Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)
Шрифт:
Таким образом, к середине XVI в. назрела необходимость в серьезных реформах государственных финансов.
Растущий централизованный аппарат не мог существовать без прочной финансовой базы. И в финансовом, как и в судебном, управлении существенным препятствием на пути укрепления централизованной государственной власти являлись пережитки феодальной раздробленности на местах и прежде всего система кормлений с наместничьим аппаратом. Вместе с тем к середине XVI в. не только ощущалась необходимость финансовых реформ, но уже эти реформы были подготовлены рядом мероприятий 30–40-х годов XVI в. (реформа монетной стопы, ограничение наместничьего управления, переписи земель и т. д.).
Глава V
ГОДЫ БОЯРСКОГО ПРАВЛЕНИЯ
ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРЕОБРАЗОВАНИИ
Конец XV в. ознаменовался созданием Российского централизованного государства. Окончательное присоединение Пскова (1510 г.), Смоленска (1514 г.) и Рязани (1523 г.) по существу являлось завершением объединения основных русских земель в единое государство. На повестку дня вставал вопрос о путях его дальнейшего укрепления. Усиление экономических позиций и увеличение политической роли дворянства, а также рост городов и торгово-ремесленного населения в них давали возможность сначала правительству Ивана III, а затем и Василия III перейти к активной борьбе с княжеско-боярской оппозицией. Дальнейшее поступательное развитие Русского государства было невозможно без преодоления пережитков феодальной раздробленности в центральном и местном управлении страной, без уничтожения экономических основ княжеско-боярской аристократии — крупного привилегированного землевладения.
Уже в конце XV — начале XVI
Однако процесс преодоления феодальной раздробленности в первой трети XVI в. не был достаточно глубок, ибо экономические условия для этого не созрели. В стране сохранялись экономически обособленные районы и даже удельные княжества, хозяйственные связи между которыми не были еще прочными. Сложение всероссийского рынка, спаявшего воедино все эти экономически разобщенные части России, относится к более позднему времени.
Процесс централизации страны происходил в упорной борьбе старого и нового, нарождающего и отживающего. Основной опорой великокняжеской власти было поместное дворянство; поддерживали ее также города. Удельные княжата и часть боярства выступали против растущего самодержавия. Как и прежде, они «находились в состоянии непрерывного бунта» по отношению к государю [891] . Борьбе великих князей с княжатами и боярством сочувствовали самые широкие круги населения как в городе, так и в деревне.
891
Ф. Энгельс, О разложении феодализма и возникновении национальных государств, стр. 158.
По мере углубления процесса централизации нарастало и сопротивление ему со стороны феодальной аристократии, цеплявшейся за свои права и привилегии. В этом обстоятельстве заключалась основная причина временного торжества княжеско-боярской реакции в малолетство Ивана Грозного.
В недавно вышедшей книге, посвященной политической истории России 30–50-х годов XVI в., И. И. Смирнов следующим образом сформулировал свое понимание политической борьбы внутри класса феодалов в малолетство Ивана IV. «Историческое значение боярского правления 30–40-х годов, — пишет он, — заключалось в попытке феодальной реакции — княжат и бояр — задержать процесс строительства Русского централизованного государства путем разрушения аппарата власти и управления централизованного государства и возрождения нравов и обычаев времен феодальной раздробленности» [892] . «Боярский «произвол» и «смута» были формой, в которой осуществлялось разрушение централизованного аппарата власти в направлении восстановления феодальной раздробленности удельных времен» [893] .
892
И. И. Смирнов, Очерки, стр. 3.
893
И. И. Смирнов, Очерки, стр. 27.
Эта характеристика событий 30–40-х годов XVI в., основывающаяся на представлении И. И. Смирнова о том, что в XVI в. происходил только еще процесс образования Русского централизованного государства, нам представляется неверной. В годы боярского правления вопрос уже не шел и не мог идти о возвращении к временам феодальной раздробленности. Во время княжеско-боярских свар борьба шла не за расчленение государства на удельные «полугосударства», а за овладение центральным правительственным аппаратом, за превращение его в орудие корпоративных интересов феодальной аристократии. Мероприятия, проведенные Бельскими и Воронцовыми в целях укрепления государственного аппарата, отличались половинчатостью и непоследовательностью. Пользуясь двенадцатым часом своей власти, Шуйские, Глинские, Бельские, Воронцовы и другие боярские временщики прежде всего стремились использовать свое положение калифов на час в целях самого беззастенчивого обогащения. Трудящиеся массы крестьян и посада, эксплуатация которых неизмеримо выросла в тяжелые годы правления, боярских олигархов, на своем собственном опыте убедились, что несет с собою победа княжеско-боярской аристократии. Ответом народных масс был невиданный дотоле подъем классовой борьбы, вылившейся в городские восстания, а также в локальные выступления крестьян середины XVI в.
