Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)

Не соответствовало в полной мере интересам дворянства и существовавшее к середине XVI в. законодательство. Нормы Судебника 1497 г., составленного еще в период, когда удельный вес боярской аристократии в правительственном аппарате был велик, явно недостаточно учитывали требования дворянства как в области правовых вопросов (касающихся феодального землевладения и крестьянства), так и в области судоустройства и судопроизводства [852] . Его нормы во многом устарели и корректировались уставными наместничьими и губными грамотами.

852

Предположение К. Ф. Калайдовича и др. о существовании так называемого Судебника Василия III справедливо отвергнуто И. И. Смирновым (см. И. И. Смирнов, Очерки, стр. 313–319).

Так, в правой грамоте 1520 г. говорилось: «Велеть на них вину взяти по Перевитской грамоте по указной, а не будет грамоты, и судье взяти на них вина по великого князя судебному списку» [853] .

Не соответствовала новым историческим условиям уже первая статья Судебника 1497 г., согласно которой полагалось «судити суд бояром и околничим». Мы уже видели, что в суде к середине XVI в. играл значительную роль дворцовый аппарат с его дворянским составом. В Судебнике 1497 г. не были достаточно подробно регламентированы судебные функции наместничьего суда, что давало возможность аппарату наместников злоупотреблять своими судебными полномочиями.

853

А. Н. Пискарев, указ. соч., № 13, стр. 22.

Следовало во многом изменить и формы судопроизводства. Постепенно изживалось из судебной практики «поле» (судебный поединок), которое не всегда обеспечивало решение дела в выгодном и угодном духе для представителей господствующего класса. Уже ощущалась явная необходимость замены старого обвинительного процесса инквизиционным, или следственным, который впервые широко стал применяться после введения губного управления во время «обысков» по «разбойным» и «татинным» делам.

Следственный процесс давал феодальному суду больше возможностей для выявления всех лиц, посягавших на собственность и безопасность представителей господствующего класса, защищать самые основы феодального правопорядка. Во время обыска к дознанию привлекался довольно широкий круг опрашиваемых «обыскных людей», показания которых давали основание не только для выяснения виновности того или иного подследственного лица, но и для установления факта его социальной опасности для феодального строя (т. е. для признания его «лихим» человеком). В обстановке усиления классовой борьбы выступления так называемых «разбойников» и «татей» (этими наименованиями феодалы часто называли тех, кто с оружием в руках боролся против их господства) находили живейший отклик в широких народных массах.

Одним из средств противодействия этому было применение «обыска» по «разбойным» делам. Введением розыска облегчалось выявление «разбойников». Вместе с тем вводилась ответственность «обыскных людей» за дачу ими ложных показаний, устанавливалась своеобразная круговая порука, преследовавшая цели устрашения и наказания тем лицам, которые своими ложными показаниями пытались «обелить» лихого человека. Вводилось также наказание и тем, кто скрывал «татя» или «разбойника», или краденое в своем дворе.

Так новые формы процесса, которые должны были укрепить власть помещиков-крепостников, уже к середине XVI в. постепенно внедрялись в русском судопроизводстве, получая распространение первоначально в делах, являвшихся наиболее социально опасными для господствующего класса.

Утверждение этих форм процесса как ведущих к середине XVI в. оставалось еще задачей, решение которой было насущной необходимостью для класса феодалов.

Нуждались в пересмотре и развитии также самые нормы права, бытовавшие в Русском государстве к середине XVI в. В области уголовного права следовало отразить накопившийся опыт борьбы с «разбоями» и «татьбами», тщательнее разграничить виды преступных деяний и регламентировать различные наказания. В гражданском праве все еще недостаточное место занимало законодательство по вопросам феодальной собственности. Решительные сдвиги, происшедшие в распределении форм поземельной собственности, не находили еще достаточного отражения в памятниках общерусского права. «Уложения» о слободах и княженецких вотчинах Ивана III и Василия III в годы феодальной реакции фактически потеряли юридическую силу [854] , а законодательных актов по ограничению монастырского землевладения вовсе не было. Рост крепостнической эксплуатации вызывал потребность появления новых правовых установлений, в которых были бы зафиксированы перемены в положении крестьянства. Судебник 1497 г, например, еще не упоминал о таком разряде зависимого населения, как служилые холопы.

854

ААЭ, т. I, № 227.

Наконец, следовало внести существенные коррективы и в залоговое право, ибо существовавшие нормы его не удовлетворяли основную массу дворянства, страдавшую от ростовщических операций монастырей и купечества.

Словом, к середине XVI в. в области суда и права назрела необходимость серьезных преобразований. Издание нового общегосударственного законодательного кодекса в передовой дворянской публицистике рассматривалось как первостепенная задача правительства.

* * *

К числу наименее разработанных вопросов из истории политического строя России первой половины XVI в. относятся русские финансы. Отрывочность сохранившихся источников приводила к тому, что на это время в буржуазной историографии механически переносились наблюдения, сделанные над русской финансовой системой второй половины XVI–XVII вв. А так как в середине XVI в. была проведена серьезная реформа в области податного обложения (введение большой сохи и ряда налогов), происходило смещение исторической перспективы. Только в последнее время, после работ П. А. Садикова [855] , С. М. Каштанова [856] и Н. Е. Носова [857] , можно в самых общих чертах наметить основные моменты, касающиеся системы финансового управления и налогового пресса в Русском государстве к середине XVI в.

855

П. А. Садиков, Очерки по истории опричнины, стр. 212–299.

