Репортаж ведет редактор

Чем-то всяк здесь становится краше, и заместо т в о е да м о е чаще слышно по-здешнему н а ш е, Н а ш е слово и н а ш е житье. …Будто в праздник, для всех без талона, все становится н а ш и м сполна — н а ш е солнышко, н а ш и знамена, город н а ш и Россия-страна.

Новое, социалистическое в характере Егора и его товарищей-строителей отчетливо видно в сцене борьбы против налетевшей на стройку бури. Двести городских коммунистов и пять лучших строительных бригад вступили в единоборство с разбушевавшейся стихией. Она «лавой ливня, то снега, то льда в цеховые твердыни ломилась, мачты гнула, рвала провода». Но воля и упорство людей победили, штурмовой отряд отразил грозный натиск природы. И начальник штаба по борьбе с бурей командует:

— Коммунисты, от штаба ни шагу, беспартийных — прошу по домам!

Но бригадир с Коксохима, «будто мучаясь болью одной» с Егором, огорченно воскликнул:

Если нет у меня партбилета — так и совести, стало быть, нет?!

И все как один остаются на своих постах, чтоб «достоять» до окончательной победы.

Одно из неоспоримых достоинств поэмы состоит, думается, как раз в том, что автор с подлинно партийной страстностью, по-житейски убедительно показывает перемены в характере героя, его духовный рост, обусловленный активным участием в социалистическом строительстве.

Приезд невесты, конечно, обрадовал Егора. Наконец-то сбудется его заветная мечта — Любава станет его женой! Но желанная гостья чуть не с порога бросает жениху, уже прославленному бригадиру: «Некорыстно твое именитство, тут вас тыщи героев таких». Она не скрывает своих симпатий и антипатий, колхозы ей не по душе:

Каждый вечер — собранья да сходки, в каждом доме — галдеж да дележ. Терпят люди по доброй охотке, им по нраву, а мне невтерпеж…

Бригадир надеется «излечить» Любаву, берется определить ее на работу. Не тут-то было! Это предложение отвергается: «Ты мне крылышки службой не путай, коли сам в ней по горло завяз». Ей не дорого то, что стало близко и дорого молодому боровлянину. Невеста во всеуслышание, при всех его товарищах, замечает, что «храмов тутока нет и в помине, а сортиры — на каждом углу». Этот доморощенный скептицизм впервые заставляет Егора по-иному взглянуть на свои отношения с Любавой:

Кабы ведать сперва да поболе обо всех твоих думках и снах, не бывать бы тебе моей болью, не смешить бы мне мир в женихах…

Поэт раскрывает идейный конфликт между Егором и Любавой правдиво, не стремясь преподнести читателю «под занавес» сплошное благополучие. Бригадир уже прирос сердцем к своей бригаде и стройке, навечно познал радость коллективного созидательного труда и романтических будней, видит впереди не только заработанные рубли и червонцы. Будущее манит невиданной красотой города, который воздвигается и его руками. Егор не только не хочет — не может стать на другую точку зрения. Оскорбительными словами, брошенными в адрес строящегося Магнитогорска, любимая девушка, по убеждению Егора, «все святое свела наизнанку». Он признает: эти грубые слова — «тоже правда». Но они — не та правда, за которой надо идти. Та, своя — «правда, что сердцем прикована ко всему, что сработано мной». А сработано многое, и не одним бригадиром. Рождающийся гигант металлургии, «что в ученье к себе позовет», — творение многих тысяч рук, умов, сердец. Эти многие тысячи недаром проходят «высший курс постройковых наук». Познав радость коллективного творческого труда, они чувствуют себя неотделимой частицей стройки, города, Родины, готовы отдать общему делу все силы, идти за партией до конца. В этом — высшая правда Егора и его товарищей. К такому выводу подводят читателя страницы «Любавы».

Идейные позиции у Егора и Любавы различны. Молодая крестьянка еще не в силах отрешиться от собственнических взглядов, веками существовавших в деревне. Старое цепко держит девушку, и потому она «до злости чужая» Егору. «Тоже правда» Любавы никак ему не подходит. Его правда — это правда рабочего класса, родного народа, романтического вдохновенья. И нет уже силы, которая могла бы оторвать бригадира от этой правды.

Любава уходит от Егора. Но уход девушки не сможет надломить его душу. Читатель чувствует, что у отвергнутого красавицей бригадира хватит сил для того, чтобы пережить горечь разлуки, по-прежнему постоянно быть готовым к участию в больших свершениях. Ведь по словам Егора

Будто с поля великого боя, не сводя настороженных глаз, с первой, самой пристрастной любовью вся Россия глядела на нас.

Привлекательный своей жизненностью образ Егора, от лица которого ведется рассказ, по-настоящему современен, хотя читатель и знакомится с ним, как с участником событий более чем тридцатилетней давности. Современность этого образа в том, что он зовет сегодня и будет звать завтра целиком отдаваться жаркой работе во имя народного счастья, «достоять до победы» вопреки любым невзгодам. В этом смысле глубоко современна и вся поэма.

И вместе с тем она отличается неповторимым колоритом строительных будней начала тридцатых годов.

Вот бригады строителей переселяются из палатки в новый барак. И каждый прибивает на стенку все святое богатство свое:

веерок фотографий без рамок с дорогой, ненаглядной родни, в окружении огненных грамот, заработанных в трудные дни.

Вот Егор и Любава идут в горсовет регистрироваться. А это учреждение — «меж бараков, в тесовой времянке, не имущей державных примет». В нем — ни души, кроме сторожа-инвалида: «домна всех писарей забрала».

Вот в бараке идет подготовка к свадебной пирушке, застилаются газетами топчаны, заменяющие стол, появляется редкостное угощение:

И на диво незваным и званым, посередке стола, поперек — два ведра настоящей сметаны, высший наш сверхударный паек.

Страницы поэмы украшены множеством таких деталей, и это придает ей особую прелесть. Ведь их нельзя придумать, они почерпнуты из самой жизни и запечатлены художником, которому бесконечно дорого все то, чем памятна героическая юность бойцов первой пятилетки.

На днях в «Литературной газете» напечатано интервью с Б. Ручьевым. Делясь мыслями, вызванными недавней встречей руководителей партии и правительства с писателями и деятелями искусства, поэт приветствует заботу партии о чистоте нашего идейного оружия, о силе и направленности произведений литературы и искусства, служащих народу. К этому надо добавить: поэтическое оружие самого Бориса Ручьева было и остается чистым, год от года становится все острее. И лучшее доказательство сказанному — поэма «Любава».

Вернусь, однако, к собранию писателей. И литераторы, чьи головы посеребрила седина, и юноши, постигающие азы поэзии, горячо, от души говорили о своей преданности партии, идеям коммунизма. Гнев и презрение звучали в словах ораторов, когда они осуждали тех, кто не дорожил честью советской литературы. Ни один человек не разделил мнения Николая Воронова, пытавшегося смягчить их вину. Мне кажется, единодушие участников собрания — не случайность. В нашей писательской организации не было и нет людей, которые могли бы хоть в какой-то мере примириться с отступнической «идеей» мирного сосуществования коммунистической и буржуазной идеологии.