Во время осенней поездки по монастырям 1533 г. тяжело заболел великий князь Василий III. Когда смертельный исход болезни стал более чем вероятен, Василий поспешил принять срочные меры, которые должны были обеспечить после его смерти переход власти к трехлетнему сыну Ивану и ликвидировать претензии на московский престол со стороны удельных князей Андрея Старицкого и Юрия Дмитровского, дядей малолетнего наследника. В октябре 1533 г. Василий III приступил к составлению духовной грамоты [894] Согласно завещанию, текст которого сохранился только в отрывках в составе духовной Ивана Грозного, Василий III передавал великое княжество сыну своему Ивану. Пытаясь разъединить коалицию удельных князей, Василий III, очевидно, завещал князю Андрею Ивановичу выморочный Волоцкий удел в качестве своеобразного выкупа за отказ старицкого князя от всяких претензий на великокняжеский стол [895] .
894
ПСРЛ, т. VI, стр. 268.
895
Подробнее см. А. А. Зимин, Княжеские духовные грамоты начала XVI в. («Исторические записки», кн. 24, 1948, стр. 284–286).
В литературе утвердилось мнение (А. Е. Пресняков, И. И. Смирнов), что перед смертью Василий III выделил своеобразный регентский совет при малолетнем сыне Иване и Елене Глинской, которому и поручил всю полноту власти [896] . Этот вывод основывается на словах летописного рассказа о болезни и смерти Василия III, где, между прочим, говорится, что умирающий великий князь призвал бояр Ивана Васильевича и Василия Васильевича Шуйских, Михаила Семеновича Воронцова, Михаила Васильевича Тучкова, Михаила Львовича Глинского, а также тверского дворецкого Ивана Юрьевича Шигону Поджогина и дьяка Федора Мишурина и приказал им «о устройстве земском, како вы правити после его государьства» [897] .
896
А. Е. Пресняков, Завещание Василия III, стр. 78–79; И. И. Смирнов, Очерки, стр. 22–26.
897
ПСРЛ, т. IV, ч. 1, выи. Ш, стр. 359.
К этому списку добавляется также и боярин Михаил Юрьевич ЗахаРьин, который, оказывается, присутствовал на совещании и оставался даже у постели Василия III вместе с И. Ю. Шигоною и М. Л. Глинским, когда остальные участники совещания разошлись [898] .
Для решения этого вопроса нужно напомнить, что в состав Боярской думы входило 12 бояр: дядя жены Василия III — князь М. Л. Глинский, дальний родственник великого князя — князь Дмитрий Федорович Бельский, сильная группировка суздальских княжат, возглавлявшихся Шуйскими (И. В. и В. В. Шуйские, Михаил Васильевич и Борис Иванович Горбатые, Александр Андреевич Хохолков-Ростовский), и представители старомосковского боярства (Василий и Иван Григорьевичи Морозовы, М. С. Воронцов, М. В. Тучков и М. Ю. Захарьин). Князь А. А. Хохолков-Ростовский, видимо, в совещаниях «у постели» Василия III не принимал участия, так как он находился на наместничестве в Смоленске [899] .
Остальные бояре в той или иной форме в последние дни жизни Василия III фигурируют среди его ближайших советников. Наряду с названными выше 5 боярами участниками совещания 3 декабря князь Д. Ф. Бельский, князья Горбатые и Морозовы (Поплевины) также присутствовали на беседах с великим князем. Ко всем к ним Василий III обращался со словами: «Постойте крепко, чтоб мой сын учинился на государстве государь и чтоб была в земле правда» [900] . Итак, очевидно, всей Боярской думе в целом поручалось ведение государственных дел [901] . Но поскольку в Боярской думе явное большинство принадлежало Шуйским (кроме пяти суздальских княжат, дворецкий князь Иван Иванович Кубенский, казначей Петр Иванович Головин), которые одно время склонны были ориентироваться на дмитровского князя Юрия Ивановича [902] . Василий III объявил официально опекунами наследника его родичей князей М. Л. Глинского и Д. Ф. Бельского [903] . Именно, обращаясь к Бельскому, он произнес: «Вы бы, мои сестричи князь Дмитрей с братиею, о ратных делех и о земском строение стояли за один, а сыну бы есте моему служили прямо».898
В подтверждение версии о «регентском совете» И. И. Смирнов также ссылается на рассказ Степенной книги (ПСРЛ, т. XXI, СПб., 1908, стр. 612–613) и на духовную Василия I (ДиДГ, № 20, 21, 22). В первом случае в источнике о совете сведений нет, а во втором сообщается, что малолетний наследник «приказывается» Витовту и «молодшей братье» Василия I, которые также никакого «совета» не образовывали.
899
Сб. РИО, т. LIX, стр. 1.
900
ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. III, стр. 558.
901
Не может подкрепить гипотезу о «регентском совете» и ссылка И. И. Смирнова (см. Очерки, стр. 34) на показания польского жолнера Войцеха, ибо среди б названных Войцехом «старших воевод» нет И. В. Шуйского и М. С. Воронцова, но зато он упоминает князей Д. Ф. Бельского, Ивана Федоровича Телепнева-Оболенского и Федора Ивановича Мстиславского («Тыи теж суть старшими при них»), которых не знает рассказ о событиях 3 декабря («Акты, относящиеся к истории Западной России» (далее — АЗР), т. II, № 179/III, стр. 331).