856

См. написанный С. М. Каштановым раздел о финансах первой половины XVI в. в книге «Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV — начало XVII вв.», стр. 139–147, а также его диссертацию.

857

Н. Е. Носов, Очерки, стр. 66—189.

До 50-х годов XVI в. в России не существовало единой окладной единицы. В центральных районах государства основные налоги брались с «сох» или «вытей», резко отличавшихся по своим размерам и способу исчисления [858] .

В Новгороде наряду с сохами существовали обжи (позднее обжа равнялась 10 четвертям в поле) [859] , Во Пскове обычной единицей обложения была «выть» [860] , на Двине бытовали «сошки» небольших размеров [861] , а в Варзуге и в Перми — «луки» [862] . Эта пестрота наглядно отражала устойчивые местные традиции, явившиеся результатом неизжитости экономической раздробленности в стране.

858

См., например, в Твери около 1548 г. (В. И. Сергеевич, указ. соч., стр. 321–322).

859

См. В. М. Владиславлев, Обжа (ЖМНПр., 1892, № 8, стр. 223–241); Б. Д. Греков, Что такое «обжа»? («Известия Академии наук СССР», серия VI, 1926, № 10–11, стр. 1017–1040).

860

В «вытях», например, исчислены земли псковичей-помещи-ков в «Боярской книге 1556 г.». В Торопце в 1539–1540 гг. на выть приходилось от 9 до 15 четвертей земли, а на соху — от 28 до 72 вытей (С. Б. Веселовский, Сошное письмо, т. II, стр. 341, 342).

861

Так, согласно писцовым книгам, составленным около 1552/53 г., «сошка» на Двине состояла из 3 обеж («Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 138); ср. также в Онежье в 1536 г. (ААЭ, т. I, № 181). Встречались на Двине и «выти», состоявшие из 4—19,5 «вервей» (80–84 сажени), причем величину верви определить крайне трудно, ибо они измерялись различными по размеру саженями (А. И. Копанев, Куростров-ская волость во второй половине XVI века, стр. 147–148).

862

«Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 165; «Временник ОИДР», кн. 25, отд. 2, стр. 148.

В настоящее время выяснить размеры важнейшей из названных единиц «сохи» представляется крайне затруднительным. С. Б. Веселовский пришел к выводу, что пахотная пашня не была решающим признаком при определении тягла. Размер сохи, по его мнению, определялся по усмотрению писца в связи с «посильностью» (тяглоспособностью) хозяйства [863] . Это, однако, не решает вопроса. Важно установить объективный принцип исчисления сох, который использовался писцами. Не исключена возможность, что размер сохи определялся в отдельных местностях не пашней, а количеством дворов (как это твердо установлено для городов) [864] . Так, например, в 1538 г. на землях Дмитровского уезда соху составляли 45 дворов [865] .

863

С. Б. Веселовский, Сошное письмо, т. II, стр. 343, 345–346; ср. также В. И. Сергеевич, указ. соч., стр. 337.

864

См. В. И. Сергеевич, указ. соч., стр. 338.

865

ГКЭ, Дмитров, № 52/3764.

Когда Ивану III в ответ на вопрос о том, что же такое представляет собою соха в Новгороде, ответили: «кто на 3-х лошадех и сам третей орет — ино то соха» [866] , — то в этом ответе можно также увидеть указание на связь сохи с определенным количеством крестьянских хозяйств. При определении размера сох, конечно, учитывались и другие моменты хозяйств (наличие угодий, «прожиточ-ность» хозяйства и т. д.) [867] .

В условиях роста феодального землевладения подворный принцип обложения переставал удовлетворять правительство, ибо тяглоспособность крестьянских дворов с постепенным исчезновением в центральных районах страны неосвоенных земель, начинала определяться по преимуществу количеством пашни и других угодий, имевшихся в распоряжении налогоплательщика. Поэтому переход к поземельному обложению был совершенно закономерен.

866

ПСРЛ, т. XXV, стр. 319–320.

867

Так, даже в 1563 г. подчеркивалось, что «сошный оклад брался» с «дворов и з животов и с промыслов» («Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 165). В 1546–1547 гг. при определении «выти» в дворцовых землях Волоколамского уезда указывалось, что в нее положены не обычные 6 десятин, а 8, «потому что земля запустела» (АФЗиХ, ч. 2, № 198). В 1537 г. при сборе ямчужных денег и примета «счета сохи» указывалось, что крестьянам следует «промеж себя ровнатись самим по пашням и по угодю» («Описание актов собрания гр. А. С. Уварова», М., 1905, № 24, стр. 31).

В дворцовых хозяйствах к середине XVI в. можно обнаружить уже поземельное содержание сохи. Так, в дворцовых владениях Волоколамского уезда в 1543/44 г. в соху входило 800 четвертей земли в одном поле, а в выть — 12 четвертей, причем подати здесь начислялись еще с вытей [868] .

Введение поземельной сохи было лишь одной из первостепенных задач в области финансовых преобразований, второй была необходимость превращения этой окладной единицы в единую или по крайней мере в ведущую для всего государства. С этой целью следовало провести описание земель во всей стране, в ходе которых старые «сошки», «луки» и «обжи» могли быть заменены единой поземельной сохой. Подобные попытки были сделаны уже в 40-х годах XVI в., но они не были доведены до конца.

868

АФЗиХ, ч. 2, № 178, 179; в дворцовых землях Владимирского уезда в 1555/56 г. тоже было 800 четвертей в сохе и 12 четвертей в выти (АГР, т. I, № 83).