебя у клиники ждал, звонил тебе раз тридцать. Результаты сам забрал, посмотрел, а потом Лера позвонила. Ну, тише, тише, все хорошо будет, вот увидишь!

— Правда?

— Простуда. Может, ангина. Все это лечится, – Кам легко поцеловал меня в висок, и я смогла выдохнуть – и правда, чего это я панику такую развела?

Все хорошо будет! Иначе и быть не может.

— А результаты? – хрипло спросила я.

— Потом, – отмахнулся Кам. — Позже поговорим, тем более, есть о чем. Сейчас главное – ребенок.

— Снова отрицательный результат, да? – мне нужно было за что-то уцепиться, отвлечься, пусть и на этот чертов результат теста, явно проплаченный.

Кам не ответил. Посмотрел мне за спину, и нахмурился, а я обернулась, и похолодела – очень уж мрачное и сочувственное выражение лица у подошедшего к нам врача.

Только не это! Марк же не мог… нет, не мог! Или…

— Что с моим ребенком? – прохрипела я, прижимая к себе Лёву. — Марк…

— Он жив. Я не уверен, но предполагаю легочный муковисцидоз, недиагностированный. Это наследственное заболевание. Мне нужно, чтобы вы и, – врач взглянул на Камиля, — отец ребенка ответили на мои вопросы как можно более подробно.

— Это не может быть муковисцидоз, – я покачала головой. — Я про эту болезнь передачу смотрела. Мы с Камилем здоровы. У наших родителей нет этой болячки. Это что-то другое, вам точно говорю!

— Вот черт, – выругался Камиль, обнял меня крепче, и прошептал:

— Сядь, Сонь. И прости, что мне приходится тебе рассказывать все в такой момент.

— Что рассказывать? – я и растерялась, и разозлилась, а еще я в панике – какой к черту муковисцидоз?! Что вообще происходит?!

— Говорите, – поторопил врач. — Ради здоровья и жизни ребенка я советую вам не утаивать ничего.

Камиль поморщился и кивнул. А затем заговорил.

ГЛАВА 12

— Марк – не мой сын…

— Да хватит уже! – закричала я. — Замолчи! Нашел удачное время ударить!

Лёва захныкал, и я опомнилась – Боже мой, стою, кричу, ребенка пугаю. У этого мальчишки итак жизнь с самого начала не такая, какая должна быть, а тут я еще истерики устраиваю.

Но как же обидно и горько! Я много раз слышала эти слова. Думала, нарастила броню, чувствительность потеряла, ан нет – больно до сих пор. А сейчас больно до такой степени, что не будь у меня на руках Лёва – упала бы, и криком зашлась.