Реквием

Вверх по лестнице, в мир огня и пламени. Воздух делается водянистым; он дрожит от жара, как будто мир превращается в мираж. Было бы быстрее опустить Грейс, и пусть бежит рядом со мной, но теперь, когда я нашла ее — теперь, когда она здесь, когда она цепля­ется за меня, и ее сердце лихорадочно бьется в груди в одном ритме с моим, — теперь я не могу позволить ей исчезнуть.

Велосипед лежит там, где я его оставила. Слава богу. Грейс неуклюже взбирается на него, я устраива­юсь позади и отталкиваюсь от земли. Ноги у меня тя­желые, словно каменные. Но, наконец, инерция несет нас вперед. А потом я еду, еду, как только могу быстро, прочь от пальцев дыма и огня, оставляя Хайлендс го­реть.

Хана

Я иду, не обращая внимания на то, где нахо­жусь и куда направляюсь. Я переставляю одну ногу за другой. Мои белые туфли негромко шлепают по тротуару. Я слышу в отдалении рев голосов. Солн­це светит ярко и приятно греет мне плечи. Легкий ветерок шевелит листву, и деревья машут ветвями и кланяются, машут и кланяются, когда я прохожу мимо.

Одна нога за другой, одна за другой. Это так про­сто. Солнце такое яркое.

Что со мной будет?

Я не знаю. Возможно, я наткнусь на кого-нибудь, кто меня знает. Возможно, меня вернут роди­телям. Возможно, раз город не прекратил существо­вать и раз Фред теперь мертв, мне подберут другую пару.

Или, возможно, я буду идти, пока не дойду до края света.

Возможно. Но сейчас существует лишь высоко стоящее белое солнце, и небо, и струйки серого дыма, и голоса, звучащие, словно отдаленный океанский прибой.

Есть лишь шлепанье моих туфель и деревья, кото­рые как будто кивают и говорят мне: «Все в порядке. Все будет в порядке».

Возможно, они все-таки правы.

Лина

Когда мы подходим к Бэк Коув, людской ручеек превращается в ревущий стремительный поток, и я с трудом маневрирую между людьми на своем вело­сипеде. Люди бегут, кричат, размахивают молотками, ножами и обрезками металлических труб, рвутся к какому-то неведомому мне месту назначения, и я с удивлением замечаю, что бунтуют уже не одни за­разные: здесь еще и дети — некоторым из них не боль­ше двенадцати-тринадцати, — неисцеленные и гнев­ные. Я даже замечаю нескольких исцеленных, которые смотрят из окон на улицу и время от времени машут, выказывая солидарность.

Я выбираюсь из толпы и трясусь на велосипеде по илистому берегу бухточки, где мы с Алексом назнача­ли свидание целую вечность назад — где он впервые пожертвовал своим счастьем ради моего. Между бу­лыжниками старой дороги растет высокая трава, и люди раненые или мертвые — лежат в этой траве, испуская стоны или устремив незрячие взгляды в небо. Несколько тел, лежат ничком на мелководье, и вокруг них на поверхности воды расплываются красные круги.

За бухточкой, у стены, толпа все еще плотная, но здесь, похоже, в основном наши. Регуляторов и поли­цию, должно быть, отбросили к Старому порту. Теперь тысячи мятежников движутся в ту сторону, голоса их слились в единую мелодию ярости.

Я бросаю велосипед в тени большого куста можже­вельника, беру Грейс за плечи и осматриваю ее, нет ли порезов или ушибов. Грейс дрожит и глядит на меня круглыми глазами с таким видом, словно думает, что я могу исчезнуть в любую секунду.

— Что случилось с остальными? — спрашиваю я. У Грейс под ногтями грязь, и она очень худая. Но в остальном она выглядит нормально. И не просто нор­мально — она красивая. У меня в горле зарождается всхлип, но я давлю его. Мы пока еще не в безопасности.

Грейс качает головой.

— Я не знаю. Там был огонь... и я спряталась.

Значит, они ее бросили. Или недостаточно за ней присматривали, чтобы заметить момент, когда она ис­чезла. Мне делается тошно.

— Ты выглядишь по-другому, — тихо говорит Грейс.

— Ты стала выше, — говорю я. Внезапно мне хочет­ся завопить от радости. Сейчас я могла бы кричать от счастья, даже будь весь мир в огне.

— Куда ты уходила? — спрашивает меня Грейс. — Что с тобой было?

— Тише! — Я обо всем тебе расскажу, но попозже. — Я беру ее за подбородок.
– Послушай, Грейс. Я хочу тебе сказать, что мне ужасно жаль. Я сожалею, что оставила тебя. Я никогда больше тебя не оставлю, хорошо?

Взгляд Грейс скользит по моему лицу. Она кивает.

— Я собираюсь позаботиться, чтобы тебе ничего не грозило, — я проталкиваю слова сквозь комок в гор­ле. — Ты мне веришь?

Грейс снова кивает. Я притягиваю ее к себе и сжи­маю в объятиях. Она такая худенькая, такая хрупкая! Но я знаю, что Грейс — сильная. И всегда была силь­ной. Она будет готова к тому, что грядет.

— Бери меня за руку, — говорю я. Я толком не по­нимаю, куда идти, и мне в голову приходит мысль про Рэйвен. Но потом я вспоминаю, что Рэйвен больше нет, что ее убили на стене, и меня снова одолевает тош­нота. Но надо сохранять спокойствие ради Грейс.

Нужно найти безопасное место, где можно было бы пересидеть с Грейс до конца боев. Моя мать помо­жет мне. Она придумает, что можно сделать.

Хватка у Грейс на удивление сильная. Мы идем вдоль берега, петляя между лежащими — и заразными, и регуляторами, — ранеными, умирающими и мертвы­ми. На вершине пригорка я вижу Колина. Он, прихра­мывая и тяжело опираясь на какого-то парня, идет к пустому месту в траве. Его спутник поднимает голо­ву, и у меня останавливается сердце.

Алекс.

Он замечает меня почти сразу же после того, как я узнаю его. Я хочу закричать, хочу позвать его, но у меня снова пропал голос. Мгновение Алекс колеблет­ся. Потом он опускает Колина в траву и что-то ему го­ворит. Колин сжимает колено, кривится, кивает.

Потом Алекс рысцой бежит ко мне.

— Алекс. — Мне кажется, будто произнесенное вслух имя делает его реальным. Алекс останавливает­ся в нескольких дюймах от меня, смотрит на Грейс, по­том снова на меня. — Это Грейс, — говорю я, дергая ее за руку. Грейс робеет и прячется за меня.

— Я помню, — говорит Алекс. В его глазах нет боль­ше ни суровости, ни ненависти. От покашливает. — Я думал, что никогда больше тебя не увижу.

— И я тоже. — Солнце кажется чересчур ярким, и внезапно я не могу сообразить, что бы еще сказать, не могу подобрать слов, чтобы описать все, о чем я дума­ла и чего желала. — Я... я получила твою записку.

Алекс кивает. Его губы слегка напрягаются.

— А Джулиан?..

— Я не знаю, где Джулиан, — говорю я и ощущаю укол вины. Я думаю о голубых глазах Джулиана, о том, как он сворачивался вокруг и грел меня, пока я спала. Я надеюсь, что с ним ничего не случилось. Я наклоняюсь так, чтобы посмотреть Грейс в глаза. — Грейси, посиди тут минутку, ладно?