Репортаж ведет редактор

Шеловской неторопливо рассказывает о себе, о своей жизни и работе. Как я и думал, он сын крестьянина. Отец умер в 1918 году. Без хозяина бедняцкой семье жилось трудно. Двенадцати лет мальчик пошел в подпаски. В 14 лет батрачил у амурского кулака по договору. Договор этот Николай Филиппович хранит до сих пор. Любопытна цифра заработка, проставленная в этом документе, — «35 рублей за лето». Перед призывом в армию работал грузчиком. Политической возмужалостью обязан армии, армейским коммунистам. Вот уже четверть века безупречно трудится в органах государственной безопасности.

Рассказчик вспоминает дни войны против империалистической Японии, службу в войсках Забайкальского фронта.

Тот, кому в августе 1945 года довелось участвовать в наступлении частей Забайкальского фронта, хорошо помнит, как стремительно двигались вперед советские воины. Японские войска поспешно отступали. Но эта поспешность не мешала японской разведке оставлять на очищенной территории в нашем тылу своих агентов. Где они оставлены? Чье обличье приняли? Как отыскать и обезвредить притаившегося врага? Эти трудные вопросы жизнь поставила перед чекистами. И когда они начали вылавливать вражеских агентов, в этой работе, естественно, принял участие и капитан Н. Ф. Шеловской.

Николай Филиппович припоминает старого монгольского скотовода-кочевника. Он выглядел самым старым в группе монголов, с которыми пришли потолковать два русских коммуниста с капитанскими погонами на плечах. Штаб дивизии только еще устраивался по соседству с кочевым селением, а два капитана уже завязали у одной из продымленных юрт разговор с ее хозяевами и подошедшими соседями.

Русские офицеры говорили с ними о самом важном, о том, что непрошеные японские пришельцы изгнаны безвозвратно, что их притеснения — уже в прошлом, что отныне здешние труженики сами хозяева своей судьбы. И простые открытые лица русских и искреннее доброжелательство, звучавшее в их словах, делали свое дело. Первоначальная настороженность таяла, разговор становился все откровенней. Тогда и выступил чуть вперед скотовод с густой сеткой мелких морщин на широком желтом лице. Лоб его закрывала меховая шапка, худое тело неплотно облегал засаленный зеленый халат. Он рассказал, что у кочевья располагалась японская военная миссия. Один из ее сотрудников, бурят по национальности, жил раньше в Советском Союзе. На нем — френч защитного цвета, черные галифе, сапоги. Сотрудники миссии не взяли его с собой, он скрылся в соседнем кочевье. «Вон там, за той горой», — вытянул руку старик.

И вот «газик» с двумя офицерами и тремя солдатами огибает гору, на которую указал старый скотовод. По обеим сторонам машины, будто бесконечный ковер, высушенная солнцем побуревшая трава. Попробуй отыщи в этих бескрайних просторах следы агентурной сети, оставленной врагом. Может быть, и сам Шерлок Холмс стал бы тут в тупик. Но знаменитый Шерлок рассчитывал лишь на собственные силы. Чекисты сильны прежде всего силой народа, его поддержкой.

В кочевье, раскинувшемся за горой, советские офицеры тоже нашли общий язык со скотоводами. «Там», — махнул рукой молодой монгол в сторону крайней юрты.

Увидев входивших в юрту офицеров Советской Армии, сидевший на пестром ковре человек в защитном френче и черных галифе молча отставил в сторону пиалу с чаем. Скуластое бронзовое лицо его посерело. Взглянув на пятиконечные звезды, что поблескивали на фуражках нежданных гостей, он, видимо, сразу понял: это — возмездие.

Больше всего арестованный боялся за свою жизнь. Рассказал все. Жил в Советском Союзе. Отца раскулачили. Ненависть к партии, к советской власти толкнула на измену Родине. Служил в японской миссии — органе, занимавшемся разведкой и контрразведкой. Зная русский, бурятский, монгольский и японский языки, выполнял обязанности переводчика, встречался с агентами, ходившими за рубеж, вместе с японскими офицерами инструктировал их.

Человек в защитном френче рассказал и о своих сообщниках, оставленных японцами для шпионажа в тылу советских войск. Показал путь в селения, где они прятались по одному, по двое.

