Реквием

Лицо Ханы снова становится непроницаемым.

—Сколько осталось времени? — отрывисто спра­шивает она.

Я качаю головой.

— Десять минут. Самое большее пятнадцать.

Хана кивает, давая знать, что она все поняла. Я про­хожу мимо нее, в темноту коридора. Хана стоит на ме­сте, прижавшись к двери, неподвижная, словно статуя. Она кивком указывает на заднюю дверь.

Когда я берусь за дверную ручку, Хана шепотом окликает меня:

— Я чуть не забыла. — Она подходит ко мне, шурша платьем, и на мгновение мне чудится, будто она — при­зрак. — Грейс в Хайлендсе. Вайнневуд-роад, тридцать один. Они теперь живут там.

Я смотрю на нее. Где-то глубоко внутри этой чу­жой девушки погребена моя лучшая подруга.

— Хана... — начинаю говорить я.

Хана обрывает меня.

— Не благодари меня, — произносит она негромко. — Просто иди.

Повинуясь порыву, не задумываюсь о том, что яде лаю, я хватаю Хану за руку. Два долгих пожатия, два коротких. Наш старый сигнал.

Хана выглядит испуганной. Потом ее лицо медлен­но расслабляется. Всего на одну секунду оно озаряет­ся, как будто освещенное изнутри факелом.

— Я помню... — шепчет Хана.

Где-то хлопает дверь. Хана отдергивается; внезап­но у нее делается испуганный вид. Она разворачивает меня и толкает к двери.

— Иди! — командует она, и я иду. Я не огляды­ваюсь.

Хана

Я успеваю отсчитать по часам тридцать три секун­ды, прежде чем в кухню врывается Фред, красный от ярости.

— Где она?

Подмышки у него мокрые от пота, а его волосы, так тщательно уложенные и зафиксированные гелем пе­ред церемонией, в полнейшем беспорядке.

Я испытываю искушение переспросить, кого он имеет в виду, но я знаю, что это лишь взбесит его.

— Убежала, — говорю я.

— В каком смысле? Маркус сказал мне, что...

— Она меня ударила, — говорю я. Я надеюсь, что на лице остался след от пощечины Лины. — Я... я удари­лась головой об стену. Она убежала.

— А, черт! — Фред запускает руку в волосы, выхо­дит в коридор и зовет охранников. Потом снова пово­рачивается ко мне. — Какого хрена ты не позволила Маркусу позаботиться об этом? Почему ты вообще осталась с ней наедине?

— Я хотела получить информацию, — говорю я. — Я думала, это будет проще, если мы останемся одни.

— Черт! — повторяет Фред. Как ни странно, чем больше он взбудоражен, тем спокойнее чувствую себя я.

— Фред, что происходит?

Фред внезапно пинает стул, и тот летит через всю кухню.

— Чертов хаос, вот что происходит! — Фред непре­станно движется. Он стискивает кулаки, и на мгнове­ние мне кажется, что он может подойти ко мне, просто чтоб было что ударить. — В беспорядках участвует до­брая тысяча человек. Часть из них — заразные. Часть - ребятня. Глупо, глупо... Если они знают...

Фред внезапно умолкает, увидев, что по коридору бегут его охранники.

— Она позволила девчонке уйти, — говорит Фред, не дожидаясь, пока они спросят, что случилось. В его голосе звучит неприкрытое презрение.

Я чувствую, как Маркус смотрит на меня. Я умыш­ленно избегаю его взгляда. Он не может точно знать, что я позволила Лине бежать. Я никак не давала по­нять, что знаю ее. Я старательно не смотрела на нее в машине.

Когда Маркус отворачивается к Фреду, я позволяю себе перевести дух.

— Что нам следует делать? — спрашивает Маркус.

— Не знаю. — Фред трет лоб. — Мне нужно поду­мать. Черт побери. Мне нужно подумать.

— Эта девушка хвасталась подкреплениями на Эссекс-стрит, — говорю я. — Она сказала, что здесь за­разные в каждом доме.

— Черт! — Фред на мгновение застывает, глядя на задний двор. Потом он распрямляет плечи. — Ладно.

— Я позвоню на 1 -1 -1, вызову подкрепление. А пока идите, начинайте прочесывать улицу. Следите, нет ли дви­жения между деревьями. Разгоните этих уродов, на­сколько получится. Я пойду за вами.

— Ясно. — Маркус с Биллом исчезают в коридоре. Фред берется за телефон. Я прикасаюсь к его руке.

Он раздраженно поворачивается ко мне, нажав на отбой.

— Чего тебе надо? — практически выплевывает он.

— Не ходи туда, Фред, — говорю я. — Пожалуйста. Эта девушка сказала... она сказала, что остальные воо­ружены. Она сказала, что они откроют огонь по тебе, как только ты высунешься за дверь...

— Ничего со мной не случится. — Он отдергивает руку.

— Пожалуйста, — повторяю я. Я закрываю глаза и возношу короткую молитву. «Мне очень жаль». — Оно того не стоит, Фред. Ты нам нужен. Оставайся в доме. Пусть полиция выполняет свою работу. Пообещай мне, что ты не выйдешь из дома.

Я вижу, как у него напрягаются мышцы подбород­ка. Тянется время. Каждую секунду я жду взрыва: тор­надо деревянной шрапнели, ревущий столб пламени. Интересно, это будет больно?

«Прости меня, Господи, ибо я согрешила».

— Ладно, — произносит, наконец, Фред. — Обещаю. Он снова берется за трубку. — И не путайся под ногами. Я не хочу, чтобы ты где-нибудь подложила свинью.

— Я буду наверху, — говорю я. Фред уже повернул­ся спиной ко мне.

Я выхожу в коридор, позволяя двери закрыться за мной. Я слышу приглушенный голос Фреда сквозь де­рево двери. Ад может вырваться на волю в любую ми­нуту.

Я думаю, не подняться ли наверх, в комнату, кото­рая должна стать моей. Я могу лечь и закрыть глаза. Я устала почти достаточно, чтобы уснуть.

Но вместо этого я открываю заднюю дверь, пере­секаю террасу и выхожу в сад, тщательно следя за тем, чтобы меня не было видно из больших окон кухни. В воздухе пахнет весной, влажной землей и молодой зеленью. В ветвях поют птицы. Мокрая трава липнет к моим лодыжкам и пачкает подол моего свадебного платья.

Деревья смыкаются вокруг меня, и я больше не вижу дом.

Я не стану останавливаться посмотреть, как он горит.

Лина

Хайлендс горит.

Я чувствую запах дыма задолго до того, как дохожу туда, а когда до Хайлендса еще остается четверть мили, я вижу поднимающийся над деревьями дым и пламя, лижущее старые, потрепанные крыши.

На Хармонд-роуд я замечаю открытый гараж и за­ржавевший велосипед, висящий на стене, как охотни­чий трофей. Хотя велосипед — полная фигня, а пере­даточный механизм стонет и протестует, когда я пытаюсь его подрегулировать, это лучше, чем ничего. На самом деле я не против шума — дребезжания цепи или свиста ветра в ушах. Это помогает мне отвлечься от мыслей о Хане и от попыток понять, что произо­шло. Это заглушает звучащий у меня в ушах голос, го­ворящий: «Иди».