902
Еще при жизни Василия III А. М. и И. М. Шуйские «отъезжали» к князю Юрию (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 77). В связи с этим, очевидно, в 1527/28 г. с них была взята «запись» (ДиДГ, стр. 447).
903
ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. III, стр. 558; А. А. Шахматов, О так называемой Ростовской летописи (Чтения ОИДР, 1904, кн. 1, стр. 128). Позднее имя Д. Ф. Бельского в редакции летописи, составлявшейся в годы правления Шуйских, было изъято (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 271). По непонятной причине И. И. Смирнов умалчивает о том, какую роль для Д. Ф. Бельского предназначил Василий III, считая, что особая роль в «регентском совете» отводилась лишь одному М. Л. Глинскому (И. И. Смирнов, Очерки, стр. 34).
Однако уже ближайшие месяцы после смерти Василия III, последовавшей 3 декабря 1533 г., внесли существенные коррективы в состав правительственной среды. Первый удар был нанесен по удельным братьям покойного великого князя, ибо подавляющее большинство представителей боярской знати стремилось предотвратить сепаратистские тенденции, обнаруживавшиеся в политике старицкого и дмитровского князей.
С князя Андрея Старицкого была взята присяга на верность Ивану IV [904] , а уже 11 декабря 1533 г., т. е. через неделю после смерти Василия III, согласно решению, принятому Боярской думой, «поимали» князя Юрия Ивановича [905] .
904
О его крестоцеловальных записях 1533–1534 гг. см. ДиДГ, стр. 457. Разбор этих памятников дан И. И. Смирновым (см. Очерки, стр. 53–55).
905
ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 78; М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 283. По Вологодско-Пермской летописи князя Юрия «поимали» 12 декабря (ПСРЛ, т. XXVI, стр. 315, 321).
Решительным противником дмитровского князя был, очевидно, один из виднейших деятелей правительства малолетнего Ивана IV — князь И. Ф. Оболенский [906] . Предлогом для ликвидации Дмитровского удела явилась попытка князя Андрея Шуйского «отъехать» к князю Юрию, т. е. перейти к нему на службу [907] . Однако даже ближайшие родичи Шуйского — князья Горбатые отказались его поддержать. Дмитровский князь не имел хоть сколько-нибудь серьезной опоры в среде господствующего класса феодалов [908] . Удельный князь Андрей Старицкий на данном этапе поддержал Елену Глинскую и малолетнего Ивана IV, боясь усиления дмитровского князя. Юрий Иванович вместе с Андреем Шуйским были брошены в темницу [909] . После заточения князя Юрия правительство Елены Глинской поспешило укрепить свое влияние в бывшем уделе этого князя (Дмитрове, Рузе, Звенигороде и Кашине) путем выдачи грамот духовным феодалам, владевшим землями в этом уделе [910] .
906
На это обратил внимание С. М. Каштанов в статье «Из истории последних уделов», стр. 285, указавший на то, что князь Юрий в это время «поотимал» пожни и починки у князя В. И. Шиха-Оболенского (Я. П. Лихачев, Сборник актов, вып. II, стр. 213
907
В летописях сохранились две версии о роли Андрея Шуйского в деле князя Юрия. Согласно краткому рассказу, Шуйскому предложил перейти на службу к дмитровскому князю посланец последнего дьяк Тишков. Шуйский сообщил об этом князю Б. Горбатому, который поставил в известность остальных бояр (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 77–78; т. VII, стр. 286). Другая версия считает, что всему виной был Андрей Шуйский, ибо «помысли к князю Юрью отъехати и не токмо отъехати, но и на великое княжение его подняти» (там же, т. XIII, ч. 1, стр. 78). С. М. Соловьев отдает предпочтение первой версии «по краткости времени, протекшего от смерти Василия до заключения Юрия» (С. М. Соловьев, История России, кн. 2, стр. 5). Говоря о тенденциозности обоих версий, И. И. Смирнов отдает также предпочтение рассказу Летописца начала царства (И. И. Смирнов, Очерки, стр. 31). Аргумент С. М. Соловьева, впрочем, мало убедителен. Опала, постигшая А. Шуйского при Елене Глинской, несомненный факт. Краткий вариант, входящий в Воскресенскую летопись, очевидно, написан во время правления Шуйских, поскольку явно стремится затушевать роль князя Андрея Шуйского в событиях 1534 г. (С. А. Левина, О времени составления и составителе Воскресенской летописи XVI в., стр. 376–377). Пространный вариант, несомненно, написан уже после гибели Андрея Шуйского, когда можно было осветить в ином свете поведение этого князя в первые дни после смерти Василия III.
908
Для позиции детей боярских характерна челобитная Ивана Яганова (декабрь 1533 — август 1534 г.), сообщавшего великокняжескому правительству о всех планах князя Юрия (АИ, т. I, № 136).
909
ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 78–79.
910
С. М. Каштанов, Иммунитетные грамоты 1534 — начала 1538 года как источник по истории внутренней политики в период регентства Елены Глинской («Проблемы источниковедения», вып. VIII, М., 1959, стр. 374–375).