Трое суток клубилась пыль за колесами «газика». Трое суток, не зная покоя, носились по выжженной степи чекисты во главе с капитаном Шеловским. Необычная гонка кончилась только после того, как был арестован последний, шестой японский агент из числа тех, кого назвал бурят. Среди них оказался и бродячий лама, дважды переходивший по заданию японской разведки государственную границу СССР…

Следствие предъявило неопровержимые улики военному трибуналу. Все семеро понесли заслуженную кару.

А Николай Филиппович и его товарищи по оружию в дни заседаний трибунала, судившего шпионскую семерку, были заняты уже другими делами. Они, эти дела, заполняют день за днем, месяц за месяцем, год за годом всю жизнь чекиста. И всякий раз, когда удается задержать преступника, разоблачить искусно замаскированного врага, предотвратить беду, грозившую советским людям, на душе становится по особому светло. Должно быть, чувство, которое испытывает в таком случае чекист, можно сравнить с ощущением человека, обезвредившего ядовитую змею.

Пожалуй, именно такое чувство испытал Шеловской летом 1949 года в Каунасе, куда привела его служба.

Там довелось взяться за расследование преступления, которое, на первый взгляд, являлось типичной уголовщиной. Речь шла об ограблении на реке Неман плавучей лавки, что обслуживала речников в окрестностях города. Крытую лодку, где размещалась лавка, буксировал маленький катер. На обоих суденышках плавало всего три человека: моторист — он же капитан катера; сторож, остававшийся на борту лодки каждую ночь, и молодая худощавая продавщица с крылатыми черными бровями. Покупатели с чьей-то легкой руки прозвали веселую, приветливую девушку Жанной-француженкой. Фамилии ее ни они, ни сторож не знали.

Однажды утром на борту плавучей лавки милиция обнаружила сторожа связанным по рукам и ногам, с тряпичным кляпом во рту. Он рассказал, что ночью капитан и Жанна связали его и сами тут же покинули лодку. При проверке кассы обнаружилось, что вся выручка исчезла вместе с ними. Началось расследование. Но сотрудникам уголовного розыска не удалось отыскать следов грабителей. Они словно канули в свинцовые воды Немана.

Шли месяцы, история с Жанной-француженкой стала понемногу забываться. В это время обстоятельства и заставили Николая Филипповича заинтересоваться полузабытым делом об ограблении плавучей лавки. В частности, он хотел получить ответ на такой вопрос: зачем понадобилась Жанне и капитану крупная сумма денег? Просто для «прожигания жизни» или, может быть, для какой-то более определенной цели?

Начатое тогда следствие можно, наверное, уподобить отысканию тончайшей нити, тянущейся в темном и запутанном подземном лабиринте. Идя по этой нити, Шеловской несколько раз убеждался, что она оборвана. Приходилось снова и снова искать ее конец. Но каждый раз этот едва приметный конец все же оказывался в руках чекиста. Трудно сказать, что преобладает в такой работе — ознакомление с фактами, их анализ, изучение человеческих характеров? И то, и другое, и третье требовало наблюдательности, выдержки, непоколебимого упорства в достижении цели. И тонкая ниточка, порванная во многих местах, привела-таки Николая Филипповича к этой цели — одноэтажному кирпичному домику в двух кварталах от вокзальной площади. Летняя ночь уже спустилась на город, когда из домика вышла худощавая девушка в светлом платье. Подойдя к ней, Шеловской и его товарищ даже в сумраке рассмотрели ее крылатые черные брови.

Жанну-француженку арестовали первой. Затем наступила очередь капитана катера. Застав в квартире только жену хозяина домика Мисайтиса — спокойную медлительную женщину лет сорока пяти, встретившую их на кухне, — чекисты спросили, есть ли еще кто-нибудь дома.

— Никого. Одна я, муж ушел в магазин, — безразличным тоном ответила хозяйка.

Они прошли в следующую комнату, Шеловской поднял крышку подпола и скомандовал:

— Выходите!

После короткой паузы из квадратного выреза в полу появилась крупная голова, а вслед за ней широкие плечи. Плохо выбритое лицо словно окаменело в угрюмом раздумье. Человек молча вылез, механически отряхнул поношенный темно-синий костюм.